Тем временем наступил вечер, и когда он подошел близко к городу и увидел свет в первом окне, то так обрадовался, что позабыл слово. Но все было предусмотрено, слово хранилось на бумажке, и гонец полез за ней. О горе! Бумажку он потерял. Огорченный, гонец пришел в город и сообщил о неудаче. Тотчас разлетелась весть, что бумажка пропала и надо постараться ее разыскать.

Тут весь Шёппенштедт с граблями и вилами бросился на поиски пропавшего слова, надеясь как-нибудь найти бумажку на земле, потому что стало уже совсем темно. Но долго и напрасно они скребли вокруг. Посланный шел впереди и показывал дорогу, а справа и слева и вокруг него работали грабли и вилы, так что искры летели. Вдруг в темноте кто-то так взмахнул вилами, что зацепил гонца за ворот, оборвал его и поцарапал затылок. Гонец громко закричал. Шёппенштедтцы решили, что он вспомнил слово или нашел записку, но увидели, что дело не в этом, гонец же потер ушибленную голову, схватился за порванный ворот и вдруг закричал: «Я вспомнил! Ворота – вот слово! Ворота! Так называется постройка!» И радостные горожане отправились домой.

Один крестьянин продал в городе свинью и получил за нее одиннадцать талеров. На обратном пути проходил он мимо пруда. На его берегу лежало много камней. Крестьянин присел на один из них отдохнуть и решил пересчитать свои денежки. Достал он их и начал громко считать вслух: «Один, два, три…» Насчитал ровно одиннадцать.

В это время лягушки в пруду, сначала притихшие, снова расквакались: «Куа-а-кс! Куа-а-кс!» А ему слышится: «Двена-а-дцать! Двена-а-дцать!»

Крестьянин подумал, что и вправду он ошибся, и начал считать снова: «Один, два… одиннадцать!» Пересчитал еще раз – нет, все выходит одиннадцать. А лягушки заладили свое: «Двена-а-а-дцать! Двена-а-адцать!»

Крестьянин рассердился, швырнул деньги в пруд и крикнул: «Ну, если вы лучше знаете, считайте сами!» И стал ждать, когда лягушки вернут ему деньги. Ждал-ждал, не дождался и пошел домой с пустыми руками.

Святой Петр хотел забрать на небо одного благочестивого священника и попытался втащить его за волосы. Но священник носил парик, за который ухватился святой Петр. Парик остался у него в руках, а священник упал обратно на землю и не попал на небо. С тех пор священники перестали носить парики, иначе никто бы из них не попал в рай.

Монах Тетцель странствовал по Германии, торгуя индульгенциями[60], и таким способом существенно облегчал людям карманы. С полгода он пробыл в Берлине, и просто невероятно, какую прорву грехов отпустил он за это время жителям Берлина и приезжим.

Обосновался Тетцель перед доминиканским монастырем. Если вначале его проповеди еще сохраняли достойный тон, то по мере убывания покупательной способности народа они приняли откровенно зазывательно-шарлатанский характер. Монах демонстрировал пестрые картинки, на которых были нарисованы черти, волокущие душу в ад, и призывал всех откупаться от будущих мучений, потому что у него имеется прощение для любого греха, если только у грешника достаточно денег для покупки индульгенции.

пел Тетцель, и народ раскупал индульгенции, а в них были учтены все возможные грехи, от малейших проступков до убийств, даже грехи, еще не совершенные, а только предполагаемые.

Тетцель был ловкий торговец. У него не было твердой таксы, с ним можно было поторговаться, он брал по состоянию, с одних меньше, с других больше.

Но как ни был Тетцель хитер и оборотист, однажды и его обвели вокруг пальца, причем весьма ощутимо. Вот как это произошло.

В Берлине его дела пошли на спад, и он перебрался в Ютербог[61], а оттуда разъезжал по соседним городкам.

Однажды он, как обычно, зазывал прохожих спасать свои души и покупать индульгенции. К нему подошел молодой рыцарь. Он со всей почтительностью выслушал проповедь святого человека и признался, что он злостный грешник, и что хуже всего, он не может перестать грешить, даже если это будет стоить ему жизни и вечного блаженства. Только он покается от всей души, как тут же нагрешит снова. Теперь он задумал грабеж на большой дороге и не оставит намерения, пусть хоть сам сатана явится за ним. Если бы Тетцель смог продать ему отпущение этого будущего греха, то он, ради очищения души, отвалил бы ему в ящичек добрый десяток талеров.

Достопочтенный слуга господень сделал благостную мину, успокоил молодого человека и обещал ему прощение и прошлых, и будущих грехов. Однако, сказал он, десять талеров за такой серьезный грех, как грабеж, смехотворно мало, грабеж потянет на более солидную сумму, вот тридцать талеров – это другой разговор. Рыцарь попробовал поторговаться, но монах не уступал. Покупателю пришлось выложить требуемую сумму, чтобы спокойно совершить преступление и избежать мучений в вечном огне. Сделка состоялась, и тридцать звонких монет покатились, к радости Тетцеля, в заветный ящик.

Через несколько дней монах ехал из Треббина в Ютербог. Он был доволен ходом дел. Тяжелый, набитый серебром кассовый ящик, тщательно запертый, покоился позади него в повозке, которую с трудом тянули по глубокому песку запыхавшиеся лошади. Путь шел по глухим местам, через пустоши, далеко вокруг не было видно ни одной деревушки. Тетцель с сознанием хорошо проделанного дела вкушал сладкий отдых, как вдруг пробудился от крика возницы.

Повозка стояла, окруженная вооруженными всадниками. Тетцеля вытащили из нее, как он ни кричал и ни ругался.

– Негодяй! – крикнул он рыцарю, командовавшему шайкой. – Ты посягнул на папскую святость и на меня, папского посланца! Это смертный грех, тебе ничем его не искупить!

Рыцарь расхохотался: «Ответить на твой упрек легче легкого! У меня есть твоя собственная бумага с печатью, в которой ты папской властью и могуществом отпускаешь мне не только уже совершенные, но и будущие грехи, в особенности тот, который я сейчас совершаю. Вспомни хорошенько, я на днях дал тебе за это немалые деньги!»

Тетцель тщетно пытался уверить, что такая индульгенция недействительна. Рыцарь только смеялся и уверял, что иной трактовки документа быть не может.

Лошадей направили в пустошь. Тетцель остался в повозке, рыцарь ехал рядом, издеваясь над безутешным монахом. На всю ругань и проклятия Тетцеля он отвечал с безмятежным спокойствием: «Поскольку я от тебя самого получил отпущение грехов, я заберу деньги и не поврежу этим душе. Благодарю за избавление от ада и адью, спокойной ночи!» И ускакал со смехом.

Одна крестьянка из Яртхайма каждый день приносила на рынок груду яиц, хотя у нее было всего несколько куриц. Соседки заподозрили, что тут дело нечисто, и подговорили ее слугу проследить за хозяйкой. Слуга охотно согласился, потому что был в обиде на хозяйку: она постоянно пекла два хлеба, один мягкий, белый – для себя, другой грубый, черный – для домочадцев.

Когда хозяйка ушла на рынок, слуга отыскал ключ от кухонного стола, где хранился белый хлеб, отрезал себе кусочек и с удовольствием съел. Только он его проглотил, как ему неудержимо захотелось кудахтать, ноги понесли его в курятник, там он уселся на гнездо и начал нести яйца.

В этот момент его позвал хозяин. Но слуга продолжал откладывать яйца и никак не мог остановиться. Он крикнул хозяину, чтобы тот пришел в курятник. Крестьянин пришел и спросил, в чем дело. Слуга, сидя на гнезде, признался во всем, что с ним приключилось. Крестьянин удивился и решил на себе испытать действие хлеба. Он пошел домой и съел кусок, и тоже закудахтал, прибежал в курятник, примостился возле слуги, и оба снесли две большие груды яиц.