Карась грозил кулаками бойцам, вольная балтийская душа его пылала.

— Я матрос, понял? Я куда хочу, туда и пройду, понял? И не тебе меня останавливать, барабулька бесхвостая! Убери винтарь!

— Не велено! — довольно важно отвечал тот из красноармейцев, что был постарше. — И не ори тут. Сказано тебе: закрыто, заперто и заплонбировано! Дура, тут же секретный запас продовольствия для высшего командования! Везем в красную ставку на Южный фронт! Стратегически важный груз! Высший командный состав без спецпайков неспособен руководить сражениями! Соображать надо!

Изнутри вагона в запертую и запломбированную дверь шарахнуло точно тараном. Оба красноармейца и Карась вздрогнули. Шарахнуло еще раз, да так, что затрещал засов, у здоровенного амбарного замка погнулась дужка, а свинцовая пломба и вовсе отлетела.

— Желтая лихорадка! — недоуменно заругался Петро, а побледневшие красноармейцы переглянулись.

— Назад! — закричал я, сообразив наконец, что нужно предпринять. — Возвращаемся в наш вагон, а этот — отцепляем! Быстро!

Серия ударов, сотрясшая весь состав, вполне могла бы заменить целую изгородь восклицательных знаков, прилагающуюся к моему приказанию. Несколько досок из двери попросту вылетело, в образовавшееся отверстие просунулось жуткого вида копыто, пошарило в воздухе, будто искало рукопожатия, и втянулось обратно.

Карась схватил одного из охранников поперек туловища и поволок прочь из тамбура. Красноармеец не сопротивлялся. Он даже бросил винтовку, чтобы Карасю было удобнее и легче его тащить. Второй страж, бледный, как молоко, все еще бормотал:

— Не имеем права… Стратегический груз… Под трибунал пойдете… Мамочки, что же это такое делается?..

Взметнувшийся в запломбированном вагоне многоголосый, пронзительный вой доконал его. Отшвырнув винтовку, боец вылетел вслед за своим приятелем и Карасем из тамбура. Я, конечно, тоже медлить не стал. Оказавшись между вагонами, я покачнулся и едва не рухнул под колеса поезда — хорошо, что высунувшийся Петро схватил меня за шиворот.

— Держи! — крикнул я. Наклонился, чтобы выдернуть из стыка стальную болванку, но… не успел я. Не успел!

До сих пор не до конца понимаю, каким образом получилось так, что поезд сошел с рельсов и слетел под откос. Должно быть, раскачиваемый чудовищными ударами изнутри, проклятый последний вагон опрокинулся, а за ним, словно костяшки домино друг за другом, опрокинулись и все последующие сцепленные между собой вагоны — вплоть до, собственно, паровоза. Как здорово, что в девятнадцатом году паровозы неспособны были развивать более или менее высокую скорость, к тому же состав двигался на малом ходу… Так что крушение обошлось без трупов.

То есть что это я такое говорю?! Как это — без трупов? Трупов было полно (правда, среди них ни одного человечьего), и все они не лежали преспокойно, как и полагается приличным, уважающим себя мертвым телам, а перли вперед, лезли из разбитого в щепки вагона, завывая, хрюкая, пища, кукарекая, мыча и рыча. Продовольствие! Мясо!.. Только картошка, прочие овощи, сыры и крупы сохраняли нейтралитет. Но остальное… Впервые в истории человечества продовольствие взбесилось, мстя человеку за многовековое бесцеремонное истребление и поедание. Партия зеленых, окажись она в полном составе в ту страшную ночь на месте крушения состава, наверное, бурно ликовала бы и рукоплескала этому факту.

А добровольцам было явно не до ликования. Зрелище, которое предстало перед ними, когда они выбрались из-под обломков поезда под сумасшедший свет белой луны, было жуткое.

Рассеченные мясницким топором коровьи, бараньи и свиные туши вновь соединялись. Кошмарная расчлененка превращалась во множество отдельных, сильных и злобных монстров. Красно-лиловые коровьи туши, увенчанные страшными рогатыми башками, первыми ковыляли в бой на культяпых своих конечностях. Слева добровольцев брали в кольцо завывающие совсем по-волчьи бараны, справа — бодро ринулась в атаку лихая куриная кавалерия; скакуны-кролики дробно стучали лапками и торжествующе ржали. Свиньи шли, как и полагается, «свиньей», под прикрытием южноокеанских сардин, громыхающих, словно тевтонские рыцари, броней из консервных банок.

— Бежим, братцы! — истошно завопил кто-то. — Сожрут!

Этот вопль послужил сигналом. Добровольцы рванули в разные стороны, бессовестно побросав оружие. Но ретироваться успели не все. Меньше половины вояк ускользнули в близлежащие поля и леса, перед тем как войско восставших мертвецов сомкнуло вокруг обреченных гибельное кольцо.

Началось нечто совсем уж неописуемое. Добровольцы метались взад-вперед, сталкиваясь друг с другом, спотыкаясь о брошенное оружие, дощатые обломки и покореженные железяки… Оглушающие шум и гам жестоко таранили барабанные перепонки: крики и плач несчастных людей, завывания и кудахтанье, жадный скрежет зубов, щелканье клювов, перестук рогов.

Я просто не имел права растеряться. Я ведь единственный, кто понимал, в чем дело, следовательно, имел возможность не впасть в панику, а организовать сопротивление. Не будем сопротивляться — не вырвемся из окружения. Не вырвемся из окружения… хвост Люцифера!.. — сожрут вместе с костями, винтовками и личными вещами. Сражаться или умереть!

Именно так я убеждал себя, изо всех сил сдерживая дрожь в коленях. Какая-то шальная индюшка, вырвавшись в авангард наступления, едва не сбила меня с ног, а когда я попытался лягнуть ее, ловко увернулась и свирепо клюнула меня в лодыжку. Я отпрыгнул в сторону и чуть не попал на коровьи рога. К счастью, кто-то могучим ударом приклада сшиб плохо приросшую рогатую башку с плеч.

— Берегись, гражданин начальник товарищ Адольф! — закричал Петро Карась, занося винтовку для второго удара.

Громаднейших размеров бычара, хрипло рыча и расшвыривая по дороге ненароком попавших ему под копыта баранов, летел прямо на меня.

— Прыгай! — предостерег меня Карась, отбиваясь прикладом от небольшого отряда злобных кроликов, явно стремившихся забарабанить его передними лапками насмерть.

Я прыгнул. Бычара пронесся мимо, круто, как полицейская машина в голливудских фильмах, развернулся и рванул обратно.

— Прыгай! — советовал между тем Карась, нанизывая очередную кроличью тушку на штык. — Вправо! Влево!

Несколько минут я усердно разыгрывал из себя заправского тореадора, пока не вспомнил о том, что я — черт возьми! — все-таки бес, а это должно звучать гордо! У меня тоже рога есть! И копыта!

Следующую атаку я встретил уже более осмысленно. Пропустив тушу мимо, я выставил под бычьи копыта ногу. Бычара, споткнувшись, взревел, покатился кувырком, теряя по дороге конечности, и на полном разгоне смял цепь баранов-пехотинцев, идущих в наступление с селедками наперевес.

— Хватай винтари, товарищи! — завопил Карась. — Вставай спина к спине! Отобьемся!

Удивительно, но кое-кто его все-таки услышал. Пятеро матросов, выдравшись из толпы панически копошащихся добровольцев, составили ядро сопротивления.

— В бой! Именем революции! Коли штыком! Бей прикладом!

Ну и каша заварилась вокруг! Чтоб им пусто было — высшему командному составу! Питались бы как все, ситным хлебом да ячневой крупой, — ничего подобного не случилось бы, а тут… Героические матросы кололи, рубили, лягались и матерились так, что противник дрогнул. Но отступать и не думал. Со стороны неприятеля в сражение вступала легкая и тяжелая артиллерия. В воздухе засвистели, точно разнокалиберные пули, кильки и мойва. Минометными снарядами ухали сверху тяжелые балыки. Ужас! Ужас! Невесть что творила красная и черная икра — еще, по сути, зародыши, но уже кошмарно злобные икринки забивались под одежду, в нос, в уши. слепили, щекотали, лишали всякой способности к сопротивлению. Хорошо, что в вагоне подобные деликатесы составляли лишь незначительную часть продуктов.

Свою винтовку я потерял при крушении поезда, а никакой другой что-то на глаза не попадалось. Подхватив с земли оброненный кем-то жестяной чайник, я орудовал им как кистенем, и, надо сказать, у меня получалось! Когда число поверженных грозным чайником индюшек и кроликов превысило десяток, я прямо-таки себя зауважал! С крупным и мелким рогатым скотом, а также со свиньями дело обстояло гораздо серьезнее. Первая же свинья, перехватив импровизированный мой кистень зубастой пастью, вырвала его из рук, разжевала и выплюнула. Я от души врезал ей ботинком между глаз. Свинья плюхнулась в грязь, а на ее место тут же стали четыре коровы богатырского телосложения.