— Что, извини? — Элеон выпала. — Ты меня прощаешь? Да кто кого…

— Да, — перебил он ее, — мне нелегко было простить тебя. За то, что бросила меня, вот так — без причины. Я думал, сойду с ума. Ведь я всё для тебя делал, я тебя нашел в этой деревушке и только хотел, чтобы ты меня любила. А ты… ты правда думала меня убить? За что? Ты мне скажи, за что? Чем я заслужил такое? Мало дарил подарки? Мало заботился о тебе? Объясни мне!

В голове у Элеон всё перемешалось. Она исподлобья глядела на ненавистного Юджина и не могла сказать ему, что чувствовала. А он ждал ответа и держал ее за руку.

— Ты меня… ударил, — выдавила она наконец, — и ты…

— И это заслуживает смерти? — Юджин отпустил ее. — Ты твердила, что жизнь каждого священна, и хотела убить меня за одну ошибку?

— Хватит! — закричала Элеон внезапно, а затем сказала тише: — Я к тебе не вернусь.

— Ведь я тебя смог простить. Потому что люблю. Я люблю тебя! Слышишь? И ты тоже... Или ты никогда не любила меня? Неужели ты смогла бы забыть такие чувства?

— Я любила… — Элеон пятилась к дому, где на крыльце стояли мать с отцом. — Я… мне надо подумать обо всем... И ты должен уехать. И я пойду.

Девушка пошла по дороге к матери. Мэри прищурилась.

— Зачем же мне уезжать? Я только приехал! — Юджин догнал Элеон. — Целый день в пути был. Это нечестно по отношению ко мне. Мне ехать обратно столько же времени. А я не ел, не спал, к тому же холодно.

— Родители тебе не разрешат остаться.

— Это те родители, которые бросили тебя?

— Никогда, слышишь, не смей говорить что-то плохое о них! — Элеон остановилась и метнула злые глаза на Юджина.

— А я ничего плохого не говорил. Так я могу зайти? Или мне на улице мерзнуть?

— Нет, уходи!

— Ну Элеон! Я ехал весь день. Я устал. Неужели мне нельзя зайти отдохнуть хотя бы на пять минут? Я тебя почти два года кормил и одевал. А ты на порог не хочешь меня пускать?

Элеон замерзала.

— Только пять минут. Потом ты уедешь.

Мэри наконец рассмотрела белый силуэт возле дочери. Вмиг глаза графини стали злыми, и она подскочила к детям.

— Это он! — Мэри чуть ли не оттолкнула Юджина в сторону и прижала к себе Элеон. — Кто тебя впустил? Убирайся отсюда! И не смей больше подходить к моей дочери! Стража!

— Мам, не надо. Я разрешила ему войти… на пять минут. Он потом уедет. Просто… слишком долгий путь был, и я подумала...

— Да, Элеон меня впустила, — сказал Юджин. — Ведь это не только ваш дом. Или это не так? Или для вас мнение дочери ничего не значит? Если не значит, то я, конечно, уйду.

— Не играй со мной, тварина, — прошипела Мэри. Николас в недоумении наблюдал за этой сценой с крыльца, но решил пока не подходить к жене. Слишком уж злая. — Элеон, можно с тобой поговорить?

Дамы отошли в сторону, Юджин направился к дому.

— Граф Атталь, добрый вечер, — он улыбнулся.

До Николаса начало доходить, кто этот юноша.

— Вечер добрый. Как поживаешь? Как родители, отец, мать?

— Хорошо. — Юджин посмеялся. — А как ваши?

— Уже лет тридцать как лежат. Твоих, небось, не хоронили? Тебя, вероятно, тоже не будут.

— Я не уточнял. Но, думается, вы на тот свет раньше меня отправитесь.

Они разошлись.

— Ты должна его прогнать! — заявила Мэри.

— Я знаю. Но это... как-то не хорошо. Он ехал столько времени… ради меня. К тому же я сказала, что мне нужно подумать. Это не значит, что я простила и собираюсь с ним…

— Здесь не о чем думать! Если мы с папой помирились, это не значит, что у вас с Юджином должно быть так же. Николас не Юджин, твой отец — хороший человек. Он не бросил меня даже после всего, что я ему наговорила, что сделала. Я не хотела этого, я раскаиваюсь. А Юджин… он не сожалеет. Я знаю таких, как он. Он не умеет любить, не испытывает жалость. У него просто нет этих чувств. Он причинял тебе боль и делал это намеренно. Он выродок, монстр! Я по глазам вижу. Если ты позволишь ему войти в свою жизнь снова, всё продолжится. Не заблуждайся по его поводу. Он вот такой и будет таким всегда.

После разговора Аттали вернулись на праздник. Элеон на самом деле надеялась, что Юджин побудет там немного и сам догадается уйти. По дороге домой девушка придумывала причины, почему они не должны сойтись. А Юджин за это время стал звездой номер один этого вечера. Что сказать, он умел нравиться людям, когда хотел. Всем наплел, что Элеонора — его невеста и что они так сильно любят друг друга, но в ссоре, и он надеется, что она простит его. А гости только умилялись: дочь вся в родителей, тоже рано нашла себе половинку и такую замечательную. Это сравнение стало последней каплей. Элеон думала, что после этих слов родители вышвырнут Юджина из дома, но они поступили иначе. Аттали присоединились к игре, сделали вид, что просто обожают этого парня и так благодарны ему за дочь. Но на деле они жестко измывались над мальчиком, говорили такие вещи, которые были понятны только Юджину и Элеон. Девочке даже стало жаль своего недожениха, и она немного испугалась родителей. За пару минут они превратились из милой парочки в двух садистов.

Николас и Мэри сидели за барной стойкой, пили шампанское и хищно глядели на свою жертву. «Думают над стратегией поведения», — решила Элеон. Родители не переставали ее удивлять. Они ведь даже не сговаривались нападать на Юджина, но действовали так слаженно. И хотя они не держались за руки, Элеон почему-то казалось, что они это делают. И это ощущение никуда не уходило. Девочка попыталась понять, почему у нее вдруг возник этот образ в голове и почему он ее так сильно волнует. И поняла. Из-за одежды. Наряды мужа с женой идеально гармонировали друг с другом. Золотой пояс Николаса, большие черные украшения у Мэри, красные элементы на брюках и другое — все эти мелкие детали в костюмах каждого из партнера не имели смысла в отдельности, только вместе. То есть родители либо вдвоем подбирали цвета, либо кто-то из них. Но ведь Мэри решила пойти на вечер в последний момент. А одежда? Николасу и Элеон шил наряды один портной. А Мэри? Откуда она взяла свое золотое платье? Портной ведь не заходил к ней, а все указания на счет цветов и форм давал Николас. Значит, всё он. А зачем тогда утверждал, что не знал о решении жены, называл ее безрассудной? Или они играли?..

Играли? Но перед кем? Там была только Элеон. Зачем перед ней-то? Элеон вспомнила поцелуй на лестнице. И это тоже игра? Но родители казались такими искренними. Вообще любят ли они друг друга? Элеон вспомнила, что брат в дневнике писал, мол, отец с матерью — фальшивки, не умеют любить, притворяются. Но разве можно притворяться всю жизнь? Притворяться, что любишь человека? Это какой-то бред! Если бы Аттали друг друга не любили, могли бы они понимать друг друга без слов. А Элеон много раз видела такое. Или и это было спланированной игрой? И когда бы они успевали планировать это? Ночью? Элеон вспомнила, что как-то раз, уже после того, как Мэри пошла на поправку, родители ночью спорили по поводу мальчиков. Николас считал, что не нужно ворошить старые раны. Мэри была с ним не согласна. Элеон тогда их не узнала. Она ни разу не видела, чтобы ее родители в нормальном состоянии ссорились. Они ведь соглашались друг с другом во всем: в цветах, в еде, в ремонте, а ругались только в шутку. Но той ночью они орали друг на друга так громко, что разбудили дочь. И орала не только Мэри. Николас орал.

Они какие-то оборотни, ей-богу.

Элеон ушла на кухню, чтобы больше не видеть ни родители, ни Юджина, ни кого бы то еще. Не тут-то было. Там она встретила Эвелин. Гостья, заранее избегая вопросов, заявила:

— Я просто знаю, где здесь кухня. Я здесь жила.

Элеон остановилась возле стола в ожидании, что Эвелин уйдет. Но девочка, видимо, ждала того же от хозяйки дома. Эвелин вздохнула, достала из погреба молоко, налила в два стакана, один передала Элеон.

— Тебя это тоже безумно бесит, да-а? — спросила она.

Элеон взяла молоко и посмотрела на гостью. Эвелин была ниже ее ростом, тоньше и имела в лице что-то лисье.