— Так говорите же! — в тон ему отвечал заинтригованный Ивенский.
— Роман Григорьевич, я всё понял! Понял, кто стоит за нашими убийствами!
— Кто же?
— НИГИЛИСТЫ!!!
— Кто-о?! — хоть и обладал Роман Григорьевич живым воображением, и мыслить умел нестандартно, такая версия даже в его светлую голову забрести не могла! — Это каким же боком? Нигилистам-то зачем столетняя земля?
— Ну, как же? Ведь они… — начал Удальцев с нетерпением, и вроде бы даже с удивлением, что безмерно уважаемый начальник сам не в состоянии понять такой элементарной вещи… и вдруг осёкся, умолк на полуслове, жалобно заморгал глазами.
— Что — они? — торопил Ивенский, — объясните! Интересно же!
Тит Ардалионович молчал. Он не мог ничего объяснить. Ещё секунду назад участие нигилистов в преступлении казалось ему совершенно очевидным и логичным, он видел тому множество неоспоримых доказательств, но все они вдруг начисто вылетели из его памяти. Вместо этого пришло чёткое осознание, что версия, представлявшаяся ему столь великолепной, на самом деле глупа до смешного.
— Роман Григорьевич, — простонал Удальцев убито, — я не знаю! Мне, наверное, приснилось что-то… Который теперь час?
Ивенский поднёс свечу к циферблату настенных часов.
— Половина второго.
— Ох! А я вас разбудил понапрасну! Роман Григорьевич, простите бога ради! — он чуть не плакал.
— Удальцев! Опомнитесь! Вы меня не будили, я сам шёл к вам, чтобы поговорить!
— Ах да, верно… — бедный юноша совсем сник, и Ивенский решил, что толку от него теперь не будет, и придётся отложить Кощея до утра.
— Ступайте-ка вы спать, Удальцев, и постарайтесь не думать о деле. Думайте о Екатерине Рюриковне, тогда вам никакие нигилисты больше не пригрезятся.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — простонал Тит Ардалионович и двинулся в обратный путь, стараясь не скрипеть половицами и не налетать на предметы мебели, но это ему плохо удавалось.
Уже издали до слуха Ивенского долетел полусонный, очень укоризненный голос отцовского денщика Еремея:
— Барин! Тит Ардальёныч! Да куды ж вы забрели? Уборную ищете? Уборная-то у нас совсем в другом конце! Да и зачем её искать, ежели у вас под кроватью нарочно особая посудина приспособлена…
Роман Григорьевич бессовестно хихикнул, вернулся в свою новую комнату, с удовольствием угнездился под одеялом — успел замёрзнуть, пока бродил по дому в одном белье. Лежал и думал, засыпая: «А вдруг и правда нигилисты — чем леший не шутит? Вдруг столетняя земля и на бомбы годится? А Кощей Бессмертный средь них главный нигилист…»
Вот что значит молодость! Накануне, выпроваживая своих подопечных, домой, Антон Степанович Ларцев был абсолютно убеждён, что назавтра их не увидит — просто с постели встать не смогут. Потому что вид был у обоих — краше в гроб кладут. Оно и немудрено: после встречи-то с НЕВЕДОМЫМ некоторые и на всю жизнь здоровье теряли. Неведомое создано для магов и колдунов, не для простых людей, а новые агенты в чародействе замечены покуда не были…
Но что бы вы думали? Наутро прискакали оба, бодрые и деятельные! Отметились, и сразу унеслись бог весть куда в генеральских ковровых санях. Ах, хороши сани, хоть бы разок прокатиться в таких!
…Унеслись они, конечно, не «бог весть куда», а прямиком к девице Понуровой, но — не подумайте чего дурного! — исключительно по делу. Это уж Тит Ардалионович повод нашёл.
— Роман Григорьевич, рассказывала мне няня и про Кощея, но это было так давно! Я ведь не старался в точности запоминать, могу и напутать, а дело-то важное! Мне кажется, вернее будет обратиться к специалисту… — и, не дав начальству слова вставить, — … да хоть к той же Екатерине Рюриковне! Она окончила курсы как раз по классу ведовства, уж наверняка сможет нам помочь.
Ивенский, для приличия, немного посопротивлялся:
— Не лучше ли заглянуть в публичный музей на Неглинской? При нём есть хорошая библиотека.
— Ну, конечно, ваше высокоблагородие! — Тит Ардалионович был сама покорность. — Можно и в музей, и в библиотеку, после того, как побываем у Екатерины Рюриковны! Вдруг в семье Понуровых сохранились собственные, уникальные предания о Бессмертном? Не случайно же покойник так фамильярно именовал его «К», будто был знаком лично?
— Любви неведомы преграды… — пробормотал на это Роман Григорьевич, и больше не возражал.
Большой пользы этот визит не принёс. По поводу Бессмертного бедняжка не могла сказать ничего, кромке прописных истин: в море-окияне, на острове Буяне дуб, на дубу сундук и так далее вплоть до иглы. Зато она напоила гостей чаем с домашним вареньем из слив и накормила горячими бубликами. Роман Григорьевич чай не пил — разболтал варенье в чашке с кипятком и сказал, что так вкуснее. А Тит Ардалионович пил и умилялся, потому что сегодня Екатерина Рюриковна казалась ему ещё милее. Вместо вчерашнего простоватого пюсового[72] бурнуса на ней было тёмно-синее шерстяное платье очень строгого покроя, но расшитое по вороту, подолу и обшлагам весёлыми цветочками. На локтях красовались фигурные заплаты в виде ромашек. Видно, бедняжка приспособила для домашней носки старое форменное платье «синявки»,[73] догадался Удальцев и решил, что такая девушка, конечно же, подходит ему гораздо больше, чем дочь графини Золиной. А Роману Григорьевичу нисколько не подходит, это будет явный мезальянс. И он, должно быть, сам это понимает, потому что держится отстранённо и говорит только о хозяйстве: как устроилась, не беспокоила ли нежить, достаточно ли ловкой оказалась присланная им накануне прислуга, уничтожил ли дворник ковёр — в таком духе. Тит Ардалионович был очень доволен тем, как прошла встреча. Роман Григорьевич — не очень, потому что цель достигнута не была, пришлось ехать на Неглинную.
…В исторических книгах о Кощее Бессмертном повествовалось коротко и глухо, да ещё и с разночтениями. Потребовались усилия, чтобы из разрозненных отрывков составилась более ли менее ясная картина. Получалось так, что на исторический сцене этот персонаж, изначально носивший иное, ныне забытое имя, возник около двух тысячелетий назад, уже будучи колдуном редкой силы. Объявившись где-то в восточных провинциях Римской империи (по некоторым данным, вышедши из варварских северных земель), он очень скоро способствовал её полному упадку и распаду, а сам метил на византийский трон, но попутно вызвал вековую засуху[74] в Великой степи, и был пленён великим и грозным колдуном по имени Яхья из племени кочевников-акациров. Заточение его вышло долгим и тяжким, но кончилось тем, что племя акациров перестало существовать, а пленник-кощей, многократно прирастивший и без того немалые силы, водворился уже на Руси. Точнее, не на Руси даже, а в землях того могучего и славного государства, что, по мнению учёных историков, предшествовало оной. Не то оно называлось Гиперборей, не то Гардарикой — в книгах ясности не было, в головах Ивенского с Удальцевым — тем более. Важно другое: в кратчайший с исторической точки зрения срок от былого великолепия не осталось даже руин, копимые тысячелетиями сакральные знания были начисто позабыты, славный некогда народ разбрёлся по лесам и степям племенами чуть ли не полудикими, а в окрестностях нынешней Ладоги возникло страшное царство Кощеево, свирепствовавшее и в северной Европе, омываемой Западным океаном (сиречь, Балтийское море) и по берегам Дуная, и от Ионического залива до Царьграда. «Дремучие времена», о которых даже внятных летописных свидетельств не осталось, длились сотни лет, до тех пор, пока в шестьдесят четвёртом веке[75] сын какого-то князька по имени Иван, движимый исключительно личными мотивами (злодей по излюбленной привычке своей похитил его невесту), не одолел Бессмертного, добравшись до заветной иглы при содействии, как ни странно, серого волка.
