— Ой, — сказала Лаума. — Простите…

— Как хотите, — махнул рукой Сергей и повернулся к лошади. — Ваше дело… Вы даже не представляете, сколько, возможно, меня ждет впереди проблем.

— Это он специально, Шульга, это чтобы нас проверить. — Горячий шепот Ильги дышал в самое ухо. — Его наверняка подослала Эллоя — она хочет, чтобы мы все друг про дружку докладывали… Никто после Эниста никуда и никогда уже не захочет бежать…

— Не знаю. — Шульга прислушалась — вокруг доносилось только мерное посапывание, иногда прерывающееся плачем, стоном или вскриком какого-нибудь беспокойного сна — остальные дети спали. — Не знаю… Все возможно.

— Да не возможно, а так и есть. Знаешь, я доложу об этом Эллое. А то она думает, что мы какие-то дуры…

— Как хочешь. — Шульга повернулась на бок, показывая, что хочет спать.

— Какой дурак сейчас может надумать бежать? — не унималась Ильга — она приподнялась на локте и зло посмотрела вокруг. — Куда бежать? К кому? Вокруг сплошной Рох. И вообще, даже если бы и удалось — кому мы там нужны?

— Ильга, — Шульга повернулась и посмотрела на подругу, — скажи… А у тебя были родители? Палатам, мама… — Она на мгновение задумалась, глаза убежали к каким-то своим, далеким и полузабытым, мыслям: — Да, да. Мама…

— Не знаю… Я уже совсем ничего не помню.

— А я помню. — Шульга откинулась на то, что заменяло подушку, и уставилась в потолок. — Мало совсем, конечно, но помню. Моя мама была певицей. И часто мне пела на ночь песни… Боже, восемь лет, а я все еще помню.

— Счастливая. — Ильга грустно смотрела на подругу. — Но ты знаешь… Я боюсь за тебя.

— Да?

— Я боюсь, что ты будешь следующей. После Эниста.

Шульга промолчала.

— Потому что все, кто хранит воспоминания, — продолжала Ильга, — рано или поздно делают свою попытку. Храни себя от этого, подружка…

— Не бойся за меня. — Шульга окончательно повернулась на бок и закрыла глаза. — Как-нибудь продержусь.

На глаза сразу навернулись предательские слезы. Боже, если бы она только знала… Хоть немножечко знала и предполагала, как это больно — помнить. Помнить хоть что-то, пусть даже слабое и расплывчатое, иногда всплывающее кусками — о чем-то прежнем. Например, о ладонях… Тонкой, нежной и очень ласковой — маминой. Она всегда рядом, и когда заплетает волосы, и когда просто обнимает, и стоит только позвать, Боже, просто позвать — и она сразу возникнет, и сразу обнимет, и сразу прогонит — все беды, и горести, и обиды, и недовольства… Боже, разве можно теперь представить, что бывали обиды и недовольства? И широкая и жесткая, но такая же добрая и ласковая — папина… Она может мягко пробежаться по голове, и запутаться в волосах, и прижаться к щеке, и защитить и спросить, и спросить так, что очень хочется ответить, и так ответить — чтобы похвалили и чтобы ладонь опять погладила по волосам…

Помнить, что бывает на свете кто-то, кто готов отдать тебе всю ласку и нежность, ту самую, почему-то считающуюся глупой, любовь и самого себя — и для которых ты… Можешь быть больше, чем они сами. Это сейчас просто немыслимо, но ведь это так… Что может быть на свете мама, которая накроет теплым пушистым одеялом и тихо и ласково споет вечером песенку и на ночь — еще и колыбельную, и поцелует, и может даже — полежит рядом и расскажет добрую сказку или смешную историю…

А утром папа посадит на Зору — добрую старую лошадь, и сам сядет сзади, и поскачут и ветер засвистит в ушах — и впереди будет подниматься солнце…

— Что с тобой, Шульга, — Ильга осторожно трясла подругу за плечо, — Шульга?

— Ничего. — Она украдкой вытерла глаза. — Давай спать. Солнце поднимается рано…

Ночь застала в дороге и им пришлось остановиться на ночлег в лесу, хоть до города, по предположениям, оставалось совсем недалеко. Юрм с Лаумой твердо знали свое дело — не успел Сергей оглянуться, как запылали мгновенно собранные дрова, под деревом как-то мимоходом появился расстеленный для Энии плащ и рядом — толстое полено для Сергея, и Лаума, собрав волосы в пучок и закатав рукава, уже готовила на костре быстрый нехитрый ужин.

— М-м-мда. — Сергей почесал голову, оглядываясь вокруг, — ему ничего не оставалось делать, как присесть на полено рядом с Энией.

Принцесса улыбалась, глядя на него, — он постарался сохранить серьезный вид, но не выдержал и тоже улыбнулся.

— Скоро совсем разленюсь…

— Не разленишься. Боюсь, у тебя всегда будет хватать своих дел. Просто привыкнешь.

— Ты думаешь, они надолго… с нами?

— Думаю, что да. Именно так и появляются самые преданные и привязанные слуги. И преданность и привязанность — заметь, с обеих сторон — потом передаются из поколения в поколение…

Из леса появился Юрм и вывалил у костра толстую охапку дров, потом поцокал языком, опасливо глянув на небо, и начал прилаживать над Сергеем и Энией широкий плащ. Малышка Аваля путалась под ногами, смешно пытаясь помочь и маме и папе одновременно.

— Пойдем прогуляемся. — Принцесса поднялась, чтобы не мешать, и потянула за рукав Сергея — тот виновато оглянулся:

— Может, помочь?

— Что вы, господин лорд. Тут делов-то…

— Никак не могу привыкнуть, — пожаловался Сергей Энии, когда они зашли за деревья. — Ведь мы ничего не платим, а нам служат…

— У тебя просто комплекс по этому поводу. Ну, во-первых, потом у нас обязательно все образуется. И, мне кажется, мы будем в состоянии назначить какую-нибудь ставку.

— Ого. — Сергей остановился. — Как ты сказала? Комплекс? Неужели вы знаете, что это означает?

— Ну… — Она ответила внимательным взглядом и прищурилась. — Я знаю, что ты не всегда был наемником, Сережа. Но твое мышление… Мне иногда кажется, что ты оканчивал одну из высших академий Шеола. Хотя и не знаешь многих обычных мелочей… Изыскания профессора Нагодарской академии Урма в области человеческой психики достаточно известны.

— Психики, — тихо для себя повторил Сергей. — Даже так… Совсем рядом с психологией.

— Что с тобой, Сергей?

— Да так… — Он поднял задумчивые глаза. — Это я о своем, о женском. Кстати, можно вопрос? Из области психики. Но предупреждаю — он очень личный, ваш личный.

— Наш личный? О-очень интересно.

— Эния… — Он немного подумал. — Скажи… Было ли что-нибудь личное между твоей сестрой и… и Эгиваром Троем, королем Нагорта.

— Так… — Она медленно двинулась дальше, Сергей за ней. — Почему ты так решил?

— Мне так показалось. Когда мы вместе завтракали во дворце, в летнем саду. Если не хочешь, можешь не отвечать, это совсем не обязательно.

— Даже не знаю, Сережа, это не мое дело, это Илламии…

— Все ясно. Я уже понял.

— Понятно, что понял, — вздохнула она. — Они очень любили друг друга, очень. Всегда и везде были вместе и никогда не разлучались — весь курс ими любовался. Но это было так давно, еще в академии Нагорта…

— Ясно. Прости меня, Эния.

— А потом… Ты, наверное, знаешь, что было потом. Потом была война. С Нагортом. С Эгиваром.

— Знаю. Но ведь война была из-за другого. Из-за вашего отца и этой… Этой злополучной митры.

— Да. — Она приподняла тяжелые ветки и, пригнувшись, скользнула на дорогу — там остановилась и повернулась к Сергею лицом, привычно обняв себя за плечи руками.

Он невольно залюбовался ее силуэтом — четко выделяющимся и даже просвечивающимся в последних лучах заходящего солнца. Любит иногда природа совершенство…

— Вот так политика и рушит все, — сказал Сергей. — И дружбу, и любовь… И идеал.

— И что?

— Да нет, это я так…

Она обернулась, посмотрела на солнце, потом на Сергея и отошла в сторону, чтобы не стоять против лучей. Затем присела на корточки и задумчиво провела линию на грунте дороги.

— Сережа…

— Да? — Он остановился рядом, любуясь плавными движениями изящных рук и тонких пальцев. Неужели такими руками можно стирать белье?

— Ты мне когда-нибудь расскажешь… все?