От боли у мальчика заслезились глаза. После нескольких часов беготни Ксандр впервые присел, огляделся. Повсюду черный лес, ни одной тропы, ни одного знакомого дерева. Мальчик поежился от холода. Где-то слышались шаги ночных зверей. Ксандр наконец понял, что заблудился и назад дорогу не найдет. Он зарыдал и от страха вжался в дерево.

Темнота всё сгущалась, на небе появились первые звезды. Каждый шорох, каждое «ку-ку» теперь пугали Ксандра, но еще больше он боялся, что звуки исчезнут. Тут мальчик заметил несколько огоньков вдали. Это, наверное, глаза… волков. Он не знал, что ему делать, бежать или прятаться, и просто замер. А потом услышал разговоры и понял, что это люди.

Ксандр выскочил на огни. Видимо, травму ноги он преувеличил. Наконец разглядел троллей с фонарями. Новые товарищи еще искали пропавшего ребенка.

Мальчика вернули домой на рассвете. Карл и Нори спали. Ксандр тихо зашел в свою комнату. Элеон вскочила с кровати и крепко обняла брата. Глаза у нее были красные от слез.

— Я так рад, что ты жива, — наконец проговорил Ксандр. — Я очень испугался и не знал, где ты. — Они вместе сели на пол.

— Папы и мамы нет! — сказала Элеон и взглянула на брата. — Я иськала, иськала и не насьла!

— Прости, — сказал Ксандр дрожащим голосом. — Это я виноват. Должен был объяснить… Я не знаю, где родители, где Альт и Джоуи. Они… потерялись. И понятия не имею, сможем ли мы их отыскать. Мы ведь тоже потерялись. И я не знаю, как нам найтись. Но, Элеон, пожалуйста, не бросай меня. Я понимаю, что я не лучший брат. И сейчас я должен успокаивать тебя, а я успокаиваю себя. Но, пожалуйста, ты — последнее, что осталось у меня. И если я буду один, я потеряюсь… совсем. Если и теряться, то только вместе. Не уходи от меня больше, пожалуйста.

— Холосё, — согласилась сестра.

— Если хочешь, я могу попробовать поискать их, — соврал Ксандр. — Но не знаю, смогу ли я...

— Найдёсь! — улыбнулась Элеон.

— Я тебе верю, — улыбнулся Ксандр.

После стольких лет Элеонора наконец вернулась домой. Первый кошмарный день прожит. Второй начался. Небо скрыли тоскливые тучи, и совсем не хотелось вставать. Девушка спустилась к завтраку. За столом сидел только Николас. Он был чем-то явно встревожен, но, как только увидел дочь, сделал вид, что всё нормально. Спросил, как спалось, попытался шутить. Глаза его выдавали. С удивлением Элеон обнаружила, что у отца глаза такие же, как и у нее самой — голубовато-зеленые, грустные. Это казалось немыслимым. Раньше Элеон была похожа ни на кого, только на себя. А теперь… Николас волновался за Мэри. Супруга не захотела спуститься.

К полудню Мэри так и не вышла из комнаты. Элеон решила ее проверить. Она постучалась в дверь. Мать разрешила войти. Мэри лежала на кровати в ночной сорочке и смотрела пустым взглядом на дневник Ксандра. Элеон не знала, хочет ли мать ее видеть, поэтому остановилась у порога и несколько минут молчала. Мэри тоже ничего не говорила, только иногда вздыхала. Холодный свет от окна падал на ее лицо, и оно казалось до жути мертвым.

— Почему ты… вы… на завтраке… не бы-ла… ли… почему еще в постели? — спросила наконец Элеон.

— Я не хочу вставать, — ответила Мэри. Дневник на тумбочке возвышался над ней. — Ты меня ненавидишь, да? — спросила она.

— Нет, нет же, — сказала Элеон и подошла к матери.

Как только Мэри увидела дочь, губы ее задрожали, а глаза наполнились ужасом и болью. У Элеон чуть сердце не разорвалось.

— Это не правда, — сказала Мэри, а потом снова перевела взгляд на дневник. — Вы ненавидите меня. Я не смогла вас уберечь. Ты росла как сирота. Ксандр словно из ада вышел. А Альт и Джоуи — что они пережили? Что с ними стало? Они не хотят меня видеть. Они меня ненавидят. Я предала вас.

— Ты никого не предавала, — сказала Элеон и потянулась за дневником, но Мэри схватила его и прижала к груди. — Ма… ма, мне всё рассказал Николас. В произошедшем нет твоей вины. Никто не виноват. Просто так случилось.

— Так тебе Николас сказал? — прошипела Мэри, ее карие глаза озверели. — Ты ему не верь. Самая большая ошибка в жизни женщины — это довериться мужчине. Я тоже ему верила. И вы чуть не погибли. Он хотел, чтобы вы умерли.

— Нет же! Просто ошибка…

— Ошибка…

Мэри вдруг разревелась. Элеон ее успокаивала, но, кажется, от объятий мать рыдала только сильнее, она почти кричала. И Элеон ее оставила.

К обеду Мэри тоже не вышла. Николас и Элеон заходили к ней время от времени, но Мэри продолжала лежать на боку. Она не хотела ни есть, ни пить, и никакие уговоры не помогали ей подняться с постели.

На следующий день ситуация не изменилась. Мэри всё обнимала дневник и глядела в окно. Кажется, она даже не спала. Страшные мысли тревожили ее. Иногда душевная боль была настолько сильна, что Мэри вся сжималась и носочками рвала простыню. Женщина потеряла счет времени. Иногда к ней приходили люди. Дочь, муж, слуги, врач — это даже улыбнуло Мэри, Николас вызвал ей врача. Но они казались ей какими-то пустыми и неважными. Иногда ее переполнял ужас. Она начинала бояться за Элеон, которая сидит там, с Николасом. Вдруг он убьет дочь? Вдруг она уже мертва? Мэри хотела броситься вниз, к Элеон, но страх подняться с кровати парализовывал ее. Графиня из раза в раз прокручивала в голове одни и те же мысли и события. Дневник она больше не читала — боялась, но не выпускала из рук. Потом Николас забрал его у супруги, пока она дремала. Когда Мэри обнаружила пропажу, она неистово закричала.

На третий день у женщины поднялся жар. И если до этого Мэри можно было заставить хотя бы перекусить, теперь она не съедала больше пары ложек. Она не могла терпеть Николаса, сразу начинала орать и злиться, ей становилось хуже. Когда же видела дочь, женщину парализовывал ужас.

Происходящее казалось Элеон каким-то нереальным. Она всегда хотела найти родителей. И теперь они у нее есть, но они совсем чужие. Элеон не чувствовала, что нужна им. Наоборот, было бы лучше, если бы они никогда не встретили дочь. Мать лежала уже которые сутки на кровати. Она умирала. Лицо ее похудело и побледнело. Врач ничего не мог с этим поделать. И никто не мог. Настроение неминуемой смерти витало в воздухе. Николас был истощен и подавлен. Он часто сидел на кресле, закрыв лицо руками, взъерошивал черные кудри и при малейшем шорохе супруги срывался к ней. Мэри почти всегда не хотела его видеть, поэтому он просил слуг помочь ей. Он устал спорить с доктором, устал выслушивать бред жены и вообще очень устал. Кажется, он спал еще меньше больной. Сам Николас тоже ощущал приближение смерти. Элеон же, хотя заставляла голову поверить в то, что эти люди — ее родители, чувствовала себя чужой в этом доме. Она абсолютно не понимала, что здесь делает. Это словно оказаться на похоронах незнакомца: тебе его жаль и жаль окружающих, но ты не можешь разделить с ними боль утраты.

— Знаешь, ты очень на нее похожа, — произнес Николас.

Он долго сидел в кресле и смотрел на дочь, так что ей даже стало не по себе.

— Внешне я имею в виду, — пояснил Николас. — И было так странно, когда ты зашла в наш дом. Словно молодая Мэри явилась, но Мэри сидела рядом со мной, и она так постарела. Я еще подумал: «Незнакомка больше похожа на мою жену, чем моя жена». Только волосы у Мэри не вьются. И взгляд у тебя не такой. Глаза другие. Совсем другие. Не знаю, откуда у тебя эти глаза.

— Может, от тебя? — робко спросила Элеон. Отец выглядел не таким убитым, когда говорил о чем-то.

— Возможно. Ты уже такая взрослая. Я помню, как держал тебя на руках, затем пропасть в десять лет, и вот ты здесь, но уже не ребенок, а взрослый человек со своими взглядами, — говорил он спокойным, слегка убаюкивающим голосом. Николас описывал дочери такие чувства, какими Элеон бы не поделилась просто так, но ему, кажется, было уже всё равно. Он продолжал жить, общаться с людьми, но глаза его потухли. — И я понимаю, что время упущено. А еще маленькая Элеон и ты кажетесь мне разными людьми. Ну и бред.