Сегодня был особенный день. В дом Атталей вновь приезжали гости. Мэри и Николас хотели, чтобы все знали — их дочь наконец-таки нашлась. Элеон немного волновалась из-за предстоящего события. Столько людей съезжается, чтобы посмотреть на наследницу Атталей. Собственно говоря, Элеон была в ужасе! Она боялась им не понравиться, боялась показаться глупой, невежественной или как-то опозорить родителей. В конце концов она даже не знала, как общаться с такими людьми. Юджин и его друзья были из элевентийской знати, Элеон не встречалась со знатью из Феверии. Николас и Мэри были первыми.

Мэри надавала дочери кучу советов, которые только с толку сбили. Во-первых, нужно знать, кто твои гости. Если это северяне, надо говорить с ними о том, какие прекрасные князья Рау. Если южане, то лучше вообще не упоминать эти имена. Если гости — колдуны, при них стоит обсуждать последние магические новинки, если люди — говорить о том, как же пóшла по своей природе эта магия и что эти прогнившие элевентийцы скоро с ней с ума сойдут, и придется, как сто лет назад, истреблять их. Толковала об этом Мэри около получаса, а затем добавила, что пригласила все эти группы. Усложняло дело и то, что в стране разворачивалась гражданская война, и на нее по-разному реагировали. Аттали старались сохранять нейтралитет в этих «семейных делах» короля и сына, как, впрочем, и многие другие семьи. Они требовали решить проблему миром. Как-то Элеон застукала отца, который хотел выкинуть конверт с дворцовой печатью.

— Можешь с мамой не волноваться. Это не от мальчиков. Это от короля. Он со своим сыном уже достал. Пусть сами разбираются. — Николас сделал из письма самолетик и запульнул его в камин. Там лежало уже штук десять таких самолетиков. Элеон нахмурилась, но потом пошутила:

— Скоро Старый Волшебник не пролезет в трубу, да?

— М-да… Придется сжечь всё, — улыбнулся Николас.

— С такой зимой, как здесь? — Элеон посмотрела в окно. Снежинки плавились еще в воздухе. — Ты хочешь, чтобы мы получили солнечный удар?

— Мечтаю об этом.

Николас весь день был на ногах. Гостей приглашали к пяти, значит, в три уже начнут прибывать первые. Дом нуждается в подготовке! Слуги шарили туда-сюда. Николас командовал ими: «Да, это на первое блюдо, а это на десерт», «А почему вы еще не положили салфетки?», «А это что такое? Где, по-вашему, будут выступать артисты? Уберите!». К обеду Николас сделал большую часть работы и решил немного отдохнуть, попить чай с дочерью, но находился в таком взбудораженном состоянии, что не мог усидеть на месте. Сначала он в кресле с чашкой чая безумолку шутит, потом внезапно вскакивает, мечется по комнате, сам не замечает, что встал, а глаза горят от счастья. Николас казался совсем юным, белая блуза его очень молодила. И у Элеон в голове не укладывалось, как этот человек может быть ее отцом. Это глупо, да, но в ее представлении всем отцам должно быть лет по пятьдесят. Они носят бакенбарды и басом философствуют о жизни, а не порхают по дому, как бабочка, с завитой набок челкой.

А еще Николас заговорился и несколько раз задал дочери один и тот же вопрос: «Почему у тебя только одна серьга?» Почти год прошел с тех пор, как в том переулке ей разорвали мочку уха. Рана давно зажила, но что-то болезненное внутри осталось. Элеон придумала какую-то глупую отмазку. Николас уже через пять минут ее забыл и просил повторить снова и снова.

И вот после очередного вопроса отец вдруг замер и уставился куда-то. Элеон оглянулась. Мэри стояла на вершине лестницы, блистая золотым платьем. Мать была очень тонкой и будто хрупкой после болезни, но всё еще роскошной. Накрашенное лицо ее не стало, как у мужа, молодым, стоило супругу немного освежиться, но казалось каким-то незнакомым и надменно прекрасным.

Мгновение — и Николас уже взбежал к Мэри по лестнице и страстно поцеловал ее. У их дочери чуть челюсть не отвисла. Супруги посмотрели друг на друга абсолютно влюбленными глазами, и затем Николас помог жене спуститься.

— Ты же не думал, что я буду сидеть наверху, пока вы веселитесь! — лукаво сказала Мэри.

Было видно, что ей еще тяжеловато ходить, ее будто слегка тянуло вниз, но из-за Николаса она точно порхала. Влюбленные уселись за стол и начали щебетать, смеяться и играть глазами.

Пришли первые гости. Супруги еще больше взбудоражились. Они со всеми болтали, выдавали остроты и вообще были в центре всеобщего внимания, как две яркие звездочки. А гостей-то прибыло море! И все хотят послушать историю о таинственном возвращении Элеоноры Атталь. У девочки уже язык заплетался. Она не знала, куда деться от стыда. Мэри придумала для дочери целую легенду: где она была, где ее братья. Но порой окружающие своими вопросами задевали девочку за живое, хотя все, вроде, старались быть максимально поверхностными. «Какая чудесная погода на улице!», «У нас родился мальчик», «Была на выставке в эту пятницу», — вот о чем толковали в гостиной. И при этом чья-нибудь нерасторопная тетушка возьмет да и ляпнет: «А мальчики-то, Мэри, скоро будут?»

Кстати, о тетушках. Элеон познакомилась со своей родной тетей по материнской линии — с Софией Хантер. Женщина как раз недавно (несколько лет назад) вышла замуж, на руках она держала двухлетнего сына Августина. Хотя в целом черты лица, цвета глаз и волос у сестер совпадали, София совсем не походила на Мэри. Тетушка была полноватой, простоватой и с каким-то глупым выражением лица. София выглядела старше Мэри, хотя родилась на несколько лет позже ее. Родственница вцепилась в Элеон сразу, как пришла, и долго не отпускала ее. У девочки уже мозг взрывался от нескончаемой болтовни. По-видимому, сестры не ладили. Мэри не хотела иметь ничего общего со своей первой семьей, отца не позвала вообще, только сестру. Да и к ней не испытывала особой любви, только призрение. В свою очередь София завидовала Мэри. Из слов тетки это чувствовалось. Вроде, и хвалит сестру, но с какой-то досадой. К тому же София будто подражала Мэри. Она пробовала рисовать, из лука стрелять и так далее. Даже ее муж чем-то напоминал Николаса, хотя на фоне Атталя выглядел жалкой пародией. Единственным, в чем, как казалось Софии, она преуспела, был ее малыш Августин. Уж как она его нахваливала! Это был хороший ребенок, симпатичный, здоровый, умненький. Но эти качества молодая мамаша воспевала до небес и при этом со злорадством глядела на Элеон. Все эти годы сестры почти не общались. И, думается, Мэри сделала исключение, лишь чтобы показать Софии, кто-таки лучшая мать.

Элеон казалось, что она здесь кому-то что-то должна доказать. Это чувство только усилилось, когда в гости пришла Эвелина, или Эвелин. Собственно говоря, кто она такая? Девочка, которую Аттали взяли к себе в дом, думая, что она, возможно, их дочь, а потом отдали на воспитание бездетной паре... Эвелина не то чтобы сильно походила на Элеонору: да, рыжие волнистые волосы, глаза голубые и немного круглое лицо, но за сестер их нельзя было бы принять. Девочек путали весь вечер. А еще эта Эвелин оказалась слишком… классной. Она отлично училась, играла на музыкальных инструментах, знала языки, историю, философию, танцевала бесподобно. В общем, это что-то из разряда «настолько идеальна, что аж бесит».

Часов в восемь Элеон вышла на улицу. Она хотела отдохнуть от всей этой суеты и побыть наедине со своими мыслями. Девочка села на скамейку в садике. Красиво здесь. И тихо. Слышны отголоски музыки, но не более. Дом кажется далеким. Он словно утопает в темноте. Элеон вдруг сжалась от холода и почувствовала, как ее кожу кольнуло.

Снег. Шел снег. Элеон встала со скамейки и с удивлением посмотрела вверх. Странно.

— Госпожа Черные Крылья! — По спине пробежались мурашки.

Элеон обернулась. На фоне черного неба весь белый стоял Юджин. Умершие кусты тянулись к нему оголенными ветвями. С неба падали холодные хлопья.

— Привет, — мягко проговорил мальчик.

Элеон тут же попыталась уйти из садика, Юджин догнал ее.

— Подожди. Нам надо говорить. Я тебя прощаю, — сказал он. — Ты можешь возвращаться.