— Анджелос, — обратилась к нему Вениамина. — Зачем ты так?

— Потому что мне это всё не нравится. Она странно появилась. Я же не один это слышал. Звук был такой, словно в дверь колотит целая орава. И… — Анджелос перевел взгляд на Элеон. Она даже не обратила внимания, глядя в пустоту. — Почему ты такая спокойная?

— А какая разница, где умирать? — ответила Элеон. — Здесь от рук монстров, на улице от рук монстров или замерзнуть насмерть.

Анджелос нахмурился, а затем произнес как можно мягче:

— О чем ты говоришь? Какие монстры на улице? Ты… как сюда попала?

— Я ехала в карете. Вдруг началась зима. Мы подумали, что попали в какую-то зону…

— Куда вы направлялись? — спросил Анджелос.

— Никуда. Просто ехали. Я не знаю. Я сказала Бенедикту отвести меня куда угодно, лишь бы подальше.

— Что ж, твоя мечта сбылась — ты теперь в нигде, в царстве Кукольника! — взорвался Анджелос.

— А потом началась зима, — продолжила Элеон. — И мы встретили скелета. Он напал на нас. И мы врезались в дерево. Скелет за мной погнался... Я думала, он убил Бенедикта. Но, видимо, Бенедикт добрался до дома, потому что вы видели его шляпу на стуле и его, видимо, останки на столе.

— Так вы сами нашли дом? — спросил Анджелос. — И вас не затаскивал сюда джинн?

— Он открыл дверь. И спросил что-то вроде: «Вы будете заходить или нет?» А губы у него не двигались, они были зашиты. А сам он прозрачный. И я подумала: «Это жуткое место». И зашла. А там эта людоедка. И почему мне встречаются одни людоеды?..

— Подожди, — сказал Анджелос. — Ты не первый раз в такую ситуацию попадаешь?

— Я как-то увидела старую избу. Прошла внутрь, а там людоедка, она меня поймала, но оказалась д-доброй. Ну, она меня не съела. А еще я гуляла у развалин. И там на привязи сидели старики. Они меня обманули и чуть не убили.

— Ты конченая идиотка! — не выдержал Анджелос. Одна девочка хихикнула. Вениамина нахмурилась и тут же потупила взор. А Маргарит будто ушла в свой мир: ходила по комнате и разговаривала сама с собой. — Как можно три раза подряд наступать на одни и те же грабли? Зачем доверять явно подозрительным людям? Я могу понять мелких — их обманул этот джин, детей легко одурачить. Меня самого дух застал после бала — я даже не помню, что он мне говорил и почему я с ним пошел. И Вениамину понимаю — он обещал показать ей, где я. Но ты…

— А какая разница, где умирать? — повторила Элеон.

Анджелос немного успокоился.

— Получается, — сказал он, — ты и твой кучер попали сюда не тем же способом, что мы. Нас принес джин. Вы же сами дошли до дома.

— Я не знаю дороги, — сказала Элеон. — Мы случайно здесь оказались.

— Сомневаюсь, что она есть. — Анджелос подвел девочку к окну, затем открыл ставни — за ними стояла кирпичная стена. — То же самое будет, если открыть железные ворота. Мы пробовали. Все двери, окна, стены — место проклято… Не люблю это слово. Но дом не выпускает тех, кто в него попал. Видимо, джинн — единственный, кто может открыть дверь и вытащить нас отсюда. Но он слушается только Кукольника. — Анджелос задумался.

— У джиннов есть лампа, — отозвался эхом голос слепой девочки. Она бродила в дальнем конце зала в темном углу. Вениамина спохватилась и привела Маргарит к остальным.

Вернулась Балерина. Теперь можно было спасать Джудо. Внезапно Вениамина вся затряслась и бросилась к Анджелосу: «Не иди, не рискуй, не оставляй нас одних». Она знала, что говорит жестокие вещи, но только сильнее рыдала от своей беспомощности. А Элеон подумала, что это логичные слова: никто не хочет лишаться единственных двух защитников. Девушку удивили собственные мысли. А как же Джудо? Честно говоря, Элеон было плевать на мальчика. Она почти забыла о его существовании. И такая бесчувственность тоже ее пугала.

Анджелос наговорил Вениамине чепухи, успокоил ее, и девушка отпустила их.

— Ты мальчика уже не спасешь, — вдруг зачем-то сказала Элеон. Может, позлить Анджелоса. Но он не разозлился, лишь подошел к девушке и прошептал на ухо:

— Скорее всего. Но разве я могу не пойти?

Он посмотрел Элеон в глаза, а затем вместе с Балериной вышел из комнаты. Дверь за ними захлопнулась. Элеон показалось, что зал мгновенно опустел.

— Пенелопа. — К ней подошла хорошенькая девочка лет десяти, в белом кружевном платье, с черным воротником, поздоровалась.

— Элеон.

Теперь девушка знала всех живых детей в этом доме.

Элеон бродила по мрачному залу. Посредине него стояло большое фортепиано, по бокам — стулья. Больше ничего не было. В комнате давно не убирались, и она вся обросла паутиной. Лампы не горели, но лучи пробивались из щелей вдоль оконных рам. Элеон открывала и закрывала ставни, смотря, как свет с улицы погасает и вместо ночного неба и луны появляется каменная стена. Странный дом, и Элеон в нем сама словно стала странной. Девушке казалось, что она как бы не существует в реальности, а наблюдает за миром изнутри самой себя. Элеон понимала, что должна сейчас бояться или плакать, но не испытывала эмоций. Она привыкла к плохому и к тому, что люди погибают. Элеон уже не грустила по Бенедикту и знала, что переживет смерть Джудо. Люди умирали и будут. Так какая разница: где и когда?

Элеон шла вдоль ряда стульев. Почему это место забросили? Наверное, нашли помещение получше. Она думала о том, что сейчас происходит с ее чувствами, почему они не накрывают ее, почему она так устала. Пальцы скользили по запыленному пианино. «Перегорела, — размышляла она. — Я больше не способна любить. Так спокойно рассталась с Юджином, зная, что делаю ему больно. Не способна сострадать. Мне не важно, что сейчас с этим ребенком. Не способна желать чего-либо. Я больше не хочу встречи с семьей. И мне всё равно, где жить. Пусть даже здесь. Пусть даже стану куклой. Разве это так плохо? Я буду так же существовать, думать, только в пределах дома. А что лучше? Жить на свободе? Там, с Юджином, терпеть его? Нет уж, спасибо. Или попробовать встретиться с родителями? Чтобы они меня убили? Или найти братьев, которым я не нужна. Уж лучше здесь. По-видимому, куклы не особо напрягаются, раз спокойно помогают людям».

— Так кто ты такой? — внезапно Элеон услышала голос Маргарит.

Слепая девочка сидела на стуле, повернув голову куда-то во тьму, и снова разговаривала сама с собой:

— Тебя пленила Кукольник?.. А кто же?.. Ясно. Тебе, наверное, много лет. Но это печально — забыть свое имя. Я вот всегда помню, как меня зовут — Маргарит Майерс. Но, наверное, если бы я жила долго без мамы, тоже бы забыла. Но мама обязательно заберет меня отсюда. Она…

— С кем ты говоришь? — Элеон подошла к девочке.

— С другом, — ответила она. Маргарит повернула голову в сторону новой знакомой, но глаза малышки смотрели сквозь девушку.

— Здесь никого нет, — сказала Элеон и села рядом. Маргарит беззаботно болтала ногами.

— Нет. Я же слышу голос, значит, есть.

— И чей этот голос?

— Духа. Он тоже пленник дома. Мы все его пленники: я, ты, куклы и даже Кукольник. Дом не хочет, чтобы мы отсюда выходили. Но я уверена, мама нас обязательно освободит. Она очень смелая и сможет всё. Мы с ней в Элевентину поехали, чтобы ведьма сняла проклятие с нашего рода. А дом как раз забирает проклятых детей. Мама мне рассказывала об этом месте. Она найдет его.

— Что именно твоя мама говорила про этот дом?

— О куклах, Кукольнике, Корнелии. Мама много чего знает и много где была. Она очень умная. Понимает, какие люди хорошие, а какие плохие, где взять деньги. И прекрасно готовит. И шьет. Она выступала в театре.

Элеон улыбнулась.

— А что бы мама сказала про твоего друга?

Маргарит задумалась.

— Ну… Она бы точно мне поверила, а не как Анджелос. Он даже слушать не стал.

— А ты меня можешь с этим другом познакомить?

— Да. Поздоровайся с ней.

Молчание.

— Ты его тоже не слышишь, да? — спросила Маргарит. — Ничего. Его многие не слышат — не хотят. Это вообще сложно — услышать кого-то. Анджелос сказал, чтобы я не болтала сама с собой, как сумасшедшая. Конечно, он же самый умный здесь! Проклятий у него не существует, души тоже. Ведь раз нельзя потрогать — значит, их нет.