— Как по мне, лучше делать всё сразу хорошо, чем на авось, — сказал Бокерия.

— А я считаю, зачем мне было стараться? — сказала Жрица. — Он презирал таких, как я, ничего не смыслил в магическом промысле, заплатил вдвое больше и всё равно ничего не заподозрил. Да и вообще я была молода, в денежках нуждалась. Сколько бы, Властелин, я для вас ни сделала, век буду должна. Вы воистину спаситель наших бренных душ.

Элеон с недоверием посмотрела на Жрицу, затем на Бокерию.

— Тебе что-то не нравится, дитя? — спросила вдруг Дама с плеча Бокерии. Элеон помотала головой. — Все мы обязаны нашими теперешними жизнями Властелину — величайшему из людей. Он родился в семье благопочтенного господина из Феверии и уже с детства показывал себя только с лучших сторон. Оседлал лошадь раньше, чем научился ходить, меч его — это продолжение его, и уже в двенадцать он сражался на равных с искуснейшими мастерами…

— Отбивайся уже! — перебила ее Жрица. Дама поглядела на двух королей — пики и черви, а затем перевела взгляд на Бокерию, который ей карты и подкинул.

— С великим удовольствием беру столь щедрый дар от моего Господина, — прощебетала Дама. Она придвинулась к Элеон и вдруг начала массажировать ей спину. — Чего ты так зажалась? Расслабься. Жизнь прекрасна, когда человек спокоен и может пойти туда, куда призовет его смелое свободное сердце…

— Я думаю, — сказал Манька, — не всем нравится массаж.

— Мне просто грустно оттого, что девочке грустно. — Дама отцепилась от Элеон. Хозяйка дома осторожно придвинулась к Маньке. — Мы приходим не для того, чтобы вокруг нас печалились люди. Ты чувствуешь себя здесь брошенной? — спросила Дама у Элеон. — Потому что Хаокин, твой верный друг, ушел и оставил тебя здесь одну? — Элеон вздрогнула и метнула взгляд в сторону брата. — И ты совсем не знаешь, куда он ушел?

— Успокойся уже, — сказал Манька. — Какая разница, а?

Дама нахмурила бровки и снова прилегла на Бокерию. Элеон чуть отодвинулась назад. Она поняла, что пора уходить из этой компании, а то ненароком выдаст брата. Но в итоге девочка просидела еще минут пять — ждала, пока игра кончится. Потом вышла и стала глазами искать Хаокина, Ариадну и знакомые лица. Большая часть людей уже веселилась на улице. Темнело, скоро будут запускать фейерверк. Элеон тоже покинула дом. Странно, ей казалось, что те, кто пришел ловить ее брата и ворвался в ее дом, должны быть другими — преступниками, дикарями. А она видела простых людей. На покрывале молодая пара смотрела в закат. Между ними из-под одеялка выглядывал мальчонка лет двух. Компания друзей жарила мясо и кормила всех.

В какой-то мере Элеон поняла, почему некоторые вступают в такие секты. Девочка села на траву. Она смотрела на людей и на солнце, и все заботы куда-то улетучились. Подумать только: точно так же она наслаждалась жизнью еще сегодня утром. С того времени будто вечность прошла.

Затем какая-то бабулька пригласила Элеон к себе на ковер, рассказала, как и полагается, свою историю. Про то, как с детства жила в бродячем цирке, была акробаткой… А затем влюбилась. В сына графа. Ушла к нему. Они жили счастливо некоторое время. Но эта бабушка не могла найти общий язык с будущей свекровью. Та ее терпеть не могла, считала дикаркой и подобрала сыну другую невесту. Подселила в дом. Любимый убеждал бабульку, что ни за что не женится на той. Он и не проявлял к ней интерес. Но как эта другая была прекрасна! И вот циркачка уступила ей дорогу, сбежала. Вышла замуж за нелюбимого, прожила с ним до старости, потом он умер. Однажды в их деревню приехал Властелин, а в рядах его подданных был тот сын графа. Между старика вновь вспыхнули чувства. Как оказалось, он так и не женился ни на той девице, ни на какой-либо еще.

— И вот мы уже пять лет, как счастливы.

…Элеон бродила по улице, по саду, затем забрела в дом. Там было пусто. Она думала о сегодняшнем дне. О всем, что с ней случилось, о тех людях, которых она узнала... Тьма — маска света. Любого человека можно понять. Элеон поднялась в свою комнату. Всё как прежде. Прежняя ли она? Девушка взглянула в зеркало. Лицо выглядит уставшим. Конечно, ведь уже ночь.

Эти люди. Да, они сектанты, но на то были причины. Каждый находил в стае Бокерии что-то свое, видел в этой общине кусочек рая. И что в этом плохого? Да, Жрица говорила устами Бокерии, но считала его не своей марионеткой, а человеком, который ее спас. И старушка, которая считала себя недостойной любимого, избавилась от своего страха.

Элеон глядела в зеркало. Всю жизнь она боялась открыться хоть кому-то. Ведь быть колдуном — значит быть чудовищем. Но парадоксально, встречая настоящих монстров, она пыталась разглядеть в них людей. И в брате? Кажется, Элеон всегда ощущала себя его незримой тенью. В детстве он был ее единственным родным человеком, потрясающим человеком и ужасающим. И быть таким, как он, невозможно, ведь он идеал, и если брат имеет слабости, то как же слаба она? Затем Элеона стала тенью своей семьи — брошенным ребенком. А после узнала и маму с папой. И снова двойственность: они и две непревзойденные звезды, и оборотни в человечьем обличье, и просто глупые дети. И теперь — разве она только их тень?

Элеон села на кровать. Кем она стала тогда, убив короля? Красной лентой, как ее прозвали? Духом мщения? Но быть такой она не хотела. Жертвовать кем-то ради себя это не по ее правилам. Но и смерти своей она больше не желала.

Элеон так и не выучила в Академии магию молний. Но Красная Лента их использовала. Значит, и Элеон сможет. Молния — это контраст. Это буря. Это вода и воздух. Элеон попыталась вновь извлечь магию, сворачивая воздушные потоки, но выходило жалко. Из противоречий не удавалось получить энергию. В прошлый раз Элеон охватила собственная темная сущность. В прошлый раз эта темная сущность избавилась от всех противоречий.

Элеон закрыла глаза и отбросила свои переживания, пока не осталась только пустота. А вместе с пустотой откуда-то изнутри появилась сила, которая остается, когда больше ничего нет. И молнии заплясали по комнате, и каждое их движение контролировала юная колдунья. Теперь Элеон знала, что должна сделать — исправить то, что совершила Красная Лента. Потому что это правильно, потому что это то, во что она верит.

Элеон открыла глаза и увидела брата, облокотившегося о дверной косяк. Хаокин стоял, глядя на сестру и с восхищением, и с печалью в глазах.

— Нам пора уходить из этого дома. — Он зашел в комнату.

— Хорошо. А как остальные?

— Уже там. В туннеле.

Они зашли в детскую, где в стене был открыт проход. Хаокин сменил всю одежду, кроме штанов, убрал эти дурацкие очки, на голое тело надел серую широкую кофту с длинными рукавами. Естественно, не забыл он и свой черный плащ, но волосы так и оставил в хвостике, чтобы не мешались.

— Не понимаю, зачем ты привел их в наш дом, если мы могли просто сбежать из туннеля? — спросила Элеон.

— Пока они были снаружи, не дали бы нам выйти, — ответил Хаокин. Он пытался вытащить из бутылки пробку. — Они бы рыскали по всему лесу и могли на нас наткнуться. Теперь все они здесь. Теперь они слишком веселы…

— А как же те, кто уже разбрелся по лесу? А те, кто тебя всё еще ищет?

— Они будут заняты. — Хаокин вытащил пробку, засунул в горлышко бутылки клочок одежды.

— Чем же? — Элеон глядела на странные действия брата.

— Пожаром, — ответил Хаокин и прежде, чем сестра успела что-то понять, поджег бутылку и бросил ее об стену. Стекло разбилось, и огонь кинулся на свободу.

Элеон взвизгнула и прикрыла лицо от внезапного яркого света. Хаокин не шелохнулся. Он стоял посреди комнаты и завороженно глядел на то, как пламя бежит по обоям, забирается на кроватки, как оно захватывает игрушки, и те чернеют. Полкомнаты уже горело. Хаокин слышал сестру, но не реагировал. Элеон схватила его и уволокла через потайной выход, закрыла дверь.

— Зачем ты поджег наш дом? — Брат молчал. — НАШ дом! Понимаешь? Наш! Всё, как тогда, да? Только на этот раз поджигатель — ты.