Ливонцы кричали благим матом, отбивались чем под руку попадется, призывали на свои больные головы скорую смерть, но нетрезвые русичи всерьез прониклись идеей всепрощения и не отступали.

Александр Ярославич отхлебнул из поднесенного шлема, икнул, глупо улыбнулся, неожиданно обнял ливонского командира.

— А давай брататься! — предложил он. — Нр-равишься ты мне, пес. Неугомонный. Вишь, все стремится русской земли хапнуть, а сам еле на ногах стоит. Пойдешь ко мне в челядь? Я тебя Бориской назову и новые лапти подарю взамен этой железной сбруи, а?

Германский предводитель покачивался и пытался ускользнуть, но князь держал крепко.

— Рыцари, вперед! — по инерции хрипел еще я, увлекаемый кем-то прочь от куча-малы на берегу. — Отпустите… Кто там еще?

— Тихо, Адольф! Если я не ошибаюсь, сейчас времеатрон заработает! И нас перенесет отсюда…

— История… должна… быть…

— Тс-с! А то кто-нибудь на нас оглянется и заметит.

— … Сохранена… Ливонцы должны утонуть… — мысли путались у меня в голове.

— Да, да, я понимаю. Но что уж теперь поделаешь, когда не хотят они тонуть?

— Они должны! Обязаны! Автомобиль истории бодро вырвался из колеи и на всех парах летит в кювет… То бишь — в беспросветное небытие! Этот вонючий циклоп где-то здесь рыщет и только поджидает, когда наступит неизбежный конец света, чтобы потом беспрепятственно воцарить на развалинах! Гиена! Прощелыга! Пустите, я их сам пойду сейчас по одному топить, если уж они на добровольных началах не желают…

— Начинается!

— Ура! То есть — что начинается? Где?

Небо вдруг посветлело, точно от взрыва шутихи. На землю потянулись солнечным дождем золотые нити. Словно мощными щупальцами, окутали они меня, взвизгнувшего, как от щекотки, Степана Федоровича, пару-тройку поваленных шатров, какие-то посторонние бочки с забитыми крышками…

— А поскольку мы все стали друзья… — словно из другого мира, гудел бас Александра Ярославича Невского, — таперича должны искупаться! Освежимся и дерябнем еще по чарочке, чтоб добру не пропадать! Бориска, ты чего плачешь?

— Лучше сразу убейте! О, зачем я пришел на эти земли! Если выживу, и внукам закажу, и правнукам, чтобы с русскими не связывались!

— Друже! Кунайте германцев в реку! Пущай проморгаются, а то вон какие мореные! Того и гляди, скиснут совсем!

— . Князь, может не надо кунать? Мы уже пробовали — они тонут! Доспехи-то тяжелые… Как бы они все… Не с кем дружить будет!

— Чего? Главный приказал — слушайтесь. Не боись, прорвемся… Помоемся заодно. Бориска, пойдем, я тебе лично шею намылю! Да не ной ты, никто тебе зла не желает!..

Солнечные нити подняли меня к небу. Золотой свет вспыхнул последний раз и погас. Серая тьма окутала меня плотно, с копыт до рогов, скрутила — и погрузила в вязкое, смоляное небытие. Визг перепуганного Степана Федоровича потонул в моих ушах. Я уже ничего не слышал, и видно ничего не было-стало как-то промозгло, дыхание прервалось, и я понял, что нахожусь уже вне времени…

Удивительное ощущение: вокруг дремучее Средневековье, закрываешь глаза — хлоп! — и уже двадцатый век. Милый сердцу продымленный и промасленный воздух, сжимающая легкие влажность и подвальная сырость. Прямо как в планетарии — нажал кнопку, перед тобой послушно сместились галактики.

— Получилось! — затрещал знакомый фальцетик. — Получилось!

Я попытался протереть глаза — кулаки мазнули по шершавому металлу. Адово пекло, на мне же все еще эти треклятые доспехи, этот закрытый шлем со скрипучим забралом. Хвост Люцифера! «Получилось! » У меня ведь тоже получилось! Я втиснул Ледовое побоище в исторические рамки. Псы-рыцари благополучно утонули! Правда, не так, как положено, но все же… Не мытьем, так катаньем. То есть наоборот — именно мытьем. Странный все-таки народ — эти русские. Ну, да ладно, кончено, и хорошо. Теперь это дело прошлого. Причем очень даже глубокого прошлого. А кто это, интересно, так орет?

— Получилось! Получилось!

Я поднял забрало. Сырые стены, каменный пол, низкий потолок. В спертом воздухе неощутимый для обычных людей запашок сильных заклинаний. Ага, я в подвале, да еще в таком, где только что кто-то экспериментировал с магическими письменами. Впрочем, нетрудно догадаться — кто и с какой целью. В метре от меня, отгороженный какой-то замысловатой конструкцией, сплошь состоящей из металлических трубочек, резиновых проводков и зеркал, соединенных в какую-то хитрую систему, приплясывал собственной персоной фюрер, бил в ладоши и верещал:

— Получилось! Проект «Черный легион» осуществлен! Посмотрите, господа, — настоящий живой рыцарь! Гитлер! Времеатрон! Еще не разрушенный и вполне действующий! Погибель наша и наше спасение!

Гитлер был не один, а в окружении привычной компании. Правда, одеты они были не совсем обычно — поверх формы ниспадали тяжелыми складками черные длиннополые балахоны. Рядом с фюрером стоял, скрестив руки на груди, Гиммлер: как всегда мрачный, прячет угрюмо горящие глаза за круглыми очками, словно жерла печек за огнеупорными стеклянными заслонками. За узкой его спиной помещались: Герман Геринг с открытым ртом и худосочный Геббельс, по-обезьяньи поскребывавший в затылке. Охраны в подвале не наблюдалось совсем.

— По-моему, он не очень живой, — захлопнув пасть и сглотнув, высказал свое мнение Геринг. — Чего это он, гром и молния, такой дохловатый? А Генрих говорил, что наши предки боевитые были…

— Антиквариат, — пожал плечами Геббельс.

— Ты не ругайся, — предупредил Геринг, — кто его знает, гром и молния, может, он только притворяется дохлым, а сейчас как вскочит, как даст тебе вот тем топором по башке! Видишь, какой у него топор?!

— Антиквариат — не ругательство, — отметил Геббельс — Олух необразованный…

— Сам больно культурный!

— Когда я слышу слово «культура», моя рука тянется к пистолету, — механически проговорил Геббельс — А в самом деле, Генрих… Вы обещали целую армию тяжеловооруженных витязей, а переместили одного воина. И тот валяется и молчит, как неродной. Как не ариец то бишь.

— Почему один? — не согласился фюрер и вытер вспотевшие от возбуждения ладошки о полу балахона. — Вот, кажется, еще кто-то шевелится… А что это за бочки вместе с воинами приехали?

— Ну, откуда я знаю, что за бочки, — раздраженно молвил рейхсфюрер Гиммлер. — Наверное, трофеи. Попали в заданный квадрат вместе с людьми…

Я нашел в себе силы приподняться и сесть. Гитлер и его свита тут же шарахнулись к стене. Рядом со мной кто-то зашевелился.

— Адольф, вы живы? — простонал Степан Федорович, нервно отряхивая свой скафандр. — А меня будто слон лягнул. Голова трещит… Адольф!

— Слышите, мой фюрер! — прошептал Гиммлер. — Один из них сказал — Адольф! Наши древние предки знают ваше имя! Я всегда говорил, что вы прославитесь в веках! И в ту и в другую сторону…

— Поговорите с ними! — поправил свою знаменитую челку Гитлер. — Спросите что-нибудь…

— Что, например?

— Ну… Как доехали, как себя чувствуют…

— Отвратительно, — сказал я, с трудом вставая на ноги и морщась от лязга доспехов. — Комфорта никакого. Настроение поганое. Хотя очень рад вас всех видеть. Особый привет старому знакомцу! Эй, предводитель дворянства, вы меня помните?

— Гром и молния! — воскликнул Геринг. — Какой такой предводитель?

— Э-э… — вступил в беседу Геббельс — Позвольте осведомиться, почему у вас настроение поганое?

— А ты бы себя как чувствовал, если бы тебя сначала по голове палицей шмякнули, потом за ноги отволокли на середину лагеря, а потом вздернули под облака и швырнули на восемь столетий вперед?

— Как складно этот древний воин говорит! — восхитился Гитлер.

— Слишком складно, — буркнул Гиммлер. — Эй… железяка! Откуда ты знаешь, где оказался, а? Да еще с точностью до ста лет? Что-то здесь не то. Опять какая-то ошибка. В первый раз перепутали пространственные параметры, а сейчас… — Он шагнул к несуразной конструкции и несколько раз ожесточенно дернул за какой-то рычажок. Установка протестующе пискнула. Гиммлер, сосредоточившись, как гинеколог на осмотре, наклонился, раздвинул провода и заглянул внутрь конструкции.