Но Саша, похоже, не слышала, что сказал отец. Глаза дочери вспыхнули вдруг такой ослепительной синью, что сыщик испугался, как бы этот синий огонь не спалил ее всю.

— А что, если!.. — воскликнула Сашенька. — Что, если мы приземлились не в нашем мире, а в ихнем?!

— Надо говорить «в их», а не «в ихнем», — машинально поправил Брок. Но тут же опомнился: — В каком еще ихнем? В параллельном, что ли? А как же ужин?..

— Да какой ужин, папа?! Погоди, я сейчас…

Сашенька пулей метнулась к правому подъезду. Рванула дверь, и не успела та захлопнуться, как девушка взлетела уже на второй этаж.

Саша с дикой надеждой посмотрела на дверь квартиры номер шестнадцать. Надежда умерла моментально, опередив все прочие чувства, чем опровергла известную идиому. Дверь оказалась такой же обшарпанной и грязной, как и в родном мире Сашеньки. И все-таки девушка постучалась в нее. Как и в прошлый раз — каблуком.

Дверь открыло то же самое бесполое существо.

— Теб-бе ч-чего?.. — качнулось оно, пытаясь сфокусировать единственный действующий глаз-щелочку на Саше.

— Мирон… у вас? — подавила рвотный позыв Сашенька.

— Миро-о-он! Ты у нас?.. — обернулось существо в душную вонь коридора. Ответом ему была тишина, такая же, как показалось девушке, тошнотворная, как и все прочее здесь. — Не у на… …ас, — икнуло чучело. — Или выруб-бился уж-ж-же… Много ли им, муж-ж-жикам, надо?..

Но Сашенька это не слышала. Зажав варежкой нос, она через одну-две пересчитала ступеньки и вылетела на улицу. Бросилась к отцу, прижалась к нему и зарыдала:

— Миро-о-он! Миро-о-ошенька! Люби-и-имый! Где ты-ы-ы?!..

У Брока защипало в носу. Он погладил дочь по белой головке и как можно более ласково сказал:

— Пойдем к маме, доченька. Мы ведь с ней тебя тоже любим. Единственная ты наша, кровинушка!.. — Сыщик завсхлипывал. Так и пошли они, обнявшись, домой.

Ирина Геннадьевна встретила мужа и дочь с искренней радостью.

— Дорогие мои! — бросилась она обнимать путешественников. — Живые! Здоровые!

— Ну-ну… — засмущался Брок, отвечая на суматошные поцелуи жены, — чего уж так-то?.. Ну, живые, как говорится. Чего нам неживыми-то быть?.. Не воевать же ходили. — Но сыщик был сейчас счастлив, что и говорить. Он и позабыл уже, когда его так вот встречала супруга.

— А ты-то, доченька, ты-то как? — посмотрела Ирина Геннадьевна в глаза дочери. — Что-то ты грустная какая-то… А где, кстати, Мирон? — Женщина заглянула за спину Сашеньки, будто бы парень мог там прятаться.

— Не надо!.. — сделал страшное лицо Брок, но было уже поздно. Слово вылетело, как пресловутый страус[1], и сделало свое черное дело. Сашенька зарыдала.

— Что?.. Что такое? — засуетилась Ирина Геннадьевна. Кинулась было утешать дочь, но та, закрыв ладонями лицо, убежала в комнату.

— Эх, зря ты так, — досадливо поморщился Брок. — Не успел я предупредить тебя…

— Да что случилось-то? Мирон… погиб?! — Ирина Геннадьевна сама испугалась этих слов и зажала рукой рот.

— Кабы знать, — пожал плечами сыщик. — Нет, лучше не знать! — испугался и он. — Пусть лучше думает, что живой.

— Ты мне можешь четко сказать, что случилось с парнем? — насупилась супруга, став наконец-то прежней, привычной. Родной и любимой.

— Дай я разденусь сначала, ага? — несмело улыбнулся Брок. — И покушать бы, так сказать, не мешало.

— Сначала ответь! — остановила Ирина Геннадьевна руки мужа, потянувшиеся к пуговицам пальто.

— Да нечего мне тебе сказать, пойми ты! — рассердился сыщик и все-таки успел расстегнуть одну пуговицу, до того как пальцы жены вновь сомкнулись на его запястьях.

— Как это нечего? Ты что, не был с ними? Или не помнишь ничего?

— Помню-то я как раз теперь о-о-чень много, — вздохнул Брок. — Больше, чем хотелось бы.

— Ну, так и рассказывай, не томи!

— Да это же длинная история! Я с голоду помру, пока все расскажу. Дочь, кстати, тоже голодная.

Упоминание о дочери сыграло нужную роль. Ирина Геннадьевна даже смутилась.

— И правда, что это я? Набросилась на вас, а вы же с дороги, кушать хотите…

— Вот именно, — воспрянул духом сыщик. — А за ужином я все тебе и расскажу.

— Но Мирон хоть точно живой?

— Этого я не говорил! Но когда я видел его в последний раз, он был живехонек, это точно.

— И то ладно, — вздохнула Ирина Геннадьевна. — Иди, мой руки — и за стол.

Сашенька ужинать отказалась. Она лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и на увещевания матери лишь дергала плечом.

— Оставь ты ее, Иринушка, — шепнул Брок, стоявший в дверном проеме. — Пусть в себя придет. Потом покушает.

Ирина Геннадьевна тяжело вздохнула, но мужа послушалась. И все-таки сходила на кухню, положила на тарелку три фаршированных перчика и, вместе со стаканом чая, отнесла в Сашину комнату. Когда вернулась, Брок вовсю молотил. Перчик за перчиком, прямо из кастрюли. Стоя.

— Оголодал-то как, бедненький, — всхлипнула Ирина Геннадьевна. — Ты сядь, поешь по-нормальному, я сейчас положу. Еще вот колбаска есть, сыр, огурчики.

Пригодились и колбаска, и сыр, и огурчики. А также сало, чеснок, укроп, бисквитный рулет, полбаночки аджики, шоколадный батончик, сухарики с маком и сельдь в маринаде. Короче говоря, все, что нашлось в холодильнике, столе и прочих кухонных полках и шкафчиках. Запил все это Брок двумя большими кружками чая и литровым пакетом молока.

— А у нас кваса нет? — спросил он напоследок и, получив отрицательный ответ, успокоился. — Ну и хорошо.

Ирина Геннадьевна терпеливо ждала. Но стоило Броку, сытно выдохнув, привалиться к стене, тут же набросилась на него с градом вопросов:

— Так что все-таки с Мироном? Он попал домой? Где вы были? Параллельный мир существует? Видели вы того старика в котелке? Ты чего за живот держишься?

— Да что-то, как-то… нехорошо мне, — ответил сыщик на последний вопрос и побледнел. — Может, укроп был немытый?

— Что ты говоришь-то такое? — обиделась Ирина Геннадьевна. — Все мытое, все свежее. Это у тебя от переживаний, наверное. Давай я тебе коньячку капну.

— Ну, капни, — пробормотал Брок. — Ты пока капай, а я сейчас…

Он, тяжело переваливаясь, спешно покинул кухню. Хлопнула дверь туалета. Не прошло и получаса, как сыщик, заметно повеселевший, вновь сидел перед супругой.

— Ну, — поднял он рюмку, — за встречу!

— За возвращение, — кивнула Ирина Геннадьевна.

Супруги чокнулись, выпили, помолчали минутку. Затем Брок выдохнул, хлопнул по коленям и веско изрек:

— Значит, дело было так.

Но как было дело, сыщик поведать не успел. Зазвонил телефон. Ирина Геннадьевна раздосадованно дернула головой, выбежала из кухни и вскоре вернулась с трубкой.

— Это тебя. По-моему, Костя.

— Костя? — поднял бровь сыщик. — У них же телефона нет…

— Ну, не знаю… Может, от соседей?

Брок забрал у жены трубку.

— Алло! Слушаю. Да. Да. Нет. Нет. Здравствуй, Костя. Нет. Нет. Да. Да. Как же, как же! Тут вот какое дело, мой друг. Написал ты все замечательно. Даже очень. Вот и Олегу Константиновичу понравилось. Какому? Брокалеву. Да, это я — Олег Константинович, я помню. Но и тот — тоже я. Так уж получилось, не бери в голову. Мне обоим понравилось. Только вот… Как бы это тебе помягче сказать?.. Не годится твой рассказ на конкурс… Да нет, что ты! Да не поэтому как раз!.. И не поэтому. Нет. Нет. Да. Нет-нет! Ты понимаешь, какое дело: это ведь конкурс фантастического рассказа. А у тебя — мемуары. А это совсем другой жанр… Как это не верил? Я верил. Просто сомневался. Ага. Да. Да. Коне-е-ечно! Разуме-е-ется!.. И мой тебе совет: рассказ и так большой, практически — повесть. Вот и разверни-ка ты ее в роман. Ну и замечательно. Ну и ладненько. Ну и чудесненько. Ага-ага. Да. Да-да! Нет. Пока-пока.