— Я часто думала, что скажу отцу при встрече, — произнесла девушка. — Всё, что чувствовала на протяжении жизни. Как терпела их издевки, как я ненавидела их всех и мечтала убраться из дома. Хотела, чтобы меня впервые в жизни услышали: «Вот я! Я тоже человек! Почему меня не считают человеком?» Хотела выразить всю злость, но не смогла даже дать отпор. Отец просто раздавил меня. Будто это я во всем виновата! Как это бесит. Он не считает меня за человека и обвиняет меня в бесчеловечности? Да кто он такой, чтобы обвинять меня? Если бы ты не пришел, я бы не знала, что делать. Он просто наорал на меня, а я ничего путного не сказала в ответ! Я даже в глаза ему боялась смотреть. Не понимаю, что со мной не так! Знаешь, чего я на самом деле боюсь? Когда ты разорвешь связь между нами. Что я стану прежней. Слабой, трусливой девчонкой. Я боюсь этого.

— Ты такая дурочка!

— Ты совсем, что ли?

— Я не в том смысле, — проговорил Хаокин как можно мягче. — Разве ж такой ты была? Слабой и трусливой? Серьезно? Думаешь, ты от меня свой характер получила? Не-а. Знаешь, какой ты была? Ты ведь спасла меня от людей, которых боялась всю жизнь. Притом, — он усмехнулся, — мне показалось, это было из вредности. Вроде: «Мой питомец. Только я могу его обижать». Помню, когда тебе показали жениха, ты спела при отце песню. И там были такие слова: «Ну же, убейте меня… А иначе я сама вас придушу». — Он рассмеялся. — Не-а, Ария, люди не меняются, меняются их взгляды. В нашем характере есть какой-то нерушимый каркас, на который клеится всё остальное. Ты всегда была такой: своенравной, переменчивой и, можно даже сказать, с добрым сердцем. Просто в ту ночь ты чуть не умерла. И, значит, уже не могла жить прежними мыслями.

Они шли молча. Ариадна всё прокручивала в голове разговоры с отцом, с Хаокином. Нужно было что-то сказать. Молчание убивало.

— А это забавно, что ты назвался Атталем, — сказала она наконец. — Это последний род, в который я могла бы войти. Атталей, вроде, оставалось всего двое, муж и жена, и те бесплодны.

Хаокин задумался и через некоторое время проговорил:

— Да, если так подумать, Аттали просто вымерли в Феверии. Я читал свитки, и когда-то этот род процветал. Потом одни уехали, другие как-то умерли, третьи еще чего-то. Николас ведь был единственным ребенком в семье, последний Атталь, надежда, так сказать.

— Это тот бесплодный мужчина?

— Ну почему бесплодный? У него были дети. От жены — Мэри Авиафины. Из-за них, кстати, и свадьбу сыграли, — говорил Хаокин. — Вокруг Мэри, конечно, все носились, пророчили смерть при родах и ей, и ребенку. Слишком юный возраст. А она сама верила во всё это, хотя муж пытался ее переубедить. Твердила: «Не хочу умирать, ничего не узнав в жизни. Я даже не видела море, Николас. Я даже не видела моря», — говорил Хаокин печально. И Ариадне почему-то казалось, что он пересказывает чью-ту прочитанную не раз историю. — И Николас решился, собрал ночью вещи, взял жену и, никому не сообщив, уехал на море. Мэри была на седьмом месяце, а на восьмом начались роды. И никто не умер. А родились здоровые мальчики, Альт и Джоуи. Они начали жизнь свою у моря, и так их и тянуло туда постоянно…

Вот последняя фраза Ариадне показалась уже размышлением самого Хаокина.

— А Ксандр? — спросила она.

— А. Он. Он родился несколько лет позже. Уже около Дюжинки, в родовом поместье Атталей. Тот год был годом голода. Годом смерти. Говорят, вороны в тот день бились головой об окна. То ли так есть хотели, то ли с собой кончали.

Опять же. Сначала — пересказанный текст. Последняя фраза — его личное мнение.

— Ну а что дальше было?

— Что дальше? — задумался Хаокин. — Не помню. Сплошные солнечные дни, детство. Уголок рая на земле. Еще один ребенок — долгожданная девочка. С утра сообщили, что мать рожает, а ребенок всё не появлялся. И вообще всё было… как обычно. Солнце светило, на небе ни облачка. А затем начались крики, мальчишек согнали в другое здание. Слуги по дому носились, а на дворе — ливень, гроза. А затем им сообщили: «У вас теперь есть сестренка. Элеонорой звать». Николас был просто на седьмом небе от счастья, всё ходил с малюткой на руках. Мэри даже обижалась, что ей дочь не дают. Тогда муж начал носить на руках их обеих. А мальчишки всё с любопытством глядели на новое создание, поселившееся в их доме.

— И… и что случилось? — проговорила Ариадна.

— А ничего не случилось, — сказал Хаокин резко. — Пришла старуха и напророчила. Дескать, ваши дети — четыре всадника апокалипсиса. И уж лучше бы они не рождались... Подобную чушь. И родители ушли из дома. А ночью устроили пожар. Детская пылала, а Элеон всё страшно кричала. И ее нельзя было найти, потому что всё в огне и непонятно, куда идти. И так и не нашел ее. И мальчишек не нашли — пропали те. И так не стало семьи Атталей. Вот что случилось.

Ариадна молчала.

— Так ты соврал, сказав правду? — наконец произнесла она. — Ты — Ксандр Атталь?

— Нет. Я Хаокин. Но ладно, всё равно спалился. Ксандром я был когда-то.

— Люди же не меняются. Ты сам это пять минут назад сказал.

— Люди — нет, взгляды меняются. А я уже больше не могу думать, как тот мальчик.

Они вернулись в свою деревню. Еще долго солнце не сходило с горизонта, но у гор ранилось их острыми краями; кровь звезды разлилась по всему небу и исчезла лишь тогда, когда убиенное тело унесло в те места, где никто из живых еще не был. Хаокин долго бродил по темным улицам, у него стали мерзнуть ноги, но он не сразу понял, что это не ему холодно, а Ариадне. Парень пришел к ней в комнату. Девушка спала мертвым сном, сжавшись от холода, одеяло лежало на полу. Хаокин укрыл ее, лицо Ариадны снова стало безмятежным. Хаокин улыбнулся. Как она прекрасна, когда спокойна. Как она прекрасна всегда. Внутри всё переворачивалось, трепетало, когда он думал о ней, когда он видел ее. Хаокин вдруг представил, что отцу Ариадны удалось бы забрать ее. Представил, как сам он долго бы искал девушку по базару, а потом, узнав правду, ринулся бы за Ариадной вдогонку, проклинал бы себя за то, что оставил ее, что не уследил, не…

Хаокин вдруг в ужасе осознал страшную мысль: «Я к ней привязался». По телу его проскользнула леденящая дрожь. Хаокин попятился и вышел из дома в панике. Он бежал, оглушенный чувствами, сердце безумно колотилось, он снова задыхался, яркие огоньки вдали расплывались в пожар, а в ушах стоял крик. Парень сбился с ног и упал на дороге.

Маленький белый кролик грыз что-то меж деревьев. Ксандр держал его на прицеле, но руки дрожали. Мальчик пытался выровнять дыхание, но перед глазами стояла картина того дня, когда он убил человека.

Бесполезно. Ксандр опустил арбалет и случайно выпустил стрелу. Она врезалась в дерево около кролика. Тот, испугавшись, убежал.

— Отлично! — воскликнул Ксандр, получилось слишком громко — эхом его голос пронесся над лесом, переполошив птиц. — Черт…

Мальчик спрыгнул с дерева, швырнул со всей ненавистью арбалет, побежал к реке. Его разрывало изнутри. Он хотел умчаться далеко-далеко отсюда настолько сильно, что был готов кричать.

— Да как так можно! — шептал он. — Почему я должен страдать от этих глупых, тупых людишек? Я виноват, что ему вздумалось меня похищать? Я виноват, что он хотел убить мою сестру? И как я должен был поступить с ним? Ненавижу. Идиот! А эти… Волки, люди — все одинаковые. Жестокие и тупые. Неужели нельзя жить мирно? Неужели нужно постоянно пытаться друг друга убить? Идиоты, идиоты! Ненавижу. Это всё ОНИ виноваты! ЭТИ ЛЮДИ. Они называли себя нашими родителями и предали НАС! Ненавижу. Они должны были заботиться о нас! Они должны были воспитывать Элеон! Они должны были научить меня, как поступать правильно, а они, жалкие трусы, бросили нас. Как они могли предать нас? Как? Как? Это они во всем виноваты. Ненавижу! Ненавижу!

Потом была ветка, нога, что за нее зацепилась. Ксандр упал на землю. И крик, что так долго сидел в груди, вырвался наружу.