— Сэр! — он хотел, чтобы голос звучал ровно, но вышел жалобный стон. — Мы не могли бы их закопать? Пожалуйста…

— А смысл? — пожал плечами лейтенант. — Ночью отроют гули. По-хорошему бы надо сжечь, да кто будет следить за костром? Только провозимся, а целиком всё равно не прогорят, стервятники так и так расклюют. Идём, мальчик, идём. Забудь и не думай ни о чём. Это война.

Колонна двинулась вперёд. Веттели оглянулся в последний раз и увидел, как на изрешеченное пулями тело Лайонела Биккерста красиво спланировала большая голошеяя птица…

…Если бы условно-отставной капитан Веттели был умным человеком, то, уж конечно, не стал бы рассказывать все эти страсти в деталях и нюансах ощущений, мальчишкам-шестикурсникам — позднее ругал он себя. С другой стороны, если бы ему самому лет десять назад кто-то рассказал похожую историю, его дальнейшая жизнь могла сложиться совсем иначе.

Интервью в «нашей любимой школьной газете», носившей странное название «Глаз Гринторпа», так и не появилось. И больше с подобными расспросами к Веттели никто не приставал. Но ощущение холода внутри долго не хотело проходить, пробудившиеся воспоминания всегда засыпают тяжело.

Ноябрь опустился на Гринторп мягким туманным облаком. Но это был совсем не тот душный, тягостный, перемешанный с жёлтым смогом туман, что так мучил Веттели в Баргейте. Он не угнетал, наоборот, успокаивал. Окутанная им действительность ещё больше походила на сказку, тихую и домашнюю, из тех, что детям рассказывают на ночь.

Погасли яркие краски ранней осени. Опавшая листва больше не шуршала под ногами, а стелилась мягким, заглушающим шаги ковром. В парке ещё сильнее пахло дубом, в деревенских садах — размокшим вишнёвым клеем. Грядки мистера Харриса опустели, только посередине торчали на длинных кочерыжках три крупных капустных кочана, оставленные специально, в дар какому-то из домашних духов, по слухам, покровительствующему огородникам. Дух воспользоваться подношением не спешил, зато до него добрались ученики. В один прекрасный день, а именно, в пятницу, мистер Харрис обнаружил, что с грядки на него, растопырившись, таращатся красными глазами три головоногих зубастых чудища, одно другого безобразнее. Возмущению бедного математика не было предела, он рвал, метал и обвинял молодое поколение в разнузданном вандализме и чуть ли не святотатстве, а их классных наставников — в пренебрежении служебными обязанностями. Разгорался скандал.

К счастью, рядом оказалась профессор Брэннстоун. Она очень натурально изобразила недоумение: «Как?! Мистер Харрис, разве вы не знаете? Это же древняя кельтская мистическая традиция, восходящая корнями к…»

Куда именно восходила корнями несуществующая кельтская традиция, для Веттели осталось загадкой, потому что ведьма взяла математика за локоток и под шумок, не переставая что-то вдохновенно вещать, увела из учительской комнаты. Увязаться следом Веттели не решился, из опасения не сдержаться и смехом своим испортить всё дело. Когда же через пару уроков он пристал к Агате с расспросами, она только отмахнулась: «Милый мой, неужели вы думаете, будто я в состоянии воспроизвести весь тот бред, что несла ради поддержания мира и согласия в нашем коллективе? Ешьте-ка лучше пирог и не забивайте голову чепухой».

Пирог на этот раз был с тыквой. Восхитительный пирог. Пожалуй, стоило отнести кусочек «Гвиневре».

Идти в парк пришлось одному, Эмили оказалась занята по горло — прививала ученикам оспу. Вообще-то, она должна была делать это вместе с коллегой Саргассом. Но как назло, у кого-то их подопечных случился приступ аппендицита, доктор повёз страдальца в город, а на хрупкие плечи мисс Фессенден легла вся остальная школа.

— Не ждите меня, Берти, — велела она, выглянув из-за белой двери, украшенной красной пиявкой Диана Кехта.[104] — Теперь темнеет рано, а я ещё часа три провожусь. Передайте привет Гвиневре.

— Может, мне лучше остаться и вам помочь? — мужественно предложил Веттели, хотя в такой угрожающей близости к медицинскому кабинету чувствовал себя очень неуютно. Вот ведь странность какая: на поле боя его не пугал вид кровавых ран, но белые халаты в сочетании с запахом карболки неизменно вгоняли в дрожь.

Эмили рассмеялась.

— Я, конечно, очень вас ценю, лорд Анстетт, но боюсь, что умение прививать оспу не входит в число ваших многочисленных достоинств. Идите скорее, а то Гвиневра обидится. Вы же её знаете.

…Фея сидела на сове, и как обычно, была слегка недовольна.

— Наконец то! Жду-жду! А ОН, между прочим, ждать не станет! Идём скорее, не то пропустим!

— Кого? Кто не станет ждать? — Веттели опять ничего не понимал.

— Секрет. Но тебе понравится, такое не каждый день увидишь… Пирог? Давай! Ты ведь не станешь возражать, если я стану есть прямо на тебе? Чтобы, понимаешь, не терять время…

Веттели не успел ответить, а фея уже сидела у него на плече и с наслаждением вгрызалась в ведьмино угощение.

— Ыди, — пробормотала она с набитым ртом. — Х пруду… Тише! — она проглотила кусок. — Что ты ломишься, как дикий вепрь сквозь заповедную чащу? Крадись! Ты умеешь красться?

Красться Веттели умел. Уж чем-чем, а этим полезным навыком он за семь лет овладел в совершенстве, даже придирчивая фея была вынуждена это признать. Неслышно ступая по бурой листве — ни одна веточка не хрустнула, ни один сучок не затрещал, — он добрался до небольшого пруда, вырытого в дальнем углу парка кем-то из бывших владельцев Гринторпа, не то для своей возлюбленной из народа Гуаррагед Аннон, не то для тритонов, которых он разводил в качестве хобби — на этот счёт среди местных жителей не было единодушия. С тех пор минуло больше пятисот лет, и о рукотворном происхождении водоёма уже ничто не напоминало, он идеально вписался в природный ландшафт этой части парка. Немного топкий берег порос тростником. Вода, веками настаивающаяся на опавших листьях, казалась черной, как крепкий чай. По поверхности её светлыми пятнами плавала выцветшая ряска, со дна торчали живописные коряги, напоминающие маленьких чудовищ. «Есть смысл поискать здесь морёный дуб, — отметил про себя Веттели. — Хорошо бы найти и вырезать для Эмили чёрного зверька. Ей понравится».

— Кстати об Эмили! — «Гвиневра» опять подглядывала в чужие мысли. — Почему ты сегодня один? Где твоя женщина?

— Она прививает ученика оспу, — поспешил объяснить Веттели, пока фея не обиделась.

— Да ты что! С ума сойти! — маленькая наездница подпрыгнула на его плече. — Значит, она у тебя ведьма? Странно, как же я проглядела? И потом, мне казалось, что времена, когда беззаконные ведьмы наводили ужасные моровые поветрия на города и веси, давно миновали! Чем же нашей милой Эмили так не угодили бедные малютки, что она вознамерилась их уморить? — в голосе феи звучал один лишь неподдельный интерес и ни капли осуждения.

— Нет! — воспротестовал Веттели с жаром. — Ты неправильно поняла. Она не заражает их оспой, а наоборот, делает так, чтобы они никогда ей не заразились. Это называется «прививка».

— А-а, — протянула фея, как ему показалось, немного разочарованно. — Чего только не придумают эти люди! Век живи, век учись… В любом случае, жаль, что сегодня она не с нами. Могла бы пригодиться… конечно, если она девственница. Она девственница, ты не спрашивал?

От такого вопроса Веттели поперхнулся, поэтому ответить смог не сразу.

— Разумеется, нет! Кто же об этом спрашивает?

— Я спрашиваю, — равнодушно пожало плечами лесное создание. — Хочешь, и тебя спрошу.

— Не надо, не хочу, — поспешил отказаться Веттели. Он не желал вспоминать никакие из сторон войны и уж тем более обсуждать с кем-то столь личные моменты жизни.

Фея покровительственно похлопала его ладошкой по плечу, обещала великодушно.

— Ладно, не спрошу, не бойся. Я и так всё знаю.

Можно подумать, от этого ему стало легче!