— Я вам ПРИКАЗЫВАЮ, — улыбка мастера стала натянутой. — Вы не можете ослушаться прямого приказа.

— Вам знакомо такое понятие «саботаж»? — я тоже позволил себе улыбнуться. — Как это у нас говорят?.. Ах да: работать, спустя рукава.

— Что вы хотите?

Признаться, я не думал, что он сдастся так быстро. Но решил не показывать своей радости. Сделал вид, что раздумываю, выбираю.

— Нам прискучил цирк, — наконец сказал я. — Разрешите нам с шефом вернуться в особняк, жить прежней жизнью. Обещаю, в таком случае мы довольно скоро возобновим ночные экскурсии и избавим вас от… некоторых забот.

Графу явно не понравилось моё условие. Сам того не замечая, он сдавил дверную ручку так, что металл не выдержал и пошел трещинами. Я же получил от этого спектакля небольшое мстительное удовольствие: Фёдор Михайлович нервничает. Даже по его внешнему виду: сухой обвисшей коже, синеватым губам, желтой плёнке в уголках глаз, — было видно, что не всё идёт так гладко, как ему бы хотелось.

Вполне может оказаться, что большой город ему не по зубам…

— Хорошо, — наконец сказал он. — Вы вернётесь в особняк, — я позволил себе немного выдохнуть. — Но с двумя условиями. Первое: с вами пойдёт Петенька. Не люблю оставлять собственность без присмотра.

Я поёжился. После того, как мы с Зоей почти убили мальца, вряд ли он испытывает ко мне тёплые чувства… С другой стороны, если я начну артачиться, он может послать с нами Аллегру. А помешанная на сексе кровососущая сучка без тормозов — ещё хуже. Уж простите мой французский. Но за последнюю неделю стригойка меня в конец достала.

— А второе условие?

— Вы займётесь другими сверхъестественными существами.

Я моргнул.

— Разве не Мастеру города подчиняются все без исключения… существа?

И в третий раз у Фёдора Михайловича дёрнулось веко. Алекс с удовольствием про это послушает.

— В Петербурге испокон существует несколько гильдий сверхъестественных существ, — ровным голосом, за которым чувствовалась просто буря эмоций, поведал граф. — Гильдия купцов — они «держат» базары, рынки и другие уличные торговые точки. Гильдия фермеров — забой скота, сырое мясо. Гильдия золотарей — больницы и морги. И гильдия спортивных болельщиков.

Последние слова меня развеселили, и я рассмеялся.

— Не знал, что суперы фанатеют от спорта.

— Скорее, — скупо улыбнулся граф. — Они фанатеют от фанатов спорта. Все мы, так или иначе, кормимся от людей… Вы бывали когда-нибудь на футбольном матче?

Я понял, о чём он говорит. Многотысячная толпа, заряженная разнообразными эмоциями — это как непрерывный конвейер высококачественной кормёжки. Болельщики, фанаты — все эти ребята обладают ОГРОМНЫМ потенциалом.

— В их сферу входят также концерты звёзд и другие мероприятия, проводимые на стадионах? — я задал вопрос, заранее зная ответ. И граф просто кивнул. — Полагаю, спортсмены — это самая сильная гильдия из перечисленных.

— И самая влиятельная, — согласился мастер. — Остальные прогнутся, когда сдастся гильдия болельщиков. Десятая часть доходов — небольшая плата за спокойствие и безопасность.

— В сфере спорта крутятся огромные деньги, — кивнул я.

— Мы — богатые существа, — Фёдор Михайлович вновь открыл бар, налил себе ещё полстакана крови, — мне он не предлагал. И выпил одним глотком. — За несколько столетий даже ленивый может скопить кое-какой капитал. А если обращаться с деньгами с умом…

— Тогда что вам от них нужно?

— Эмбарго на пропуск в зону стадионов.

— Вы хотите контролировать кормление, — сообразил я. — Хотите посадить местных суперов на голодный паёк и таким образом заставить их подчиняться.

— Вот этим вы и должны заняться, — подвёл итог граф. — Убедите их.

— А если не получится?

— Убейте. Всех, до единого.

Я отвернулся. Пока мы ехали, пошел дождь. Капли стекали по тонированному стеклу, делая город за окном лимузина ещё более блёклым и невзрачным, чем обычно. Глядя на своё полупрозрачное отражение, я видел дорожки воды, текущие по щекам, и решил, что это зрелище очень подходит моему настроению.

Лимузин, неловко развернувшись, встал у самых ступеней цирка. Я открыл дверь, и уже выходя, обернулся к графу.

— Я передам ваши пожелания господину Голему.

— Это не пожелания, — короткая верхняя губа приподнялась, показывая мелкие серые зубы. — Это приказ.

— Насколько я знаю шефа… Он не очень хорошо умеет выполнять приказы.

Хлопнув дверцей, я вприпрыжку побежал по ступенькам. Было около девяти, и с кухни как раз доносились запахи чуть пригоревшей молочной каши и жареных гренок.

Может, и зря я это сказал, — думал я о своих последних словах. — А может, и нет. Во всяком случае, приятно заставить его понервничать.

Никто не пришел с нами попрощаться. Демидов с той памятной ночи не выходил из своих покоев — он пускал к себе только Зою, и никого больше не хотел видеть.

— Вероятно, он сам и убил обоих клоунов, — такой вердикт Алекс вынес на следующее утро. — Бимселя — чтобы иметь прецедент для вызова дознавателя — то есть меня. А Брамселя — за то, что тот что-то узнал. В любом случае, им уже ничем не поможешь.

— Мы решили, что Брамсель был одержим злым духом, — напомнил я.

— Ефим обладает слабеньким магическим даром, — вздохнул Алекс. — Его вполне могло хватить для вызова мстительного духа… Жаль, что я не подумал об этом раньше.

Шеф кругом чувствовал себя виноватым. И за то, что не смог вовремя разгадать дело клоунов, и за то, что не убил графа. И за то, что не может ничего поделать с стригоями, окопавшимися в цирке, и чувствующими себя здесь, как дома.

Только в подвалы подручные Фёдора Михайловича ходить опасались: после того, как один за другим там пропали пять охранников, во владения Зигиберта никто больше не совался.

— Кто его знайт, куда подевайся ваш штрейкбрехер, — глаза его вращались с бешеной скоростью, а железная рука угрожающе пощёлкивала сервоприводами пальцев. — Можайт, их загрызайт крыса, а можайт, они попадайт на зуб Щелкунчик…

Щелкунчиком был механический пёс, которого сделал, по словам Зигиберта, его ученик Вайберт. Я видел это чудовище всего однажды. Но до сих пор мне снятся яркие, подобные прожекторам глаза, и широкая, как ковш экскаватора, дружелюбная зубастая ухмылка…

Артисты, вопреки логике, в своем бедственном положении тоже винили Алекса. Умом я понимаю: Демидов был для них папой, мамой и нянькой долгие годы. Они боготворили своего директора. Он давал этим необычным, но тихим и незлобивым существам чувствовать себя защищенными в суровом море современной жизни. Каждый из них пережил в прошлом личную трагедию, и каждый считал цирк своим домом… Почему-то тот факт, что Демидов продал их с потрохами, вызывал у них меньше злобы чем то, что Алекс не сумел вовремя выстрелить…

Не скажу, что мы покидали цирк с совсем уж лёгким сердцем. Но не видеть каждый день лицо Софи, а каждую ночь — лицо Аллегры, лично мне будет приятно.

Одеваясь, я наткнулся взглядом на чётки, которые принесла Алевтина. Почему-то мне казалось: это — те самые, что подарил Светлейший князь. Хотя она запросто могла притащить и подделку…

— Шеф, — позвал я, держа чётки на вытянутой руке. — Может, попробовать расторгнуть договор с графом… таким образом?

— Твой подарок, — пожал плечами Алекс. — Тебе и решать. Только помни: одной жемчужины может оказаться недостаточно. Ты готов пожертвовать… Своими желаниями?

Я молча сосредоточился. Представил договор, и как с него исчезают наши с Алексом отпечатки и подписи. Этого мне показалось мало, и я начал представлять, как исчезают, рассыпаются искрами все бумаги в папке у графа. Мне казалось, я хочу этого очень сильно.

Но открыв глаза, я пересчитал жемчужины. Двадцать одна. Ни больше, ни меньше.

Алекс выдохнул.

— Ну, не судьба, — легко сказал он и направился к двери.

— Шеф, я правда хотел…

— Думаю, ты ни при чём, мон шер ами, — грустно улыбнулся шеф. — Просто сделки — это несколько другое. Законы, уложения, правила — настолько далеки от волшебства, что чудеса на них не действуют. Пошли прощаться с Ефимом. Надо ему сообщить, что мы уходим…