К тому же, иногда они, капризы эти, приносят пользу. Какую конкретно? Ну, вот, к примеру. «Торонга» — машина вроде бы, немаленькая, особенно в длину. Но это с виду. Модель была изначально сконструирована для представительских целей, и, не смотря на солидные наружные габариты, салон у неё достаточно тесный. Больше семи человек одновременно в него никак не втиснется: один на левом водительском сидении, двое на переднем пассажирском, четверо (вместо трёх предусмотренных) сзади.

Только семь человек: водитель, трое конвоиров, трое подконвойных… А подконвойные — монахи, люди по определению мирные и смирные, и конвоиры никакого беспокойства от них не ожидают, они расслаблены, оружие на предохранителе… Грех не воспользоваться моментом! Надо только его выбрать…

На втором часу пути конвойные стали дремать. Они были хорошими, ответственными работниками. Хоть и не ждали дурного от божьих людей, но отдыхали по очереди: двое спят, третий бдит. Значит, сговориться со своими не получится даже жестами, остаётся лишь надеяться, что смогут сориентироваться сами… Ох, смогут ли? Мало опыта, и у адъютанта, и у пришельца. С другой стороны, и тот и другой несколько раз проявляли себя в боевой обстановке очень неплохо… Пожалуй, стоит рискнуть.

… Конвоиры дремали по очереди. Ровно гудел мотор «торонги», участок дороги был удивительно ровным — ни воронок, ни опасной колеи, должно быть, совсем недавно прошлись грейдером. Скучные плоские пейзажи простирались вокруг. Светила припекали, заглядывая в окна с двух сторон. Чёрная обивка сидений нагрелась под их лучами, стало жарковато. Водитель — молодой светловолосый парень с нашивками капрала, позёвывал за рулём. А потом вдруг затормозил и попросил, чтобы его сменили. Оказывается, в должности шофёра он не состоял, был таким же конвойным, как и трое остальных, просто ему первому выпала очередь вести машину.

— Да какого чёрта! Всего ничего проехали! — возмутились трое. — Когда ты успел устать?!

И получили ответ, что дело не в усталости, а в принципе. Обещали сменить на полпути — пусть меняют. Он лично к ним в извозчики не нанимался. А то сами, понимаете, дрыхнут, а он за них отдувайся, после ночной смены, между прочим.

Почему-то никому из троих очень не хотелось садиться за руль. Почуяли, что ли, неладное, тем самым загадочным «седьмым чувством», что позволяет иногда людям угадывать будущее? (Именно «седьмым», шестое, связанное с восприятием магнитных полей, для обитателей Церанга было явлением вполне обычным.) Попытались задобрить капрала лестью: всем известно, лучше него никто в отделе машину не водит, особливо, трофейную, да на сложной дороге… Не помогло.

— Вот как раз сейчас дорога ровная! Справитесь как-нибудь, милостью Создателей. «Торонга» — это вам не болотоход с прицепом, тут особой квалификации не требуется.

И они вынуждены были уступить. Поднялись с мест, разменялись. Но тронулись не сразу, решили постоять минут десять, немного охладить мотор — что-то разогрелся он не в меру, видно, была в трофейной технике какая-то неисправность.

И он понял: пора!

— Раз уж мы всё равно стоим, добрые господа, дозвольте по нужде, — попросился жалобно, смущённо: у монахов не принято говорить вслух о таких вещах, разве что от безысходности.

— Потерпишь! — последовал недовольный ответ. Эти четверо квандорцев богобоязненностью не отличались. Аф-Мыжиг нарочно назначил в конвой неверующих, чтобы пленные (если они всё-таки шпионы, а не монахи) не заморочили сопровождающим голову сладкими речами, не запугали божьим гневом и не убедили себя отпустить.

— Сил нет терпеть! Все почки мне у вас вчера отбили, болят! Помилосердствуйте, чада божьи! — он всхлипнул. — Не удержу! Прямо тут…

Почему-то эта невинная просьба спутника заставила Гвейрана внутренне напрячься. Какая-то в ней была странность… Не били вчера цергарда по почкам, он это сам видел. И это наигранное хлюпанье… Неужели, что-то затеял?! А с Тапри что? Сидит как на иголках, глазищи вытаращил… Значит, тоже почувствовал… Надо быть наготове…

— Ну, ладно, выходь, да поживее, — снизошёл старший конвоир, больно уж нерадостная перспектива ему открылась.

Вышел из машины, выпустил подконвойных, всех троих. Так уж пришлось: парень, которому приспичило, сидел очень неудачно — был крайним у заблокированной левой двери. А что инструкцию нарушил… Конечно, нарушил. Надо было выйти втроём, взять на прицел каждого из подопечных… Да только зачем, если они во-первых, монахи, во вторых, в наручниках?

— А… вот… — нетерпеливый монах показал ему скованные запястья. — Как же?…

— Да уж справишься как-нибудь! Тебе, поди-ка, не в «чистописание» на деньги играть! — ухмыльнулся старший.

Конвоиры в машине развязно заржали — бытовало в войсках Квандора такое непристойное зимнее развлечение, требующее от участников большой ёмкости мочевого пузыря и особой ловкости рук.

— Нет, но как же?! Я не смогу… Там тесёмочки… — монашек чуть не плакал, и всё протягивал скованные свои руки развязному конвоиру…

А дальше всё произошло очень быстро, они уже ничего не могли поделать. Слишком велика разница в боевой подготовке диверсантов-смертников из страшного «болотного трега» и сотрудников полевой полиции, чья основная задача — ловить несчастных мальчишек-дезертиров. Наручники на запястьях противника конвоира не спасли. Наоборот, лишь усилили точный, почти без замаха, боковой удар в висок. Квандорец умер мгновенно, пискнуть не успел, не то что оружие поднять. Рухнул, как подкошенный, в кислую дорожную слякоть.

— Ой, упал! — взвизгнул, подражая интонации своего впечатлительного адъютанта, «монах Геп» — Ой, ему плохо, что ли?! Помогите!

— Чёрт, что там у вас?! — сидящие спереди удара не видели, мешали спины двух других монахов, ещё не успевших вернуться в машину.

Тот, что занял водительское место, выскочил первым, без оружия. Он ещё не понимал, что происходит. За что и поплатился. Эйнер ударил его ногой с разворота, в челюсть. Полицейский отлетел на несколько шагов, упал лицом вниз. Агард Тапри прыгнул сверху, упёрся коленом в спину, сцепленными руками рванул за подбородок снизу и вбок, с силой, какую сам в себе не подозревал — должно быть, от волнения прорезалась. Раздался гадкий хруст позвонков. Тело квандорца обмякло под ним.

Уже двое полицейских были мертвы. Но тут раздались выстрелы. Это третий остервенело палил из автомата, не целясь, очередями. Он был в панике, он не пленных усмирял, и не за павших товарищей мстил — спасал свою шкуру. Куда стрелял — непонятно, просаживал обойму в белый свет, потому что между ним и взбесившимися «монахами» был бронированный корпус «торонги», и чтобы попасть по живым мишеням, требовалось, как минимум, сменить позицию. Но именно это он сделать не успел.

Цергард Эйнер плашмя нырнул между колёс «торонги», прокатился под днищем, уцепил квандорца за ноги, рванул на себя. Тяжёлая туша шлёпнулась навзничь, руки выпустили автомат, всадив последнюю очередь в небо. Обогнув «торонгу» с двух сторон, налетели Тапри и Гвейран. Первый действовал именно так, как ему и положено. А вот второй… Нигде, ни одном положении, ни в одной инструкции не написано, что автономные наблюдатели имеют право зверски — ногами — убивать объекты наблюдения! НЕВМЕШАТЕЛЬСТВО — вот кредо носителя высшего разума! Ни один из тех землян, что остались дожидаться своей участи в камере, так не поступил бы! Но он больше не был землянином! Церангар Гвейран прожил на планете дольше, чем тот же юнец Тапри, он, чёрт возьми, заслужил право считать её своей! И бороться за её будущее, на пути которого, по воле случая, встал этот тупой, трусоватый мужик! И мстить! Вся ярость, что скопилась в его душе накануне, когда на его глазах несколько часов подряд истязали близкого ему человека — после того, что им пришлось пережить вместе, он уже не мог считать спутников чужими — вырвалась на волю в тот миг. И он убил. Не первый раз в жизни — увы, приходилось ему постреливать, как на фронте без этого? Но те жертвы были безличны, он даже не знал точно, попал — не попал, он убил, или кто другой. Никакой психологии, чисто механический процесс, в котором человек — лишь придаток к оружию. На этот раз было иначе. Они были знакомы, пусть совсем недолго Он бил, глядя врагу в глаза. Он понимал, что совершил убийство — и не жалел. И всего того, что полагалось почувствовать — дурноту, дрожание рук, жалость, отчаяние — не чувствовал! Он и дальше был готов убивать! Потому что трое были мертвы — но оставался четвёртый! Где он?! Мочить гада…