Девочка не знала, что ответить. Она привыкла к молчанию в этом доме, но никак не к чистосердечным разговорам. Сказать: «Я понимаю». Нет, это глупо. Она не может его понять. Хотя отчасти да. Николас не чувствует в ней свою дочь так же, как и она не чувствует в нем своего отца. Просто будто два случайных человека.

— Хотя даже в детстве ты была очень похожа на Мэри, — продолжил Николас. — Я помню, как думал порой, какой ты будешь во взрослом возрасте, и не мог представить себе ничего другого, кроме лица Мэри. — Взгляд Элеон стал заинтересованным. — Правда, глаза совсем другие… К тому же очень умные. — Он быстро усмехнулся, а затем снова стал грустным, Элеон тоже на мгновение переняла его улыбку. — С тобой еще совсем малюткой говоришь, и, кажется, будто ты всё понимаешь, хочешь дать совет, но еще не можешь. А еще ты была спокойной, почти не плакала, добрая, ласковая, как котенок, не то, что близнецы — они еще в животе пинались. С Ксандром очень любила играть, правда, он постоянно от тебя убегал — то в библиотеку, то со своей девочкой.

— А братья мои какими были? — Элеон чуть наклонилась вперед. Николас задумался, увел взгляд в сторону, затем снова посмотрел на дочь.

— Альт, Джоуи какими были? — сказал он. — Очень умными, самостоятельными и целеустремленными. Хорошо учились, причем оба. Всё на лету схватывали. Отличные маги, и эта невероятная тяга к морю! — Глаза его даже загорелись. — Сами построим лодку, сами научимся узлам. — Николас улыбнулся и завязал воображаемый узел. — При этом они были неуправляемыми, дети сами себе на уме. Если что в голову вобьют — уже переубедить невозможно. И с сильно развитым критическим мышлением. Ничему и никому не верим, а правила — для слабаков. Честно сказать, из-за этого я их даже побаивался. — Снова улыбка. Элеон улыбнулась вслед за ним. — К тому же они и первые дети. Я сам еще ребенком был, не особо понимал, какого это — быть отцом. Мэри себя хорошо поставила перед ними — они слушались ее.

— А Ксандр, тот, что написал дневник? — спросила Элеон. — Каким он был?

— Ксандр. — Николас тяжело вздохнул. — Нервный, ранимый, добрый, — с каждым новым словом тяжесть в голосе сменялась на нежность, — больше других детей любил нас с Мэри. Ксандр особо не ладил с близнецами, зато за мной хвостиком таскался. Мы увлекались верховой ездой. Он был немного не от мира сего. Если близнецы повсюду носились и бедокурили: то стены красками окрасят, то мои записи используют как подстилку — с Ксандром, обычно тихим и хорошим мальчиком, такое случалось редко. Но если случалось, это было действительно что-то странное и пугающее, — голос Николас перешел на шепот. — Лет в шесть он, например, говорил, что в доме у нас живет человечек, и даже показывал в пустой угол: «Он смотрит прямо на вас». Мы пугались, просили его прекратить нас разыгрывать, а он плакал. Мы его к гадалке повели — она сказала, что он видит внеземные сущности, маг сильный из него выйдет. А когда магии начал учиться, у него вообще ничего не получилось. И...

Наверху что-то упало. Николас сорвался к жене. Момент упущен. Элеон пошла за отцом. Мэри стало хуже. Служанка пыталась ее накормить, но больная впала в ярость, уронила поднос и теперь кричала и билась. Служанка пыталась удержать ее. Николас помогал. Элеон присела возле.

— Всё в порядке, мама, — произнесла она ласково и погладила женщину по голове. Мэри перевела на дочь безумные глаза, от чего у девочки мурашки по спине пробежались, но она и виду не подала. — Они не обидят тебя. Только уберут осколки, чтобы ты не поранилась.

Мэри испугалась своего безумства. Из ярой неистовости она перешла в слезы.

— Нет, я должна умереть. Пожалуйста, позвольте мне умереть! Я так больше не могу.

Они снова ее успокаивали, пока служанка убиралась. Мэри уснула, продолжая бредить. Николас и Элеон вышли в коридор. Мужчина сел возле двери, тревожно ожидая, что вскоре понадобится его помощь. Элеон встала рядом. Николас встретился с ней взглядом и будто показал им: «Ты меня понимаешь. Ты одна понимаешь».

— Ложись спать, — произнес Николас устало. — Уже поздно.

— А ты?

— Я присмотрю за ней. У Мэри слишком тревожный сон. Она захочет пить или… не важно. Я буду рядом.

Мэри снова пробудилась и позвала Николаса, чтобы он принес ей воды.

Он вернулся к супруге. Элеон зашла в свою комнату, прислонилась к стене, чтобы слышать разговоры родителей.

— Мне жаль, что я так… — сказала Мэри. — Ты помнишь? Помнишь, мы были у тех религиозных людей… и ты тогда мне сказал: «Если нас изгнали из Эдема, мы создадим свой Рай на земле». Ты помнишь, ты так сказал. Как думаешь, это еще возможно?

Николас прошептал жене что-то в ответ, Элеон не услышала. Впрочем, уже через несколько минут Мэри снова проклинала мужа. Кое-как Элеон удалось уснуть, хотя сон ее был рваным. Время от времени она слышала разговоры и крики из соседней комнаты.

Посреди ночи девочка проснулась. Было темно и тихо. Элеон встала с постели и вышла проверить мать. В коридоре огонь почти потух. Мэри мирно спала, изредка бубня что-то во сне. Рядом с дверью сидел Николас. Он почти засыпал, голова его то падала на колени, то резко поднималась. Приход Элеон окончательно разбудил его.

— Как она? — спросила девочка шепотом.

— Пока что спит.

— Иди тоже, — предложила Элеон. Николас мотнул головой. — Тогда давай попьем чай? Я всё равно пока не хочу ложиться.

Они спустились. Дом спал. Элеон заварила чай и отнесла в столовую. Николас пытался побороть усталость, но она, кажется, одолевала его. Увидев дочь, он улыбнулся сквозь сон.

— Спасибо, — сказал Николас, взял чашечку в руки. — Ну, что расскажешь?

— Я? — занервничала Элеон. — Кажется, это ты начинал что-то говорить про братьев, когда мама уронила поднос.

— Да, — встрепенулся Николас и стал недовольным. — Я говорил о Хаокине. Этот его дневник… Я теперь порой ненавижу Хаокина, — признался он. — Как мог он, видя, что Мэри так страдает, не рассказать ей ничего, как мог издеваться над ее чувствами? Каким же ублюдком надо быть, чтобы поступать так с родной матерью! Но затем я вспоминаю, что она была так счастлива, когда он гостил у нас. Не знаю, как это у него получалось. Он пытался сделать ей больно, но вместо этого озадачивал ее своими проблемами, отвлекал от горя, шутил, болтал о том о сем. Он даже как-то свел нас вместе во время танца. Зачем? Я даже не ожидал...

Элеон усмехнулась.

— Зато когда я рассказала правду, маме стало плохо. Я всё испортила. — Девочка опустила глаза. — Лучше бы я никогда не приходила сюда.

— Это не так, — возразил Николас. — Ты нам нужна. Ты мне нужна. Ты моя дочь. И я от тебя не откажусь. И от мальчиков тоже нет. Я… выслал людей в город. Они должны на днях принести бумагу, которая подтвердит, что ты — Элеонора Атталь, моя дочь, моя наследница. Я написал и твоим братьям. Не думаю, что они ответят. Да и не сидят они на месте. Скорее всего, письма не дойдут. А если дойдут… — он замолчал и опустил глаза. — И Мэри ты прости. Она бы хотела проводить с тобой время, но… Она слишком долго считала вас мертвыми. Это превратилось для нее в какую-то своеобразную веру: повсюду иконы детей, постоянные жертвоприношения на могилы в виде цветов и особое мироощущение жизни как наказание за совершенный грех. Она и со мной осталась, думаю, для того же: чтобы я напоминал ей, что мы не спасли вас... Наверное, я должен был ее покинуть, чтобы больше не причинять боль. Но… она так страшно мучилась. Я не мог ее бросить. И теперь мучается. Всегда тяжело терять веру.

Николас замолк. Элеон тоже ничего больше не говорила. Это была длинная ночь. Темная и беспросветная. Мир точно замер, то ли готовясь к чему-то, то ли совсем позабыв о времени.

Ариадна стояла на балконе. С неба падал снег, а у замка собиралась армия. Они воевали постоянно, побеждали одних врагов, чтобы на место их пришли другие. Оливера не было дома, как и других мужчин. Женщины страшно боялись за любимых, и Ариадна заражалась этим страхом. Они помирились тогда после ссоры. Ариадна любила Оливера и готова была ему простить всё, лишь бы он был рядом. Время от времени мужчины возвращались, военнокомандующие садились в зал для совещаний, а после Оливер шел в свою комнату, где его уже встречала Ариадна. Им не нужно было слов. Влюбленные порой просто сидели вместе и смотрели на падающий снег за окном. Девушка держала руку жениха и боялась, что, если она ослабит хватку, он исчезнет.