А король тем временем послал двух придворных слуг и двух служанок королевы в башню: они должны были оттуда королеву вывести и привести к королевскому столу. Когда же ее привели к столу, она уже ничего не могла кушать и сказала: «Бог милосердный, который поддержал жизнь мою во время заточения в башне, вскоре пошлет мне избавление от земного существования». После того она действительно прожила только три дня и скончалась блаженною кончиною; во время ее погребения два белых голубка, которые приносили ей пищу в башню и были ангелами небесными, последовали за гробом ее и сели на ее могилку.

Старый король приказал злодея повара разорвать на части; но печаль все же грызла его сердце, и он вскоре умер с горя. Королевич же на красной девице женился, и живы ли они теперь, нет ли – бог их ведает.

Жила-была кухарка по имени Гретель; она носила башмаки с красными каблуками, и когда выходила в них со двора, то вертелась во все стороны и была очень довольна собою, думая про себя: «А ведь все же я недурна». И когда приходила домой, то под веселую руку выпивала глоток вина, а как вино возбуждает аппетит, то она отведывала лучшее из того, что она варила, и отведывала до тех пор, пока не насытится, да еще приговаривала: «Как кухарке не знать, что она готовит!»

Случилось, что однажды ее хозяин сказал ей: «Гретель, сегодня вечером придет ко мне гость; так ты изготовь мне пару курочек, да повкуснее!» – «Изготовлю, сударь, будьте покойны», – отвечала Гретель. Вот заколола она кур, выпотрошила, общипала, вздела их на вертел и, когда завечерело, принесла их к очагу, чтобы зажарить. Курицы на огне стали уж зарумяниваться и поджариваться, а гость все еще не приходил. Тогда Гретель закричала хозяину: «Коли гость не придет, так я должна кур снять с огня; но, право, жалко будет, если их не теперь есть станут, когда они всего сочнее». Хозяин отвечал ей: «Ну так я же сам сбегаю за гостем». Но чуть только он отвернулся, Гретель тотчас сняла вертел с огня вместе с курами и подумала: «Чего мне так долго тут стоять у очага, и потеть, и жажду терпеть! Кто еще их знает, когда они придут? Тем временем не сбегать ли мне в погреб да не хватить ли глоточек винца?» Сбежала, кружку к бочке подставила, сказала: «Ну-ка, Гретель, благословясь! – и глотнула порядком. – Рюмочка рюмочку за собою ведет, – сказала она, – да притом и нехорошо сразу-то обрывать!» И еще хлебнула вина не жалеючи. Затем вернулась в кухню, опять вертел на огонь поставила, кур маслом вымазала и весело стала вертеть вертел над огнем. Жаркое отлично пахло, и Гретель подумала: «Пожалуй, еще чего-нибудь не хватает там – попробовать все же не мешает!» – пощупала кур и пальцы облизала… – «Э-э! Да как же вкусны! Просто грешно их теперь же не съесть!» Подбежала к окошку посмотреть, не идет ли ее хозяин со своим гостем, но никого не было еще видно; подошла опять к курам да и подумала: «Одно крылышко как будто уже и подгорать стало – лучше я его съем!» Отрезала крылышко, съела его – и очень оно ей понравилось; как только она с ним справилась, так сейчас же ей и пришло в голову: «Надо уж и другое крылышко отрезать, а то хозяин тотчас заметит, что чего-то недостает». Съевши оба крыла, она опять подошла к окошку посмотреть, не идет ли хозяин, и опять его не увидела. «Кто их знает, – подумала она, – пожалуй, еще и совсем не придут либо зашли куда-нибудь… Э, Гретель, да чего тебе тревожиться! Одну уж начала – сходи-ка еще да хлебни разок и доедай всю курицу! Как всю-то съешь, так и успокоишься!.. Зачем пропадать Божьему дару?» Вот и сбегала она еще разок в погреб и порядком там винца хлебнула и превесело изволила докушать одну курочку. Когда и после этого хозяин не вернулся домой, Гретель стала и на другую курицу посматривать и сказала: «Где одна поместилась, там и другой найдется место! Ведь обе они – пара! Коли ту съела, так и этой оставлять нечего! Да и если я еще немного выпью – это, пожалуй, тоже не повредит!» И точно: еще раз заглянула в погреб, еще весьма усердно выпила винца и затем отправила вторую курицу туда же, где уже находилась первая.

В то время как она этой второй курочкой лакомилась, вернулся хозяин домой и крикнул ей: «Поскорее, Гретель! Гость мой идет сейчас за мною следом!» – «Слушаю, сударь, – отвечала Гретель, – все сейчас будет готово». Хозяин заглянул, накрыт ли стол, взял большой нож, которым сбирался разрезать кур, и на ходу еще стал точить его. Тем временем и гость подошел и вежливенько, тихонько постучался у входной двери. Гретель подбежала к двери посмотреть, кто стучит, и, когда увидела, что стучит гость, она тотчас приложила палец к губам и сказала: «Тсс! Тише! И постарайтесь поскорее отсюда убраться, потому если вас здесь мой хозяин захватит – быть вам в беде! Хоть он вас и звал на ужин, но у него иное на уме: он собирается отрезать вам оба уха. Не угодно ли послушать, как он нож-то точит!» Гость прислушался и стремглав бросился с лестницы… А Гретель, не будь глупа, побежала к хозяину и давай кричать: «Хорошего вы гостя пригласили – нечего сказать!» – «Да что же такое, Гретель? Что хочешь ты сказать?» – «Да как же? Ведь я вам только что хотела кур-то подать на стол, а он у меня их выхватил, да и был таков!» – «Экая досада! – сказал хозяин, которому стало жаль славных кур. – Ну что бы ему хоть одну-то мне оставить, чтобы было чем мне поужинать». И он стал кричать вслед гостю, чтобы тот вернулся, но гость прикинулся, что он глух на ухо. Тогда хозяин сам пустился за гостем бежать вдогонку, все еще держа нож в руке, и кричал ему вслед: «Одну только! Только одну!» – он хотел этим дать ему понять, чтобы он оставил ему одну из куриц, а не захватывал бы с собою обеих. А гостю-то послышалось, что он кричит: «Одно только, только одно!» – он подумал, что дело идет об одном его ухе, и мчался со всех ног, чтобы донести до дому оба уха в целости.

Жил некогда на свете дряхлый-предряхлый старичок; зрение у него ослабело, и слух тоже, и ноги ступали нетвердо. Сидя за столом, он едва мог держать ложку в руках, расплескивал суп по скатерти, да случалось иногда, что суп у него и изо рта капал на стол. Его сыну и невестке было противно смотреть на старика, и потому-то старый дед должен был наконец переселиться из-за стола в особый уголок за печкой, где ему стали давать кушанье в небольшой глиняной мисочке, да и то не вдоволь; тогда он с грустью стал из своего уголка поглядывать на стол, и глаза его бывали влажны от слез. Случилось однажды, что его слабые, дрожащие руки не смогли удержать и глиняной мисочки – она упала на пол и разбилась. Молодая невестка стала его бранить, а он не отвечал ей ни слова и все только вздыхал. Взамен глиняной мисочки они купили старику деревянную чашку за пару грошей. Вот и сидели они так-то, и видят, что маленький четырехлетний сын их, сидя на полу, сколачивает как-то четыре дощечки. «Ты что это там делаешь?» – спросил его отец. «Я сколачиваю корытце, – отвечал ребенок, – и из того корытца стану кормить батюшку с матушкой, когда вырасту». Тогда муж и жена поглядели друг на друга, расплакались, тотчас же опять пересадили старого деда к себе за стол и уж постоянно обедали с ним вместе, не говоря ему ни слова даже и тогда, когда он что-нибудь проливал на скатерть.

Сестрица с братцем играли у колодца – играли, играли, да и свалились в него. А на дне его жила русалка и сказала им: «Вот вы ко мне теперь попались и должны у меня хорошенько поработать». И увела их с собою. Девочке дала она прясть спутанный, плохой лен, да сверх того приказала ей носить воду в бездонную бочку, а мальчику велела рубить дерево тупым топором; пища же их состояла из одних клёцек, крепких как камень. Деткам все это наконец так надоело, что они, выждав воскресенье, когда русалка отлучилась в церковь, бежали из ее дома. И вот когда служба в церкви отошла, русалка увидела, что птички улетели, и погналась вслед за ними большими прыжками. Но дети увидали ее еще издали, и девочка бросила позади себя щетку; из той щетки выросла целая щетинистая гора с тысячами тысяч игл, и русалка лишь с великим трудом стала перебираться через ту гору; но наконец-таки перебралась. Когда дети это увидели, мальчик бросил позади себя гребешок, и из того гребешка выросла гребнистая гора с тысячами тысяч острых зубцов; однако же русалка сумела и через ту гору перебраться. Тогда уж девочка бросила на дорогу свое зеркальце, и из того зеркальца образовалась зеркальная гора, такая гладкая, что уж русалка через нее никак не могла перелезть. «Дай-ка я домой схожу за своим топором, – подумала она, – да гору ту пополам рассеку». Но пока она домой ходила да гору зеркальную рассекала, дети успели далеко от нее убежать, и русалке опять пришлось одной сидеть в своем колодце.