Алекс лишь мудро усмехнулся, а я вообще промолчал.

— Он служил в горячих точках, служил на границе, прекрасно понимает всё, что ему говорят, причём, не только по-русски, но и по арабски, и на замане курди и на иврите… — перечислял старый ящер.

— Вышиваю крестиком, а ещё на машинке… Извините. Вырвалось, — я смутился под недоумевающим взглядом Гоплита. Вероятно, с отечественной мультипликацией тот знаком не был.

— Он может говорить, — неожиданно хриплым голосом поведала Антигона. — Я сама слышала: Машка болтает с ним, как с подружкой.

— И вы продолжаете думать о нём, как о собаке?

— Он оборотень, — это была догадка, но судя по тому, как просветлело лицо старого ящера — удачная. — Только… Никто не видел, чтобы он перекидывался.

— Потому что он не может, — печально кивнул Гоплит. — Какой-то дефект в ДНК, полагаю. Рамзес навечно застрял в ипостаси пса. Но это ещё не делает его собакой.

Я знал о том, что Розочка — вервольф. Но она не могла превращаться в волчицу.

И что по меньшей мере ещё один боец из армии Гоплита, урсус, не мог перекинуться до конца, в конечной стадии являя собой пародию на чудовище из ужастика, полу-человека, полу-зверя.

Раненые, слабые, не умеющие принять свою вторую сущность — вот из кого состояла армия древнего ящера.

Раненые в душу. Слабые не духом, но телом, отрицающим способность к изменению…

Я видел, как из болотистого бора под названием Европа выплеснулась толпа волосатых варваров, и принялась стучать рукоятками мечей в ворота самого Рима, — обыденно, вскользь, упомянул однажды древний ящер.

Я сменил столько званий и командовал столькими армиями, что Александр покажется жалким, играющим в солдатики мальчишкой, — сказал он в другой раз.

И это не было хвастовством. Просто уточнение, чтоб мы понимали.

За свою долгую жизнь я осознал одну простую вещь: человек — это остров, — говорил Гоплит. — И каждый остров по-своему одинок, ему трудно сопротивляться бурям и ураганам.

Я поставил себе целью объединять острова в архипелаги.

Может, я и пойму когда-нибудь, каким образом величайший воин всех времён и народов заделался в гуманисты… Однако должен признать: даже на моей памяти это — не первый случай.

Вспомнить хоть моего сержанта, который переквалифицировался в батюшки и поселился на Валааме.

— Присядем на дорожку, — заявил Алекс, стоило автобусу остановиться и гостеприимно распахнуть двери.

И первым плюхнулся на свой армейский мешок.

Хотел съехидничать, что это в НЁМ шеф хранит свои крахмальные рубашки с рюшами, но промолчал.

Поймал косой взгляд Алекса и просто заткнулся.

Когда мы рядом, все мысли, чувства, чаяния — как на ладони.

Напоминай себе об этом почаще, поручик. Будет куда меньше возможностей оконфузиться.

Чтобы показать, что его слова не являются издёвкой, шеф дружески улыбнулся.

— Ну… с Богом, — отец Прохор, в неизменной кенгурушке, в свисающей с плеч, наподобие потрёпанного знамени косухе, первым поставил ногу на ступеньку автобуса.

Как только это произошло, мною вдруг овладело чувство утраты.

Такое бывает.

Когда отправляешься на войну, в ссылку, или к майору Котову на ковёр — словом туда, откуда есть шанс не вернуться — то невольно прощаешься со всем, что тебе дорого.

Вот так и я…

Пока отец Прохор, Гоплит, Алекс, Рамзес и Маша, один за другим, исчезали в утробе полированного монстра, я прощался с особняком, приютившим меня более года назад, с жухлыми кустами гортензий, с обширной мраморной лестницей, на ступеньках которой было так приятно постоять покурить и подышать свежим воздухом…

Прощался с Антигоной.

Амальтея с Афиной, облобызав шефа, повисли на мне, как котята, Суламифь ушла в дом — собираться.

Я освободил её от клятвы, или скорее гейса, наложенного на стригойку Тарасом, и прекрасная негритянка спешила убраться отсюда подальше — дабы воссоединиться с настоящей своею семьёй.

Антигона же, стоя на верхней ступеньке лестницы, так ни разу не пошевелилась.

Ни разу.

Даже не моргнула.

Когда я уже взялся за поручни, в конце подъездной дорожки мелькнуло яркое пятно фирменного платка от «Эрме».

А я уж думал, Настасья не придёт…

Ведьма спешила — румянец сиял ярче обычного, край чёрного пальто покрывали коричневые брызги, мыски модельных туфель тоже были в грязи.

— Простите, что не смогла предупредить раньше… — притронувшись к груди, ведьма слегка пошатнулась.

Взяв под локоток, я подвёл Настасью к плетёному уличному стулу и усадил. Ведьма благодарно кивнула.

Когда наши лица оказались близко друг от друга, я вдруг понял, НАСКОЛЬКО сильно она спешила.

В уголках губ, под глазами, на лбу — проступили морщины. Кожа казалась безжизненной, дряблой. Если обычно Настасья выглядела на пятьдесят, сейчас ей можно было дать все семьдесят.

— Что у вас случилось? — испугался я. Чесался язык спросить об Алевтине, но я сдержался.

— Ничего такого, с чем бы мы не могли справиться, — отмахнулась ведьма, доставая из сумочки сигареты. — Сейчас меня волнуете вы.

Закуривая, она смотрела на автобус.

Алекс замер в дверях, на ступеньке, всем видом выражая нетерпение.

— Новое правительство хочет обвинить во всех грехах вас, Сашук, — сказала Настасья, выпуская дым.

«Новое правительство».

Нет, это не был тот пресловутый Совет города Питера, за которым мы гонялись всю прошлую неделю.

Узнав, кто скрывается под этим пафосным именем, я сам бы охотно посмеялся — если б не был занят спасением своей шкуры.

Но «правительство» таки имело место быть: Шаман сбежал, и добрые граждане сверхъестественного сообщества, очухавшись и наскоро зализав раны решили, что более такого допустить нельзя. А значит, в отсутствие настоящего Совета, следует создать аналогичный орган власти — чтобы было на кого, если что, повесить всех собак.

К чему они там пришли, мы с Алексом не интересовались — было своих дел по горло.

Выходит, зря…

— Правительство постановило, что это вы виноваты в том, что Шаман сбежал, — нервно затягиваясь, поведала Настасья. — И что это ты, чуть ли не лично, имеешь отношение к гибели Великого Князя, Сашук.

— Значит, «постановило», — я взглянул на шефа.

— Ну что ж, — тот философски пожал плечами. — В какой-то мере, они правы, Настенька. Это ведь я не смог защитить Князя. А стало быть — виноват и во всех из этого вытекающих…

— Что вы несёте, шеф, — вмешалась Антигона. — Не могли же вы…

— А это уже не важно, звезда моя, — грустно улыбнувшись, Алекс указал себе за спину.

Там, за обширной кормой нашего нового транспортного средства, уже вздрагивали мигалки и летел тоскливый, как вопль гуля над свежей могилой, вой сирен.

— Что это, шеф? — я прикусил язык. Мог бы и сам догадаться.

Найденные в заброшенной психиатрической клинике детские трупы имели громадный резонанс. Конечно же, шила в мешке утаить не удалось, новость просочилась в СМИ…

Котова назначили главным героем недели, завалили интервью и объявили самым талантливым следователем современности.

Но природа, как известно, не терпит пустоты: там, где есть герой, обязательно должен быть и злодей. И так как Шаман сбежал, роль злодея, похоже, отошла нам.

— А это нас арестовывать приехали, мон шер ами, — улыбнулся Алекс и спрыгнул со ступеньки на землю. — Не судьба, значит, — и он грустно погладил воронёный бок Ауруса. — Не стоит на них обижаться, — пояснил он. — Когда люди испуганы, они всегда ищут виновного. Меня печалит лишь то, что Шаман, обосновавшись на новом месте, начнёт всё ту же отчаянную игру…

— Глупости, — отбросив изящным щелчком окурок, Настасья поднялась со стула. — Делай, что должно, Сашук. Я их задержу.

Алекс впился в лицо ведьмы горящим исступлённым взором.

— Уверена?

— Да, — я не верил своим глазам. Но Настасья молодела на глазах. Морщины куда-то делись, плечи расправились, а на чёрном кашемире пальто не осталось и следа грязи. — Да, уверена. Будет весело, — ведьма потёрла одну ладонь о другую и направила их на наш автобус. — Газуйте.