Но котел оказался не настолько большим, чтобы всем удобно разместиться, и, пока они переминались, примащивая ноги, их конечности так перепутались, что никто уже не мог понять, которые ноги – его. Из затруднительного положения их вывел самый догадливый: он схватил прут и начал наотмашь хлестать по перемешанным ногам. О, надо было это видеть! Все мигом выпрыгнули наружу, и таким образом каждый счастливо обрел свои собственные ноги.

Однажды герцог велел сообщить жителям Шёппенштедта[55], что вскоре посетит их. Жители очень обрадовались и решили устроить ему торжественную встречу. Бургомистр и весь городской совет в праздничной одежде вышли за ворота города и стали там поджидать герцога, а вперед выслали дозорных, чтобы те спешно сообщили о его прибытии.

День выдался чрезвычайно жаркий, в парадном платье все изнемогли. Решив, что герцог прибудет еще не скоро, члены магистрата решили быстренько охладиться, искупавшись в реке. Но только они разделись и попрыгали в воду, как прибежал дозорный и закричал: «Герцог приехал!»

Они пулей выскочили из воды, но одеваться уже было некогда, и горожане решили построиться в два ряда в том виде, в каком природа их создала, и так приветствовать герцога. Бургомистр им сказал: «Дети мои, что стану делать я, то повторяйте и все вы, когда герцог окажется рядом».

Тем временем герцог был уже тут как тут и проезжал сквозь ряды приосанившихся членов магистрата. И надо же было случиться, что слепень укусил бургомистра в самое драгоценнейшее место и он шлепнул рукой по пострадавшей части тела. Ратманы решили, что это общепринятое приветствие высоких особ, и дружно сделали то же вслед за ним. Раздался такой хлопок, что лошадь герцога чуть не сбросила всадника.

Так герцог был встречен на этот раз.

В другой раз герцог снова должен был посетить Шёппенштедт, и горожане заранее спросили, чем приятным они могли бы его встретить. Он ответил, что желал бы иметь небольшой рефрешман. Такой ответ поставил горожан в тупик, они спрашивали у всех мало-мальски ученых, что бы это слово значило, но никто не мог разгадать загадку. Наконец одна умная голова додумалась, что это, должно быть, французское слово. Тотчас послали человека в Вольфенбюттель, спешно отыскали там словарь и выяснили, что «иметь рефрешман» означает «освежиться, прохладиться».

Горожане возрадовались, и когда герцог в особенно жаркий день прибыл в город, то лишь только он выехал из-за угла рыночной площади, как навстречу ему в полную силу заработали три больших пожарных шланга, и шёппенштедтцы ликовали и веселились, уверенные, что так замечательно их герцог еще никогда не освежался.

В Шёппенштедте бургомистр и суперинтендант[56] долгое время имели одну лошадь на двоих, потому что рассудили, что она обойдется гораздо дешевле, ведь съедает овса и сена как одна лошадь, а если каждый заимеет по лошади, то они станут жрать за двух. Конечно, это суждение было совершенно справедливо.

Дело у них пошло хорошо. Когда суперинтендант должен был служить в церкви, он появлялся как раз к вводному песнопению: бургомистр приезжал первым и отсылал за ним лошадь. А когда бургомистр направлялся в ратушу, суперинтендант сидел дома и не нуждался в лошади.

Но однажды случилось, что оба в один и тот же день должны были ехать в Брауншвейг. Тут нужно было найти мудрое решение. Долго они обсуждали вопрос так и эдак, наконец бургомистр предложил выход, и они порешили так: бургомистр сунет правую ногу в стремя, а суперинтендант – левую, руками они обопрутся на лошадь и так поедут в Брауншвейг, с одной ногой в стремени, в то время как другая нога станет рядышком загребать пыль. И это будет тоже мудро, потому что испачкается у каждого лишь один сапог. А если бы они ехали по очереди, один едет, а другой трусит вдогонку, то у каждого замарались бы оба сапога.

Еще сравнительно недавно в деревне Кирхдорф каждый двор, собрав урожай, должен был отвезти так называемый оброчный сноп в управу городка Ухте[57].

В Ухте был амтман, окружной начальник, которого крестьяне любили, потому что он часто им помогал и относился дружески. И вот однажды, собрав урожай, они решили все вместе пойти в Ухте и от каждого двора преподнести амтману сноп в подарок.

В это время жил в Кирхдорфе один крестьянин по фамилии Рютер, который был очень медлительным и поэтому всюду опаздывал. Когда все уже собрались, Рютера еще не было, и когда проезжали мимо его двора и звали хозяина присоединиться к ним, он ответил, чтобы соседи ехали, а он выезжает следом. Крестьяне отправились в путь. Однако Рютеру нужно было еще сделать много дел, привести в порядок телегу и сбрую, запрячь сивую лошадку, и только тогда он не спеша выехал. Рютер не проехал еще и половины дороги до Ухте, как встретил односельчан, которые уже возвращались домой. Они рассказали, что амтман был очень приветлив и что напоследок все дружно пили шнапс. Рютер остался невозмутим и спросил: «Он был доволен?»

«Да, он был очень доволен», – отвечали они.

Тут Рютер произнес: «Тпру, Сивка! Домой!», развернул телегу и с остальными крестьянами поехал обратно.

Прошло время, и добровольное приношение снопа постепенно сделалось обязательным, и только Рютер не нес эту повинность. Зато за его потомками надолго закрепилось прозвище «Сивкодомы».

[59]

Один ратман[58], член магистрата, жил напротив городской сокровищницы. Вид золота сводил его с ума. Чтобы утолить свою жажду денег, он приручил сороку и обучил ее залетать в открытое зарешеченное окно сокровищницы. Там прямо на столе лежала груда монет. Сорока хватала клювом одну или две и возвращалась с ними к хозяину.

Когда в магистрате наконец заметили убыль денег, все сначала заподозрили друг друга. К сокровищнице приставили сторожа, чтобы ночью в запертом помещении он подкараулил вора.

На закате в окно влетела сорока, схватила клювом золотой и улетела с добычей к хозяину. Члены магистрата, прознав про эту хитрость, велели пометить особым образом несколько монет и положить их на денежный стол, а сами наблюдали, куда полетела крылатая посланница.

И вот весь городской совет собрался в ратуше, чтобы решить, как наказать вора, посягнувшего на общественную собственность. Провинившийся ратман не знал, в кого метит собравшийся совет, и предложил такое наказание: расхититель общественной казны должен забраться на каменную корону ратушной башни и спрыгнуть вниз. Либо встретить наверху голодную смерть.

Тотчас в его жилище были посланы судебные служащие, и там они обнаружили и птицу-воровку, и помеченные монеты. Улики были предъявлены виновному. Он должен был подвергнуться казни, которую сам назначил. В смертном страхе на глазах у сотен горожан полез он на ратушную башню. С дрожью и трепетом ратман добрался до каменного парапета, но спрыгнуть оттуда у него не хватило духу, и он умер на башне от голода.

Один путник отправился в дальнюю дорогу и вечером пришел в Шёппенштедт. У него сильно разболелись ноги, и в гостинице он стянул с себя сапоги, отдал их слуге почистить и спросил, нельзя ли обеспечить его парой туфель. Тот ответил, что охотно это сделает, унес прочь сапоги и скоро вернулся с парой отличных туфель, а в придачу отдал голенища от бывших сапог.

Шёппенштедтцы решили выстроить в своем городе ворота, потому что видели такие сооружения во многих городах. Ворота они выстроили, но тут сообразили, что не знают, как эта постройка называется. Бывая в других городах, им ни разу не пришло в голову спросить, как зовется такое сооружение. Тут они подумали, что умные брауншвейгцы смогут им помочь, как не раз уже помогали, и отправили к ним посланца раздобыть нужное слово. Но чтобы он по дороге слово не забыл, горожане наказали посланцу не просто услышать название постройки, но сразу записать слово на бумажке. Так все и было сделано, и посланец отправился обратно в Шёппенштедт.