Чёрный громадный козёл с белёсыми от старости рогами злорадно усмехнулся и дёрнул коротким хвостиком…

Тело лежало в конце хлева, у дальней стены. Здесь была навалена куча навоза — от неё исходил тёплый пряный животный дух, стояла трёхколёсная тачка, наполненная тем же пахучим содержимым, и валялась широкая лопата.

Монашек лежал лицом вниз, разбросав ноги в ярких синих с белым кроссовках. Тело его наполовину скрылось под осыпавшимися катышками.

Отец Онуфрий широко перекрестился, беззвучно шепча молитву. Инок Софроний стоял молча, опустив руки вдоль тела, и казался чёрным столпом.

— Это инок Сергий, — тихо, словно страницы прошелестели, пояснил Софроний.

— Насколько я знаю, инокам по обету полагается носить сандалии, — Алекс смотрел не на умершего, а на отца Онуфрия.

— У Сергия было плоскостопие, — пояснил Софроний. — Епископ Фотий разрешил ему неуставную обувь.

На первый взгляд всё выглядело довольно мирно — если так можно выразиться о месте преступления. Никаких следов борьбы, колюще-режущих предметов… Можно было подумать, что человеку просто поплохело за работой — сердце прихватило, например.

Но я уже чуял тонкий, сладковатый и медный запах человеческой крови. Она впиталась в навоз, была почти незаметной, но в том месте, где находились голова и грудь жертвы, зеленовато-желтая субстанция заметно потемнела.

— Нужно здесь всё осмотреть, сфотографировать и описать, — сказал Котов.

— Да-да, — кивнул батюшка-сержант. — Конечно. От нас что-нибудь требуется?

— Эх, не по закону действуем, — вздохнул майор. — Сюда бы криминалистов, патологоанатома, протокол составить…

— Епископ Фотий особенно просил обойтись без посторонних, — мрачно ответил батюшка-майор. — Я и вас-то под свою ответственность провёз.

Майор уже развил бурную деятельность.

Сдёрнув с стога сена чистый брезент, он расстелил его на полу, а потом принялся осторожно откапывать тело.

— Может, воды принести? — спросил Софроний.

— Да, — не глядя согласился Котов. — А ещё бумаги. Чтобы писать.

— А вот и причина смерти, — Алекс наклонился над трупом, заложив руки за спину. — И патологоанатом не нужен.

Затылок парня был буквально вдавлен внутрь, превратившись в мягкое неприятное месиво.

Взявшись втроём, мы перенесли тело на брезент, уложили в той же позе — вниз лицом. Я только успел заметить, что инок Сергий был примерно ровесником Софрония. Не больше двадцати.

— Судя по тому, что окоченение прошло, инок пролежал здесь довольно долго, — сказал Котов.

— Его не было на вечерней литургии, — кивнул отец Онуфрий. — Софроний вызвался узнать, чем было вызвано отсутствие. Они были близки с Сергием. Рясофорные монахи, почти ровесники…

— В послушание Сергия входила чистка хлева? — спросил Алекс. Я так понял, что он неплохо разбирался в монастырской жизни.

— Не я был его наставником, — качнул головой сержант-батюшка. — А… при чём здесь это?

— Его убили не здесь, — вместо Алекса ответил Котов. — Крови слишком мало. К тому же, он слишком аккуратный для такой, э… неприятной работёнки.

— Подошвы кроссовок не выпачканы, подол рясы чистый, на руках нет рукавиц, — перечислил Алекс.

Отец Онуфрий кивнул.

— Я что-то такое и подозревал, — медленно проговорил он, кивая в такт своим словам. — Как только увидел — сразу подумал, что убийство пытались замаскировать под несчастный случай. Но слишком небрежно, неумело.

— Или… — шеф посмотрел на батюшку и вытянул губы трубочкой. — Или убийца был уверен, что ему всё сойдёт с рук. Кто-нибудь, кроме вас с Софронием в курсе? — он кивнул на труп.

— Только иерей Фёдор. Он присматривает за животными. Но я лично попросил его никому не говорить.

Шеф кивнул и задумчиво уставился на лопату. Та была воткнута в кучу навоза, и судя по травме, вполне могла послужить орудием преступления.

Протянув руку, я выдернул лопату из кучи и направил лезвие к свету.

— То же самое, — пробормотал Котов, внимательно осматривая, чуть не обнюхивая, инструмент. — Лопата была оставлена специально: работал, мол, инок, исполнял урок, и вдруг прихватило сердце…

Никаких следов крови, волос, на лопате не было. Создавалось впечатление, что она была чисто вымыта после удара, а затем просто воткнута в навоз.

— А почему вы вообще решили, что это убийство? — спросил Алекс батюшку. — Ведь крови видно почти что и не было, запахи успешно маскировались отходами жизнедеятельности животных… Молчите? Тогда я вам скажу: потому что пять несчастных случаев за два года — это много. А если прибавить смерть отца Кондрата — то и все шесть…

— Отец Кондрат умер от старости, — упрямо мотнул головой отец Онуфрий.

Вернулся инок Софроний, неся в каждой руке по ведру воды, а под мышкой — толстую тетрадь.

— Вы идите, — заявил Котов, многозначительно глянув на шефа. — А я тут ещё повожусь. Сфотографирую, — он достал телефон. — Запишу всё, чтобы потом не забыть… Поищу следы.

— Пусть Софроний поможет, — буркнул батюшка-сержант. Не хотел он майора одного оставлять… А может, оно и правильно. Мало ли: может, убийца до сих пор где-то рядом.

— Где мы можем побеседовать? — спросил Алекс батюшку, выходя на воздух.

Я вдохнул полной грудью. После духоты хлева, после запахов навоза и крови, показалось, меня омыло холодной ключевой водой…

— Лучше на свежем воздухе, — отец Онуфрий направился к одинокой сосне, растущей на пригорке за конюшнями.

Под сосной стояла лавочка. Днём с неё наверняка открывался вид на весь скит, со всеми постройками, но сейчас вокруг было темно, и только в крошечные окошки под самой крышей хлева пробивалось немного света.

— Вы спрашивали, почему я сразу подумал, что это убийство, — усаживаясь на лавочку, проговорил батюшка-сержант. — Третьего дня инок Сергий мне исповедался.

— Ясно, — Алекс садиться не захотел, встал рядом с батюшкой боком, чтобы удобно было наблюдать за хлевом, где остался майор. — Разумеется, тайну исповеди раскрыть вы не можете, но зато точно знаете, что Сергия убили. И знаете, почему…

— Не всё так просто, — в голосе отца Онуфрия вновь прорезались стальные сержантские нотки. — Сергий не сделал ничего плохого — это я могу вам сказать, не нарушая клятвы. Но он очень боялся. Я, к сожалению, не придал значения его страхам, списав их на трудность монастырской жизни. Всенощные, пост, тяжелая работа — многих это просветляет, примиряет тело с душой. Но есть и такие, кого тяжелая жизнь со временем начинает угнетать. Это просто нужно преодолеть, перетерпеть, если угодно. Тем большее облегчение наступает потом. Я думал, у Сергия как раз такой переломный момент — он здесь второй год, уже подумывал о малой схиме, как вдруг решил отказаться и возможно, вообще уйти из скита. Это не тайна, об этом мне поведал инок Софроний — я уже упоминал, парни дружили.

— Из-за его исповеди вы решились нарушить внутренний устав и обратиться к помощи со стороны? — сочувственно спросил шеф.

— По этому поводу ничего сказать не могу, — крупные руки настоятеля спокойно лежали на коленях, не выдавая беспокойства. — Но больше всего меня страшит то, что это сотворил кто-то из своих. Понимаете?

— Вы хотите снять с себя ответственность, — кивнул Алекс. — Переложить на чужие плечи…

Батюшка в мгновение ока оказался на ногах. А сержант Щербак всё ещё в хорошей форме, — подумал я, делая шаг по направлению к шефу. Я понимал: если что, Алекс прекрасно за себя постоит. С моей стороны это был инстинктивный порыв. Неосознанный.

— Ответственности я не боюсь, — спокойно, ровным голосом сказал настоятель. — Я боюсь ошибиться.

— Не сомневаются в себе только сущеглупые, нерадивые и полные идиоты, — мирно улыбнулся шеф. — Но чтобы вам помочь, мы должны знать всё.

— Всё, кроме тайны исповеди, — внёс поправку батюшка.

— Ну разумеется, — кивнул Алекс.

…Первый несчастный случай произошел два года назад, меня здесь ещё не было, — начал отец Онуфрий. Он вновь уселся на лавочке, Алекс рядом с ним закурил, а я немного отошел. Голос настоятеля я слышал прекрасно, но хотел послушать и скит.