Тьен как-то у Михала узнавал, что будет, если такое деревце в хорошую землю высадить, в парке, например, или в лесу. Вырастет оно в нормальное или нет? Старик долго думал, а потом сказал, что вряд ли. Хорошо, если вообще приживется, а так — и вовсе погибнуть может. Разве что в самых редких случаях подрастет чуток, распрямится, но чтобы уж совсем как все стать — это нет.

И с человеком так. Если жизнь покрутит, то лучше уж из своего горшка и не выбираться…

На подарки к празднику вор не тратился, до этого задарил уже, больше некуда. А Софи не забыла. Люку игрушку купила — петушка деревянного на дощечке. К дощечке зернышки приклеены, а снизу веревочка — дергаешь за нее, петушок голову наклоняет, будто зернышки клюет. Пацаненку понравилось. А ему, Тьену, хозяйка пяток носовых платков приготовила. Ленточкой перевязала, бантик сверху… Манон, та приметы хорошо знает, говорила, что платки дарить не к добру. К слезам, кажется. А часы — к разлуке. Только откуда у мелкой столько денег, чтобы часы купить? Да ему и без надобности вторые. А платки всегда пригодятся.

Поблагодарил, убрал в шкаф, а самому неудобно стало. Подумал, что надо было все же мелочевки какой-нибудь прикупить. Малой, по глазенкам видно, ждал от него подарка. Ему ведь пока невдомек, что железная дорога на десяток подарков тянет. Да и Софи, наверное, ждала, хоть эта и понимает, что коньки ей достались не грошовые.

Но чего нет, того нет.

Поужинали спокойно, со стола убрали и спать разошлись.

…Манон еще говорила, что как год встретишь, так его и проведешь. Или — с кем?

Новый год начался теплом. С раннего утра еще не понять было, а как поднялось солнышко, так и закапало с крыш. К обеду сошла изморозь с окон, и господин Гийом тут же велел стекла насухо с двух сторон обтереть, чтобы с улицы лучше товар видать. Будто у Софи другой работы не было!

Но настроение у девочки и без того уже испортилось. Воробьи расчирикались, прохожие улыбаются, довольны, что можно шарфы смотать и шапки снять, а ей не до веселья. Если снег совсем стает, Люка придется по утрам на руках до лавки тащить, сам он спросонья идти не захочет. Да еще и каток растает. До конца зимы, конечно, погода не раз еще переменится, но все равно обидно.

Правда, вечером, когда снова морозец прихватил, на площадь пошли. Она с братишкой, и «кузен» увязался. Все катание насмарку! Только и делала, что останавливалась у бортика и глядела издали, как вор с Анной любезничает. А с другой стороны давешний лопоухий наблюдает — Жано, кажется. Хороший парень, хоть и с виду неказистый. До того, как этот Виктор из Галора «приехал» и все с ног на уши перевернул, Софи с Амелией от него Анне уже две записочки передали. На вторую она даже ответ написала. Так нет же, явился этот слободской красавчик и с ходу, без всяких записочек, подружке голову задурил!

Нет, Тьен, если подумать, тоже парень не совсем чтобы плохой. И добрым бывает, и заботливым. Только Софи всегда помнила, за какие деньги им с Люком гостинцы покупаются. Не отказывалась, но помнила. Да и кто знает, что у него на уме? Она как-то раз, когда в его комнате прибирала, среди прочих одну книжечку нашла. Тоненькую, в мягкой обложке. «Благочестивая Лизетт» называется. Решила, что из жития святых, вот и заглянула сдуру. А там это благочестие только в названии. Две странички пролистнула, так потом до вечера щеки горели. Правда, после видела, что он эту «Лизетт» возле очага бросил, и листочки из нее уже вырваны — видно, на растопку пустил. Но все равно, не нужно Анне с ним водиться, а то мало ли…

А как этому знакомству помешать, чтобы и с постояльцем не рассориться, и подруге не навредить, Софи не знала. Только извела себя нехорошими мыслями.

Еще и парочка та странная вспоминалась все время. Тьен будто и думать забыл, а ее в жар бросало, как представит, что опять с ними встретится…

— У тебя выходной завтра, я верно посчитал? — спросил парень, когда вернулись домой с катка.

— Верно.

Она думала стирку устроить и в комнатах убрать, но квартирант снова нарушил планы.

— Малого есть с кем оставить, чтоб с собой не таскать?

— С сударыней Жанной можно. Она, правда, почти не видит, но Люк ее любит, да и вообще послушный, — ответила Софи и лишь потом спохватилась: — А зачем?

— Гулять пойдем.

— Куда? — от такого заявления девочка опешила.

— Куда гулять? В Гуляй-город, естественно. Только платье поприличнее выбери, там, куда пойдем, пальто снять придется. И на голове сделай что-нибудь вместо этих жутких косичек.

Косички у нее были совсем не жуткие, и уже почти даже не косички, а настоящие косы: волосы отросли, силы набрали, цветом сделались как тягучая карамель — Софи самой нравилось, особенно когда перед сном распускала и расчесывала. Да и не хотела она ни в какой Гуляй-город. Такого города вообще нет!

— Не хочешь, сам пойду, — пожал плечами Тьен. — Но не жди, что в другой раз позову.

Зеленое платье должно подойти. То, что после хозяйской дочки на себя перешила. А волосы можно на затылке шпильками собрать, как мама делала, только не высоко, а то шапка не налезет.

Кварталы Ли-Рей, где за века прочно обосновали поэты, художники, скульпторы и прочие артисты, никто больше не называл Гуляй-городом. Словечко у них с Лансом придумалось само собой. Когда выбирались за слободскую заставу, говорили, что в город гулять. Так и пошло: Гуляй-город.

Сюда они ходили отдохнуть. И мысли не было поработать на вернисажах или в любительских залах, где непризнанные гении драматического искусства давали представления для узкого круга ценителей. Можно было просто бродить между выставленных на бульваре прямо вдоль тротуара картин, бросить пару монет в футляр уличного скрипача или посидеть в одном из маленьких уютных ресторанчиков, коими изобиловал этот район. Тьену нравились стихи и чай с бергамотом. И то, и другое подавали вечерами в кофейне на углу Парковой и Лайен. Шут предпочитал кальян, а потому посещал чаще собрания философов. После приятель и вовсе решил, что пиво в кабачке папаши Лу обходится дешевле и невразумительных бредней можно наслушаться там же, и Тьен стал наведываться в Ли-Рей один. У артистов принято было приходить в кофейню компаниями или парами, а он всегда присаживался за угловым столиком в одиночестве, цедил чай и слушал. Иногда вечера проходили впустую, а иногда, отсеяв горы нагроможденных друг на друга слов, находил для себя нечто стоящее. Записывал тут же на салфетке, но никогда не брал ее с собой — если вещь действительно была хороша, уносил в памяти. А если очень хороша, порою делалось грустно, что рядом нет никого, с кем можно было бы поделиться… Но не Иви же было с собой брать?

Подумывал пригласить Анну. Барышня воспитанная, начитанная, как выяснилось в разговоре. Но папаша Лимель не одобрил бы. Богемный Ли-Рей имел у мещан дурную славу обители вольнодумцев и распутников. Позвал Софи — эту попрекать некому. Да и недавний разговор вспомнился.

Мелкая сперва ломаться стала, будто у нее от таких приглашений отбоя нет. Бабы… Женщины, в смысле, все одинаковые. Но потом согласилась. Брата к соседке на вечер пристроила. Правильно, пора бы уже старушке отблагодарить чем-нибудь за уголек. И не только за уголек: продукты тоже нет-нет, да и пропадают из дома — не Софи же их тайком трескает? Так что не убудет с бабки. А может, ей и в радость с малым посидеть — все ж не одной.

И он в кои веки не сам в кофейню заявится. Хотелось бы, конечно, чтобы рядом кто пофасонистее был. Та же Иви фасадом больше в спутницы годилась. Но фасад — это одно, а то, что на чердаке у нее ветер гуляет — другое. Там же не мордой и прочими прелестями торговать, там слушать надо. Понимать. Софи поймет, наверное. Слух у нее почти как у него: тоже фальшь различает на раз и искренность чувствует. Ну и просто прогуляться девчонке не мешает, посмотреть, что еще на свете есть, кроме катка и лавки.