— Я бы так не сделал.

— А откуда тебе знать? Это же стирание памяти. Ладно, предположим, ты не делал этого специально, но мог случайно. Заговор при помощи воды. А что есть человек как ни вода?

— Ну хорошо! — Хаокин развел руками. — Сдаюсь! Ты меня убедила! И что дальше? Раз я здесь не нужен, могу идти? СПАСИБО! — И прежде чем кто-то из девушек успел возразить, он вышел из комнаты.

— Я бы сказала, ты его обидела, — произнесла Ариадна. — Но до этого я заявила ему, что лучше бы умерла, чем его повстречала. Так что просто промолчу. Да. Просто промолчу.

Элеон ударила себя по лбу и побежала за Хаокином, но долго не могла его найти. Наступила ночь и только тогда Элеон заметила брата. Он сидел на крыше дома и курил. Элеон взлетела к нему и уселась рядом. На небе были тучи. Ни одной звезды.

— Слушай. Если ты обиделся, прости. Я не хотела тебе ничего плохого. Просто считаю, что тот выход, который ты избрал, неправилен. По крайней мере, для меня.

— Я не в обиде. Только… бесит. Я ведь знал, что всё этим кончится. Что привяжусь к вам, и снова… Я просто хотел все дела закончить, как надо, перед… И я предупреждал вас с самого начала, кто я такой, но зачем, зачем вы ко мне полезли, если я вас настолько раздражаю?

— Это не так. Я никогда тебе плохого не говорила. Ариадна — да. Но мне кажется, она монстр.

— Я думал, теперь вы все-таки подруги. Вы же общались, у вас там секреты от меня.

— Мы две притворщицы. Но ее план… Мне кое-что пришло в голову. Если ты можешь воспоминания отбирать, то, наверное, и возвращать тоже способен. Восстановишь мои?

— А зачем тебе это? Ты же совсем мелкой была. Эти воспоминания ничего не значат.

— Как это не значат? Память — это про то, кто мы есть. А я хочу понять, кто я. Потому что сейчас мне это не совсем ясно. Родители ушли слишком рано. Я знаю, ты заботился обо мне, но я забыла об этом. Или, раз для тебя не важны те мои воспоминания, не важна и я?

— Ты же знаешь, что это не так.

— Не знаю! Ты же стер себя из моей головы. Как я могу знать?

— Да что ты прикопалась к этим воспоминаниям? — закричал Хаокин. Вдруг на небе сверкнула молния. Тогда Элеон наконец заметила, что с братом что-то не так. Он не просто обижен, здесь другое. — Не мог я поступить иначе, — продолжал он. — Если бы всё зависело только от меня, я бы тебя не оставил. Я тебе зла не желал, ты пойми это. Все эти люди вокруг, эти демоны. Они меня довели до безумия. Я уже себя не контролировал. Ты пойми. И забывать не хотел, эта адская Академия всё. Слушай, я правда не знаю, сам ли предавался забвению или нет. Но те обрывки жизни, что у меня остались в голове, ужасны. И, может, к лучшему, что ты этого не помнишь?

Элеон с удивлением глядела на брата. Раньше он казался ей выносливым в эмоциональном плане. Он ведь даже не обижался на эти придирки Ариадны. Но теперь… У Хаокина сигарета в руках дрожала. А глаза сверкали, как в тот момент на кладбище. И глядел он на мир так, будто его совсем не видел. Будто что-то в нем замкнулось. И что за паранойя? Элеон ни разу брата не обвиняла в том, что он ее бросил. Разве что в мыслях? Да даже в них — нет. Он чувствует вину за это? Видимо. И за всё остальное, о чем Элеон может только догадываться. Теперь она точно обязана узнать правду.

— А знаешь, чего я на самом деле понять не могу? — вдруг проговорил брат не своим голосом. — Элеон, почему ты готова простить весь мир, но не меня? Родителям их грехи отпустила. А из-за этих людей мы чуть не умерли. Они предали нас! А ты простила их. А я тебя не предавал. Я всегда был за тебя. И ты меня простить не можешь. Я вижу укор в твоих глазах каждый гребаный день. Это убивает. Ну почему? Почему? — Хаокин судорожно растирал на висках пепел от полностью сгоревшей сигареты.

Элеон всё смотрела в его глаза и видела безумие. Брат будто ушел из реальности и оказался в каком-то своем темном-темном коконе, где нет ни света, ни счастья, ни любви.

— Ладно, я отвечу, — сказала девочка, не зная, что говорить. — Хочешь понять, почему я простила их? — Она сделала паузу. — Каждый день эти десять лет они провели, думая о том, что совершили. — Теперь голос ее дрожал. — Но они не предавали нас, Хаокин. Они проявили слабость. Испугались, узнав, кем мы можем стать. Побоялись действовать. Они нас не предавали.

— Их слабость стоила нам жизней! — закричал он. Элеон вздрогнула и чуть отодвинулась от брата, но он не заметил. Хаокин продолжал: — Из-за их слабости я такой. Из-за их слабостей мне пришлось стать жестоким, мне пришлось стать убийцей. А я не убийца! Я не жестокий. Из-за их слабости у тебя не было семьи, из-за их слабости ты просидела свою жизнь в болоте. У тебя не было ничего: ни друзей, ни возможностей.

— Ты меня перебиваешь! — закричала Элеон испуганно. — Я не закончила, — сказала она уже тише. По ее спине промчались мурашки. — Нет. Ты не прав, черт возьми. Ты винишь во всем родителей. Но это ты сделал выбор, и тебе отвечать за последствия своих действий. И судьба, предназначение, случайность — чушь собачья! Я росла без друзей, только потому что считала себя никому ненужным уродом. И почему я не могу тебя простить? Не из-за твоих ошибок. Я без понятия, что ты сделал. А потому что ты даже не раскаиваешься. Ты сказал: «Я не хотел привязываться, ведь знал, чем это кончится». Но, черт возьми, ведь у других выходит строить отношения. Чем ты так плох? Или это люди тебе попадались плохие? Не думаю. Скорее, это ты себя с ними так ведешь. Запугиваешь, а потом спрашиваешь: «Чего меня пугаются?» Или прощаешь каждой шизонутой ее бзики, а потом искреннее удивляешься: «Почему это она так ко мне относится?» Без понятия, о чем ты трепался, но за эти две минуты я поняла тебя больше, чем за всё время знакомства. Кошмар какой-то! — Элеон выдохнула.

— Это не правда, — проговорил брат совсем тихо. — Я сожалею о том, что делал.

— Но повторись ситуация, и ты поступишь точно так же. Это и обо мне тоже. Но я всегда казалась себе такой слабой. А ты, ты — другое дело, ты ведь такой сильный, решительный, умный, но не способен понять таких простых вещей. Вот почему я не могу тебя простить.

Наступила тишина. Аттали глядели в ночную мглу. Небо заволокло тучами, и там, вдали, начинался дождь. Весна пришла. Они оба думали о своем. Элеон — о том, что, наверное, похожа на брата гораздо больше, чем полагала. Или она всегда знала, что является будто его тенью, поэтому так и стремилась найти? А если она тень, то она хуже? Она станет такой же — злой, ненормальной, только слабее, только отголоском? Или, может, попытаться сделать то, на что брат не способен — исправить ошибки? Мертвеца не воскресить, но живым-то помочь можно.

Хаокин размышлял о словах сестры. Правда ли он сам причинял себе зло? И можно ли было поступить иначе? Наверное, можно. Но стало ли бы тогда лучше? Не уверен. Трудно думать, когда боль переполняет, а ты даже не понимаешь, откуда она. Дождь капнул Хаокину на плечо.

— Я сделаю то, о чем ты меня просила.

Они спустились на второй этаж и сели на полу на колени. Хаокин взял бокал с водой, зажег лучинку. Она горела еле-еле, из нее исходил легкий дым. Хаокин провел им над водой, шепча заклятие. Затем передал бокал Элеон. Она судорожно взяла его из рук брата. Что если он прав и то, что она увидит, ей не понравится? Девочка отпила воды и закрыла глаза. Хаокин с ужасом наблюдал за сестрой.

Она наконец взглянула на него.

— Спасибо тебе. Я вспомнила, — прошептала Элеон и улыбнулась. — Мы жили с троллями, и у меня был друг. Мы играли, а еще он как-то свалился, и мама на него кричала. Нас с тобой воспитывали родители-тролли. Помню, как скрывала от тебя слезы, когда они умерли, ведь я знала, что тебе и так плохо. А еще ты ведь подарил мне на день рождения платье, которое я так хотела. И помню, как ты мне бабочек показывал, и я думала, что это какое-то волшебство. И мы на лодке катались. Я, кажется, пела в хоре. И…

Хаокин вдруг выхватил из рук сестры бокал и отпил воды. Элеон замерла. Брат тоже. Хаокин глядел в пол широко открытыми глазами, но словно находился уже не здесь. Свет лучинки дрожал на его лице, и Элеон это пугало. Затем Хаокин пришел в себя. Он заморгал и медленно перевел взгляд на сестру. Потом молча встал и побрел прочь. Элеон спохватилась и побежала за ним. Она увидела брата у лестницы. Он стоял, облокотившись на перила, и закрывал лицо рукой, будто плачет. Но когда Элеон подошла, она поняла, что слез нет.