Гудки в моей трубке оборвались.

Я сглотнул. Не глядя, сунул смартфон старосте и пошел на негнущихся ногах к месту, где сидел Владимир.

Упал рядом и тупо уставился на хоровод.

Три, четыре ряда людей, взявшись за руки, бежали вокруг пустого костровища. Одни — по солнцу, другие — против, создавая гипнотический узор, от которого было трудно оторвать взгляд. Над костровищем возвышался крест из связанных бечевой горбылей, увитый диким виноградом и красным осенним плющом. На вершину его был надет череп.

Я тупо смотрел на хоровод и думал об Алевтине. Об её огненных косах, о больших фиолетовых глазах… И вдруг мне показалось, что я её вижу! Знакомый силуэт мелькнул средь танцующих, мазнула бритвой по глазам уже успевшая полюбиться улыбка…

Я вскочил. Затем сел назад.

Да нет. Показалось. Как с той девушкой за столом, с красной лентой… Красной… лентой.

Я медленно, сам себе не веря, полез в задний карман джинсов и вытянул на свет замурзанную мятую тряпочку, которую несколько дней назад сорвал с косы черноглазой навки в лесу. Я её вычеркнул из памяти — ведь Алекс чётко доказал, что всё это было во сне.

А вот поди ж ты. Навка из сна сидит за праздничным столом, и держит в руках телефон Антигоны.

Я его узнал: вместо брелока у неё там фигурка «Хелло Китти», сплетённая из бисера… Амальтея подарила. Она любит заниматься рукоделием.

— Ну капец, — сказал я, накручивая на палец мятую ленточку. Красную, того самого оттенка.

— Что-тот случилось? — наклонился ко мне московский дознаватель. В ладони он уже не хлопал, но за хороводом следил не отрываясь.

— Нас водят по кругу, — прокричал я ему в ухо. Зачем-то потряс ленточкой перед глазами и кивнул на хоровод: — Ведьмины круги.

Владимир внимательно осмотрел хоровод и повернулся ко мне.

— Повтори, — медленно попросил он. Лицо у дознавателя было неподвижное, каменное. Такие бывают у очень пьяных людей.

— Терем, остров, лес, остров… — я нарисовал в воздухе невидимый круг. — Мы застряли во временной петле. И не можем из неё вырваться.

Для верности я потыкал пальцем в череп, надетый на навершье креста. Владимир смотрел на него несколько секунд, моргая, дыша с присвистом, затем сказал:

— Мы обезвредили Лихо.

— Нас водит не Лихо, — я только сейчас понял одну штуку, от которой мне стало по-настоящему страшно. — Владимир! — закричал я не своим голосом. — Где ваш молот?..

Он посмотрел на свои пустые руки, а потом выругался тихо, беззвучно, по-чёрному.

— Настасья его взяла, — обиженно сказал он и надул губы, как ребёнок. — Сказала, в баню с молотком нельзя. Заржавеет. А я и поверил.

— Даю на отсечение что угодно: у Алекса револьвер пропал.

Мы, помогая друг другу, поднялись, и направились к хороводу. Шли мы трудно, словно сквозь тяжелую маслянистую воду. И всё время забывали о цели этого похода.

Я любовался вспыхивающими над головами людей цветными кругами, огненной цепью, протянутой сквозь их руки, всполохи, несущиеся от сердца к сердцу…

— Как красиво, — поделился я с дознавателем.

— Ты про плетения? — он со знанием дела кивнул. — Да, очень здорово. И как искусно! Прямо кружева…

Я опять почувствовал себя, как во сне. Когда видишь, что происходит что-то абсурдное, какая-то порнуха чёрная, но думаешь, что это нормально…

— Вы тоже их видите? — я сосредоточился на красных кругах над головой каждого танцора.

Каждой мысли приходилось буквально продираться сквозь ватный туман в голове, сквозь звон в ушах и в костях тела…

Это всё песня, — решил я. — Слова перестали быть понятными, они были резкими, пронзительными, и жалили воздух. Люди выкрикивали их словно по команде, в едином порыве.

— А вон и Алекс! — вскрикнул я и шатаясь, устремился к шефу.

Ноги заплетались, перед глазами прыгали венки из живых цветов, надетые на ладные девичьи головки, но я сжал зубы и с упрямством пьяного пытался поймать Алекса за рукав.

Наконец я его зацепил и не слушая возражений потащил из круга танцующих. Мне старались помешать. Кто-то хватал за руки, одна из навок повисла на шее и обхватила мою голову, чтобы поцеловать, но я оттолкнул её свободной рукой, и высоко поднимая ноги, волок шефа подальше от хоровода.

— Что ты… Куда ты… — Алекс всё порывался вернуться в круг. Глаза у него были круглые, пьяные и безумные, на шее, как бусы, болтался чей-то венок, незаправленная рубашка билась вокруг бёдер.

— Револьвер проверьте, — крикнул я ему на ухо.

— Что?.. Зачем тебе?

— Проверьте, говорю.

Шеф хлопнул себя по одному бедру, по другому… Не только револьвера, но и ремня с кобурой на нём не было.

— Ведьмы, — со значением сказал я. — Мы попали в ведьмин круг.

— Что ты несёшь?..

Но до него начало доходить. В глазах вдруг появились недобрые огоньки, кулаки сжались.

Люди в хороводе бежали всё быстрее, всё громче рвалась в небо песня. Крест, увитый зелёной гирляндой, начал вращаться, череп на верхушке слабо засветился.

К нам подошел Владимир. Недрогнувшей рукой он держал за шиворот Чумаря. Тот вяло отбивался, клянча:

— Пустите, дядя Вова… Там девки мне обещали показать…

— Покажут, — ласково соглашался дознаватель. — Догонят, и ещё раз покажут…

— Обманули нас, Володенька, — сказал Алекс и икнул. — Закружили, захороводили и обвели вокруг пальца. Им нужна Книга.

— Сами они её взять не могли, — понятливо согласился московский дознаватель. — А мы её достали, привезли и поднесли им на блюдечке с голубой каёмочкой.

— А на хрена она им, дядь Вов? — спросил рэпер.

— Натура у них такая бабья, сынок, — пожал плечами дознаватель.

Мы с Чумарём переглянулись.

— Тот, кто лежал в гробу — их властелин и повелитель, — пояснил Алекс. — Ведьмы — они как кошки. Каждая сама по себе, и себе на уме. Но все они, до одной, поклоняются рогатому властелину — он даёт им первородную силу и объединяет.

— Так значит чувак, что в каменном гробу тыщу лет спал, и есть их рогатый властелин? — удивился рэпер. — Что-то я рогов-то не припомню…

— Они как бы подразумеваются, — махнул рукой Алекс. — Это, скорее, символ… Но это не важно. А важно то, что все ведьмы, до единой, считают себя его женами, и сделают для своего повелителя всё, что угодно.

— Чегой-то вы, дяденьки, ересь несёте, — покачал головой Чумарь. — Не протрезвели, видать. Знавал я ведьм в Москве, пил с ними да кувыркался… Но о рогатом муже ни одна из них и не поминала.

— Ведьмы подписали пакт в одна тысяча четыреста восемьдесят шестом, — сказал Алекс. — Великую Инквизицию помнишь? Тогда их хорошенько прижали.

— Я б сказал, прижарили, — нехорошо усмехнулся Чумарь.

За что получил воспитательный подзатыльник…

— Генрикус Инститор составил документ под названием «Малес Малефикарум», который, входя в силу, должна подписать всякая ведьма, — веско сказал Алекс.

— Отречение от Рогатого Повелителя, — кивнул Владимир. — Иначе — костёр.

— То есть, подписав пакт, они обязуются следовать правилам Совета? — уточнил я.

— Именно, — кивнул шеф. — И тогда вольны жить, как им вздумается и делать, что захотят. В рамках закона, разумеется.

— Но если они нарушают пакт…

— Сгорают, как свечки, — шеф показал руками, как они горят. — Пуфф!.. Это как оковы Справедливости. Только действует сразу, не откладывая в долгий ящик.

— Значит, Настасья и Алевтина…

— Каким-то образом умудрились снять заклятие Пакта. Или вовсе его не подписывали, — заключил Алекс.

— Отступницы, — добавил Владимир.

— А мы-то дураки, сами всё им отдали… — протянул Чумарь. — А ить хорошо, что мы сейчас пьяные!

— Это почему? — удивился шеф.

— А потому, что море по колено. Были б трезвые — руки б на себя наложили. От глубокой депрессии.

А вокруг продолжались народные гулянья. Летела в небо песня, хороводы слились в одну цветную юлу, за столами народ лежал вповалку — надеюсь, от самогона, а не от ведьминского дурмана. Я прерывисто вздохнул.