Ка рассмеялся.

— А я не говорил, что собираюсь. Зачем? Я хочу, чтобы плохо стало ему. Хочу, чтобы он сдох. Поплатился за всё, что сотворил со мной, за то, что Костя умер, за то, что страдали все эти невинные. Я хочу, чтобы он сдох! Он должен умереть! Должен!

— Я тоже хочу! — сказал Оливер. — Но, если ты будешь пьяный расхаживать на высоте двух этажей, сам умрешь. Поэтому, твою ж мать, возьми Адриану за руку и осторожно иди сюда.

Ка послушался. Вместе подросток и девушка прошли полдороги к Оливеру, но тут Ариадна почувствовала, будто Ка отпустил ее. Она оглянулась, и перед глазами всё поплыло. Ариадна потеряла равновесие и начала падать вправо. Ка понесло за ней, но он присел и остался на балке. Подскочил Оливер, схватил девушку за вторую руку, вытащил ее на лестницу. Они втроем спустились.

— Что произошло? — спросила Ариадна.

— Ты потеряла сознание, — ответил Оливер.

— Но я ведь даже не пила, — в недоумении прошептала девушка.

Тогда Ка заметил, что у Ариадны на ноге почернела рана. Сработал рвотный рефлекс. Подросток подбежал к бортику и через него выблевал содержимое желудка.

— Идиот, ты куда ломанулся? — спросил его Оливер. — Ты мог упасть.

— У нее рана почернела, — сказал Ка, вытирая губы ладонью.

— Рана? Какая рана? — Ариадна взглянула на ногу. — Как это? Почему она не затянулась...

— Тебя ранили сегодня? — спросил Оливер. Ка подтвердил это. — Простым кинжалом? Тогда поче… — Оливер остановился на полуслове. — Отравленным, — сказал он.

— Скорее всего, — прошептал Ка. — Хотя и от обычного может быть заражение.

— Да нет же! — воскликнула Ариадна. — Я… не отравлена. Я не могу умереть! Я ведь б-бесмертная… — язык ее начал заплетаться.

Оливер взял девушку на руки и побежал вниз за помощью. А Ариадне становилось хуже. В глазах потемнело, и она потеряла сознание. Затем девушка очнулась в постели. В другой половине комнаты Оливер разговаривал с врачом. Ариадна сразу поняла: доктор зачитывает неутешительный приговор.

— Оливер! — Девушка попыталась встать, но ее будто парализовало, дышать стало тяжело. Ариадне казалось, что она сейчас умрет, и она хотела только, чтобы Оливер был рядом. А он стоял так далеко. — Оливер, — повторила девушка и с трудом потянула к нему руку, но он не слышал. — Оливер, — чуть ли не плача произнесла Ариадна. Он наконец заметил, подбежал.

— Милая, — прошептал он, целуя ее кисти. — Я здесь.

— Я ведь умру, да? — спросила она. Лицо ее было бледным, а взгляд умирающей.

— Не-ет! — дрожащим голосом чуть не вскричал он. — Этот яд тебя не убьет. Я обещаю, ты умрешь... Я тебя не потеряю. Ты моя любовь… Мы поженимся, всё будет хорошо. Я не потеряю…

На лице у Ариадны появилась странная улыбка.

— Так ты мне сейчас предложение сделал? Занятно… Жаль, что мы так и не будем мужем и женой. Тебе, видно, предназначена другая, а мне уже никто…

— Не правда, мы будем! — сказал Оливер. — Я тебе не позволю уйти.

…Полутемно. Ариадна не совсем понимает, что с ней происходит и где она находится. Ее мысли спутались, превратились во что-то странное. Она думает о том, как тяжелы ее руки и ноги, о том, что похожа на великана, который не может подняться с места, а если и поднимется, то пробьет головой потолок. А потолок, наверное, тяжелый. Ариадна представила, что садится на корабль, который собирается уплыть далеко-далеко. И этот корабль уже не вернется в родные земли, и Ариадна больше не увидит ничего родного. Она будет плыть на этом корабле вечность.

Девушка хотела только увидеть перед посадкой Оливера, но не могла повернуть к нему голову. А затем она заметила женщину, блондинку, которая разговаривала с Оливером.

— Любимый, когда ты последний раз занимался музыкой? Мы же с тобой договорились, что ты научишься играть на пианино.

— Вы не будете вместе, — шептала Ариадна и с ненавистью глядела на женщину.

— Я ненавижу тебя, — прошептал мужской голос позади нее. Ариадне захотелось плакать, но ей слишком было тяжело дышать.

— Что это за звуки? — рассмеялась женщина. — Я столько раз говорила тебе, как важна правильная речь. Но ты никогда не слушаешь.

Женщина залезла на Ариадну и стала душить ее…

Несколько дней Хаокин не появлялся в поместье. Он гулял по местной деревне, наблюдал за ее жителями. Было забавно слушать то, что говорят крестьяне. Хозяев они любили — Аттали заботились о своих людях, налоги выставили не очень большие, всем всего хватало, правда, раздражала полиция, которая вмешивалась в чужие дела и не давала, например, самим казнить виноватых.

Разное поговаривали и о сгоревших в доме детях. Одни заявляли, что ребята погибли случайно — заигрались с огнем. Другие считали, что младших Атталей убили. А третьи вообще утверждали, что ребятня выжила — их во время пожара видели около поместья. На что находился аргумент у четвертых — то были не дети, а призраки.

В общем, слухов оказалось предостаточно. Но и в самой деревне происходило много интересного. За два дня Хаокин выяснил, кто все-таки ворует фасоль у Дэвида, зачем Рита сбежала из дому, с кем интрижка у Барбары и почему Ник побивает жену.

Был вечер, около восьми часов. На улице полно народу. Изучай, сколько хочешь, но Хаокин почувствовал себя нехорошо и вернулся к Атталям. Там он начал искать что-то в книгах. Мэри удивило появление юноши. Она-то думала, что он уже уехал.

— Чем занимаетесь? — осторожно спросила графиня.

— А? Кое-что ищу. — Хаокин кидал одну книгу за другой.

— Что же? Я могу помочь?

— Да не надо. Я уже… Да, да. Уже нашел. Головокружение, затрудненное глотание, онемение языка… — он зачитывал какой-то список.

— Что это? — перебила его Мэри.

— …Потеря чувствительности рук, ног… Хм… Только правой. А. Что? Вы что-то спросили?

— Что это? — строго повторила Мэри.

— Книга ядов.

— Зачем она вам? — с нескольким испугом спросила Мэри.

— Я искал яд, которым меня отравили. И уже нашел, спасибо. Пойду в лабораторию.

— Подожди. Какой яд? — Мэри к нему подошла. — Кто отравил? Когда? Ты антидот готовить идешь?

— Да не знаю я. Нет. Антидота нет. — Он растеряно покачал головой, не смотря Мэри в глаза.

— Почему? Что? Как это нет? Ты умрешь?

— Все умрут, — отмахнулся он. — Не знаю. Если не задохнусь, не умру. Так что отстаньте. Не мешайтесь.

— Тебе нужна помощь. — Мэри положила руку ему на плечо. — За врачом надо сходить. Я позову Николаса.

— Спасибо, но нет. — Хаокин как-то неловко оттолкнул Мэри и побрел в лабораторию. У него кружилась голова, и он умирал. Противоядия не существовало. Не хотелось подыхать под нытье ненавистного тебе человека.

В лаборатории Хаокин сделал отвар, чтобы немного обессилить яд, выпил глоток. Потом его начало вырубать. Он уснул на столе. Позже Хаокина разбудило то, что он задыхался. Просто не мог сделать глоток воздуха. Парень хотел встать, но его будто сковало, причем на столе, в неудобной позе. Перед ним — кончики пальцев, стакан, зеленая муха ползет ко рту, бумажка, жирное пятно на столе. «И среди этого дерьма я умру», — подумал Хаокин.

Его потряхивало. Кажется, была температура, потому что уж больно холодно или жарко — непонятно. Нужно только продержаться. «Ты не можешь умереть», — пытался вбить Хаокин себе в голову, но не особо выходило.

«Сколько часов я здесь лежу?» — вдруг испугался он. Чтобы узнать время, надо повернуть голову. Но сил нет. Парень напрягся и провел лбом по деревянному столу. Мокрая кожа прилипла к поверхности и не поползла дальше. Хаокин оказался носом прижат к пятну, пахло чем-то кислым. Парень, чтобы избавиться от запаха, повернул голову в другую сторону, к часам. Кругляшочек, а время…

Перед глазами всё плыло. Кажется, что-то черное направлено вверх прямо и что-то еще темное немного правее. Хаокин попытался сообразить, что это значит. Вверх прямо и немного вправо. Что это значит? Это день. Это может быть еще ночь. Сейчас темно или светло? Здесь всегда темно, но видно часы, потому что горит свеча. А когда ее зажигали? Хаокин не стал бы зажигать свечу, когда вернулся — ему было слишком плохо. Значит, до. Видимо, до. Но как же до, если он гулял по деревне несколько дней! Может, Мэри зажгла? А нет… отвар же варится. Значит, тогда и зажег. А свеча часа четыре горит, значит, прошло меньше четырех часов. Он ходил на улице днем или ночью? Вечер был. Девять. Еще час на дорогу и поиски книг. Значит, в десять прибыл сюда, еще минут пятнадцать варилось зелье. Два часа здесь.