Мы были друзьями. Точнее… я пыталась быть его другом, потому что, несмотря на всю свою доброжелательность, он оставался очень закрытым человеком. Даже те, кто работал с ним давно, не знали, чем он живет и от чего бежит. Ходили слухи о какой-то темной истории, связанной с магами, из-за которой он ушел из армии и пошел работать в Корпус Либертад, но никто не знал подробностей. Сам он не рассказывал, а на осторожные вопросы или отвечал молчанием, или искусно менял тему. Несколько раз я пыталась проникнуть за стену холодного вежливого отчуждения, которой он себя окружил, но только однажды мне это почти удалось.

Заканчивался последний месяц зимы. Работы было как всегда много, людей – слишком мало, а бюрократические заморочки съедали половину рабочего времени. Однако мне удалось выбить неделю отпуска, и в последний рабочий день я задержалась допоздна, твердо решив, что подчищу все бумажные «хвосты» сегодня.

К тому моменту, когда мне это удалось, общественный транспорт уже закончил работу, собственной машины у меня еще не было, поэтому я вызвала такси. Пока ждала его, решила посетить офисную кухню и выпить чашку кофе. Порой некоторые из нас практически жили в штаб-квартире Корпуса, поэтому здесь имелось все необходимое: кухня, душевые, даже несколько спален, похожих на номера в очень аскетичной гостинице.

В ту ночь штаб-квартира была почти пуста. Несколько человек как всегда находились на посту охраны, может быть, кто-то еще сидел в лабораториях, кабинетах и ритуальных залах, а на кухне в тот момент оказался только он, мой шеф, старший следователь Маркус Фрост.

Он сидел, развалившись в кресле за дальним столиком у огромного, во всю стену, окна и задумчиво смотрел на свое отражение в темном стекле. Кажется, я впервые видела его без кителя, с расстегнутыми верхними пуговицами белоснежной форменной рубашки. Следователи относились к военизированной части Корпуса и носили форму, близкую по виду к армейской, хотя сам по себе Корпус оставался независим от Армии Федерации.

Для всех всегда оставалось загадкой, как Фросту удается выглядеть идеально каждый день, в любой ситуации. Даже когда мы проводили расследования в глуши и оставались на ногах сутками, его рубашка казалась свежей, а форма никогда не мялась и оставалась застегнутой на все пуговицы. Он всегда был гладко выбрит, пострижен и причесан «по уставу» и источал тонкий ненавязчивый аромат хорошего мужского парфюма.

Именно поэтому я очень удивилась, увидев его без кителя, в расстегнутой сверху рубашке, с чуть взъерошенными волосами и легкой тенью щетины на подбородке. Он выглядел уставшим и очень грустным. Даже не будь я аналитиком, догадалась бы: случилось что-то плохое.

– Разве ты не должна быть в отпуске? – поинтересовался он, заметив меня. Несмотря на его состояние, у него нашлись силы на небольшую улыбку и доброжелательный тон.

– Можешь считать, что я уже в нем, – улыбнулась я в ответ. – Решила разорить Корпус на чашку кофе перед уходом, после чего неделю не хочу никого из вас видеть.

Я сказала это легким шутливым тоном, естественно, не имея в виду его самого, поскольку больше всего на свете я хотела бы видеть его каждый день: первым делом утром и последним делом перед сном.

Он улыбнулся, на мгновение отведя взгляд в сторону, и я вдруг поняла, что он прекрасно знает об этом моем желании, просто старается не показывать вида. Все эти месяцы он упрямо игнорировал мои попытки флиртовать с ним, но ни разу откровенно не велел прекратить. Щадил мою гордость, должно быть. Поэтому со временем я прекратила сама, решив, что я не в его вкусе, или он уже с кем-то, или категорически против романов на рабочем месте, или просто не замечает.

Маркус посмотрел на часы, покачал головой и предложил:

– Давай я лучше сделаю тебе чай. Поухаживаю за тобой напоследок.

Он тяжело поднялся на ноги, словно на плечи ему давила гранитная плита весом в тонну, но оказался у кухонных шкафчиков первым, включая вместо кофемашины чайник.

– Спасибо, – поблагодарила я, садясь без приглашения за тот же столик, за которым сидел он. На правах коллеги я легко могла себе это позволить.

– Куда-то уезжаешь? – поинтересовался Маркус, ставя передо мной чашку ароматного черного чая с мятой и без сахара.

Он всегда помнил, кто и как в его группе предпочитает пить чай и кофе. Как он это делал, я до сих пор не знаю.

– Да, решила навестить подругу. Она недавно вышла замуж и уехала в Верту. Теперь тоскует там одна, без друзей, поэтому зовет в гости.

– В Верту? – удивился Маркус. – Променяла мир технологий на мир магии? Как непатриотично.

В его тоне слышалась ирония, но я все равно слегка напряглась. Дарконская Федерация не так давно обрела независимость от магов, на государственном уровне постоянно шли разговоры о важности сохранения нашего «особого» пути и даже на тех, кто просто посещал территории магов, смотрели порой косо. В связи с этим я нервничала перед предстоящей поездкой, но не навестить лучшую подругу не могла.

– Полагаю, она не думала о патриотизме. Просто выбирала любимого мужчину.

– Неудачно выбрала? Раз тоскует?

Обычно Маркус не имел привычки задавать так много вопросов, если только разговор не касался работы. Разговоры на личные темы он лишь поддерживал, но никогда не инициировал и не развивал. Сейчас же он с интересом смотрел на меня, сидя напротив, но уже прямо, а не развалившись.

– Да нет, вполне удачно. Но ей трудно адаптироваться к новой жизни. Как специалист она там не нужна, поэтому не работает. Ее муж – хороший человек, но очень занятой.

– Состоятельный?

– Вполне.

Маркус кивнул и потянулся к своей чашке, как будто не знал, о чем еще спросить, но та оказалась пуста. Поэтому он просто передвинул ее и снова посмотрел на меня.

– Отвезти тебя домой? Общественный транспорт уже не ходит.

– Я вызвала такси, – зачем-то честно призналась я, за что тут же себя возненавидела. Кто только тянул за язык?

– Ясно.

Казалось, его это огорчило. Я почти решилась сказать, что могу и отказаться от машины, возобновляя когда-то оставленные попытки флирта, но он уже задал новый вопрос:

– Давно интересуюсь: почему Лионелла? Необычное имя.

Я пожала плечами. Меня часто спрашивали, почему родители дали мне такое имя, но я не могла рассказать ничего интересного. Даже придумала несколько историй, но сейчас все они вылетели из головы: меня слишком удивил сам факт вопроса. Наверное, это был самый личный вопрос, который я или кто-либо еще из команды слышал от Маркуса.

– Просто моей маме нравилось это имя.

– Красивое имя. Подходит красивой девушке.

Он улыбнулся. Это уже походило на комплимент, и моя почти похороненная надежда вдруг конвульсивно задрыгала ножкой. Неужели что-то сдвинулось с мертвой точки? Или просто ему сейчас так плохо, что он сам на себя не похож?

– У тебя все в порядке?

Наверное, это был не лучший ответ на комплимент, но меня вдруг сильно обеспокоили и его вид, и его тон, и его нетипичное поведение.

Он целую минуту молчал, глядя мне в глаза. Как будто желал что-то сказать, мысленно формулировал длинную речь, не зная, с чего лучше начать. Я терпеливо ждала ответа, выдерживая его взгляд, любуясь почти прозрачными серыми радужками в обрамлении черных ресниц.

– Все хорошо, – наконец ответил Маркус, и голос его прозвучал тихо и глухо как никогда. Ложь была настолько явной и неприкрытой, что в ней отчетливо слышалось: «Я не хочу с тобой об этом говорить».

Я набрала в легкие воздух, чтобы сказать что-то в ответ. Тишина и полумрак вокруг создавали иллюзию конца времени и мира, когда уже не страшно переступать черту и нарушать статус-кво. Его состояние давало мне надежду, что именно сегодня я смогу получить от него какой-то простой и понятный знак: есть ли мне на что надеяться.

Он не отводил от меня взгляд, как будто ждал ответа, ждал нового вопроса, повода поделиться с кем-то возникшей проблемой. Я почти физически ощущала, как сильно он хочет о чем-то мне рассказать. Стена холодного отчуждения впервые дрогнула и показала мне едва заметную дверь, через которую можно за нее проникнуть. Мне оставалось лишь протянуть руку и толкнуть эту дверь, впервые оказаться по другую сторону стены и увидеть, наконец, что же она все это время скрывала. Или просто обороняла?