Но так или иначе, решение Софи нашла и немного успокоилась. А потом дожди зачастили, таять все стало — не до катка. Подумала, может, само собой образуется. Не будут они встречаться, и забудется все. А с девочками она все равно свидится. Ами ей давно адрес написала, и Анна загодя на день рождения позвала — в самый первый день весны, Софи помнила, и деньги уже на подарок отложила… Но, если что, история про галорскую девицу в запасе есть!

Ненастье затянулось не на день и не на два. Поговаривали, что теперь до самой весны такое продлится. Значит, каток точно растает, и просто на набережную погулять не пойдешь.

Впрочем, Софи и так было не до гуляний. Промокнув в первый же вечер непогоды, к утру она поняла, что простудилась. Проснулась с заложенным носом, саднящим горлом и тяжелой головой, еле-еле поднялась с матраса, но после горячего чая с медом чуть-чуть взбодрилась и собралась в лавку. Люка взяла с собой, чтобы постоялец еще чему не выучил, и дорогой пожалела не раз: малыш канючил, на ручки просился, и зонт приходилось только над ним держать — снова вымокла.

К вечеру пришла вконец разбитая, а поутру хуже прежнего встала.

Но до выходного кое-как на чаях и растирках продержалась. Только последние два дня снова братишку с Тьеном оставляла: тащить совсем невмоготу было.

— Теперь отлежусь денек, и все пройдет, — сама себе сказала она, рассматривая в зеркало свое бледное лицо с красным носом и темными кругами вокруг помутневших глаз.

Но прежде, хотела с вечера Люка выкупать, самой обмыться и постель сменить. А уж завтра, если полегчает, можно было бы и перестирать все. Она помнила, что Тьен неделю назад приглашал на фильм сходить, но сам он больше не напоминал, и погода противная — из дома выходить лишний раз не хочется. Да и вообще они вроде как поссорились, почти не разговаривали и ужинали снова врозь.

Девочка раскочегарила кухонную плиту, чтобы прогрелось как следует и достала из чулана большой таз. Воды, так получилось, Тьен наносил: первое ведро сама от колонки дотащила, а потом уже он увидел, цыкнул сердито, ведро отобрал, второе схватил и за две ходки бадью наполнил.

— На кухню не ходи, — предупредила его Софи, вспомнив, что дверная защелка из пазов вылетела и запереться не выйдет. — Я Люка искупать хочу, не нужно открывать, чтобы холода не натянуло.

Она и в спальне заранее протопила, чтобы братишка после купания не зяб. Если бы он еще сам купаться хотел! Нет, летом, когда в воде подольше поплескаться можно, и проблем не было, а сейчас, когда по-быстрому надо, и шею мочалкой потереть, и голову намылить, а после смыть как следует — скандалит, просто жуть. Но Софи его все-таки изловила, в таз усадила и ковш воды сразу на голову вылила, чтобы скорее было. А когда ножницы взяла, отросшие волосики подравнять, строго пригрозила, что уши отрежет, если дергаться станет, — тогда уже смирно сидел.

Все равно намаялась с этим купанием, и не скажешь, как: вспотела вся, жар к лицу прилил, даже дышать тяжело стало. Зато Люк после импровизированной баньки, распаренный и разморенный, за пять минут уснул, и сказок не просил.

Сестра посидела с ним немного, перевела дух и, пока вода не остыла, решила ополоснуться после братишки. Правда, только таз с пола на табурет подняла, голова закружилась, но потом, когда косу расплела и опустила волосы в теплую воду, полегчало. Не зря, наверное, в народе говорят, что вода хвори смывает. Но даже если врут, все равно приятно освежить разгоряченную кожу и, приспустив с плеч рубашку, растереть замлевшую шею и обмыть грудь. А была бы росточком с Люка, так целиком в таз влезла бы и из ковшика поливалась. Это он, дурашка, своего счастья не понимает…

Скрипнула дверь, и Софи, резко вскинув голову, в секунду успела подтянуть спереди рубашку и для верности прикрыться руками. Мокрые волосы, рассыпавшиеся по обнаженным плечам, показались ужасно холодными, и кожа тут же покрылась мурашками.

— Я же просила не заходить, — выдавила девочка, глядя на остановившегося в дверях квартиранта.

— Нормально объяснять нужно. — Тьен, как ни в чем не бывало, прошел в кухню и направился к ней. Сердце в пятки ушло, но парень просто обошел, даже не задев, и завозился у плиты. — Ты сказала, что малого покупаешь, а он дрыхнет давно.

Загремела посуда, но Софи не решилась посмотреть, что он делает. Так и стояла, прижав руки к груди, чувствуя, как скользит по голой спине, от шеи и до пояса юбки, чужой медлительный взгляд.

— Не кипешуй, кипятка себе плесну и уйду, — успокоил постоялец. — И воду не сливай. Оставь, сам потом вынесу.

Выходя, он не обернулся, но Софи и того, что было, хватило с лихвой. Наспех обмотав голову полотенцем, а вторым укутав озябшие плечи, она пулей пронеслась по холодному коридору и спряталась у себя в спальне. Впервые за все время, что Тьен жил в их доме, подперла дверь стулом и только тогда, вздрагивая от каждого шороха, сняла влажные вещи, надела ночную рубашку, нырнула под одеяло и сжалась в дрожащий комочек. Ее трясло, как от холода, а внутри полыхал огонь…

К утру жар усилился.

Софи казалось, что она лежит на опаленном солнцем берегу, воздух пышет зноем, а где-то совсем рядом шумит река. И чайки — чаек она слышала отчетливо. А иногда даже видела: они парили высоко в белом (почему — в белом?) небе и порой опускались к ней и бережно касались крыльями лица. И кричали так: «А! А! А!». Если бы у нее был с собой хлеб, она бросила бы им кусочек. Давным-давно они с мамой ходили на мост и кидали чайкам хлеб, те ловили его прямо в воздухе, а Люк смеялся… Хотя как он мог смеяться, если его тогда еще не было? Значит, это она, Софи, смеялась, а мама бросала хлеб с моста. А Люк почему-то заплакал… Наверное, расстроился, что его еще нет…

— Ну ты даешь, подруга, — сердито сказала большая серая чайка, проведя крылом по ее лбу.

Девочка хотела сказать, что ничего она не дает, вот был бы хлеб, тогда дала бы, но тут откуда-то появился Тьен, он всегда неожиданно появлялся, разогнал чаек и стал стягивать с нее одеяло.

— Пусти, — всхлипнула Софи, пытаясь снова укрыться, одновременно отбиваясь от нахала ногами.

— Да не брыкайся ты! — прикрикнул вор, стащил все-таки одеяло, скрутил ее и куда-то понес.

Какое-то время она еще сопротивлялась, сколько было сил, но после сдалась. Даже не думала, что теперь будет… Только о том, что рубашка задралась до колен, и то — недолго.

— Ну вот, сходили в кино, — бурчал недовольно парень. — Посмотрели комедию. У нас у самих тут комедия — животики надорвешь.

Он уложил ее на что-то холодное и белое, на снег, наверное, и снегом же и присыпал. Софи задрожала, и свернулась в клубок, но все равно зуб на зуб не попадал.

— Не ной, — велел тем временем кому-то постоялец. — Ничего с твоей сестрой не случится. На вот, посмотри пока. Нравятся аэростаты? А автомобили?

Кому это он? У кого с сестрой беда?

Сделав над собой усилие, девочка зажмурилась и зажала уши, чтобы не слышать шум волн и чаек, а когда открыла глаза, оказалось, что она вовсе и не в сугробе, а в своей бывшей комнате, на своей бывшей кровати, а Люк сидит прямо на столе и листает книжки, которые Тьен снял для него с полки…

— Что в доме есть кроме липы и меда? — наклонился к ней квартирант. — Чем жар сбить?

— Кому? — спросила она. Подумала, что он, наверное, снова заболел.

А вдруг — Люк?!

Девочка резко рванулась вперед, к брату, но сильные жилистые руки за плечи придавили к подушке.

— Куда?! Лежи, не рыпайся! Люк, гляди за ней, чтобы не вставала. Я уксус принесу. Поможет же? Поможет?

Он так на нее накинулся, что Софи и ответить не смогла, только закивала быстро-быстро, что даже голова закружилась.

Через минуту в комнате завоняло кислятиной, а на шею шмякнулась холодная мокрая тряпка, и Софи поняла, что это она сама, видимо, заболела. Кожу защипало…

— Уксус водой развести надо, — прошептала девочка.