Риман допил воду и отставил стакан. Проходящий мимо официант не то, чтобы взял, скорее изящным движением дематериализовал пустую емкость.

— А по большому счету — лишь один. Денег у тебя теперь больше, так что ты наверняка наймешь ганзу побольше и постараешься расшириться. И какое-то время с тобой даже будут иметь дело. Как раз благодаря той самой известности, о которой я упомянул. Ты будешь интересен, и тебя осторожно проверят на профпригодность. Но ты ведь лишь мелкий тягач и в серьезные дела вхож не был. Ты не знаешь людей, схем, специфики, проблем и всего остального. Провалишь пару сделок и либо потеряешь все деньги, либо тебя закопают. Или можешь пойти к нам на службу. Со временем, думаю, дорастешь до нормального офицера.

Олег помолчал, глядя в скатерть. Наемники в свою очередь смотрели на него, Риман с ироническим любопытством, Беркли прищурившись, поигрывая пустой вилкой.

— Хорошо, когда тебе обязан богатый и влиятельный человек, — наконец вымолвил Олег, все так же не глядя на собеседников. — Можно взять награду не только деньгами, но и возможностями.

— Ты о чем? — не понял Ицхак.

Солдатенков поднял глаза, и Риман чуть не вздрогнул, несмотря на весь опыт и выдержку. Один глаз Олега подернулся серой пленкой начинающейся катаракты, которую еще только предстояло прооперировать. Зато второй превратился в око смерти. Крошечное озеро беспредельной ненависти.

— Это были вы… — тихо сказал Солдатенков. — Это был «Деспер».

— Чего? — прищурился Фрэнк. Риман же все понял быстрее.

— Кажется, у нашего юного друга к «Десперу» особые и личные счеты, — задумчиво протянул Ицхак. — Я угадал?

— Три года назад, — Олег по-прежнему сверлил взглядом Римана, и тому было очень неуютно под лучом концентрированной, нечеловеческой злобы. — «Громов, Престейн и наследники». Золотые и платиновые россыпи. Это вас нанял Престейн.

— Надо же… — Риман улыбнулся одной половиной рта. Вторая осталась неподвижна, как у инсультника, и выглядело это жутко. — Кого ты там потерял?

— Людей, — Олег ограничился всего одним словом, но этого было вполне достаточно.

— Жаль, — сказал Ицхак без рисовки, просто отмечая факт. — Мы не афишировали свое участие, но я так понимаю, помогли связи святош?

Солдатенков молча и медленно кивнул. Он ждал, что наемник испугается или хотя бы вздрогнет, но ошибся. Риман и Беркли убивали за деньги слишком давно и слишком много.

— Жаль, — повторил Ицхак, промокнув губы салфеткой и небрежно бросив ее на стол. — Ну что ж, полагаю, предложение о найме больше не актуально. Хорошо, что не все твои спутники столь принципиальны.

— Кот решает за себя, — сказал Солдатенков. — Если считает, что готов служить вам, это его выбор. Он его заслужил.

— Ну-ну, — мягко и загадочно улыбнулся Беркли.

Наемники встали одновременно, как по команде.

— Бывай… солдат, — без особого дружелюбия, но и без всякой злобы напутствовал Риман. — Может и встретимся.

И уже в спину им донеслось обещание.

— Я вас убью.

— Что? — спросил через плечо Беркли. Риман не обернулся.

— Я убью вас, Деспер, — повторил Олег. — Слышите?

Совладельцы «Деспера» обменялись понимающими и снисходительными улыбками.

— Попробуй, — согласился, все так же, не оборачиваясь, Ицхак. — Будем ждать.

Кригсмейстеры уходили, плечом к плечу. Два старых соперника, чье взаимное недоверие так успешно двигало вперед «самую успешную коммерческую армию мира». А вслед им смотрел человек, чья безадресная ненависть наконец-то обрела зримое воплощение.

— Я вас убью, — повторил Олег. — Я убью вас, Деспер…

Наверху Олега ждали две записки фототелеграфа, доставленные пневмопочтой. В одной Хохол кратко извещал, что скоро его, наконец, выписывают из больницы, подлатали хорошо, и нехудо бы встретиться, перетолковать за жизнь и все остальное. В другой была только одна фраза хорошо знакомым почерком.

«Tengo culpa»

«Прости меня», по-испански.

Солдатенков понял, кого имел в виду десперовец, когда говорил о менее принципиальном спутнике.

Олег смял записку, уронил ее, глядя, как тонкий листок, кружась, опускается на мягкий ковер. Бесцельно походил по номеру, спотыкаясь о мебель. Галстук начал душить. Человек попытался снять его, но мешала булавка. В конце концов, Олег просто вырвал ее, разодрав воротник сорочки, стянул с шеи удушающую петлю. В груди, рядом с сердцем, потихоньку разгорался огонь боли. Человек сел, привалившись спиной к роскошной двуспальной кровати. Здоровый глаз жгло, больной же застыл в орбите, словно кусок льда. Олег провел руками по лицу, стер непрошенную слезу, однако на ее место выкатилась другая. И еще, и еще…

Сидя прямо на роскошном паласе, Олег тер глаза, словно школьник, стыдящийся показать слабость перед одноклассницами. Пока, наконец, не разрыдался по-настоящему.

«Я вас найду, я вас убью…» Как, должно быть, он был смешон для могущественных кригсмейстеров со своим размахиванием кулачками. «Деспер» снова выиграл, даже не напрягаясь, мимоходом и между делом.

Одинокий калека с изувеченным телом и душой, в окружении роскоши и достатка, плакал впервые за три года, понимая, что «Деспер» снова выиграл. И снова забрал у него все. По-настоящему все.

Утром следующего дня Хольг Зольден оставил за собой все прошлое. Он выписался из роскошного отеля, исчезнув без следа. О том, куда Хольг отправился дальше, мог бы поведать Антуан Торрес, однако Капитан не афишировал, кто и откуда приходит в Народный Антиимпериалистический Фронт.

Так началась кровавая и страшная вражда, замешанная на безграничной ненависти. Ей суждено было продлиться почти двадцать лет и унести жизни многих, очень многих людей…

Но это уже совсем другая история.

Гильермо послушно вытянул правую руку. Швея быстро пробежалась умелыми пальцами по шву, закрепляя края ткани булавками. Непрошеный лучик солнца скользнул по белоснежной ткани, заиграл на золотом шитье. Избранный папа отправится в camera lacrimatoria, чтобы выбрать одну из трех сутан разного размера. Однако Морхауз не собирался оставлять что-либо на волю случая, так что правильное облачение подшивалось заранее, в точности по фигуре.

— И о насущном… — церемониймейстер склонил голову, с крайне озабоченным видом открыл тонкую сафьяновую папку.

Гильермо молчал, поворачиваясь вокруг собственной оси соответственно командам швеи.

— Вам следует обдумать также еще один весьма важный вопрос, — сообщил церемониймейстер. — А именно, вопрос имени. Учитывая обстоятельства и сообразно консультациям, я порекомендовал бы вам принять имя Пия Двенадцатого. Дабы сохранить преемственность во всей полноте.

— Гильермо, — сказал будущий понтифик, опуская одну руку и поднимая другую.

— Простите… что?

— Гильермо, — повторил Боскэ.

— Осмелюсь возразить, — церемониймейстер явно колебался, разрываясь между почтительностью и необходимостью вразумления. — С учетом всех обстоятельств, определенно куда более уместным стало бы имя Пия…

— Разве все мы не равны перед Господом? — легко возразил Боскэ. — Разве он не читает всех нас подобно раскрытой книге, от первой и до последней буквы? Какая разница, чьим именем и номером я назовусь, если пред Ним я останусь тем же, кем и был?

— Ваше… — церемониймейстер немного помолчал, собираясь с мыслями. — Неужели вы порицаете своих предшественников, которые…

— Разве я сторож собратьям своим? — Боскэ не стал ждать окончания фразы. — Это их выбор, их решение. Я же был назван своим именем, под ним и намерен предстать пред Его судом, когда придет мой час. Я думаю, что Гильермо — звучит не хуже любого иного имени.

— Быть может, стоит хотя бы транскрибировать его на … более традиционный европейский манер? Скажем, Вильгельм. Вильгельм Первый?

Боскэ не ответил. Церемониймейстер машинально сглотнул, немного помолчал, избегая встречаться взглядом с будущим Гильермо Первым. Затем, после долгой паузы, наконец, решил, что не стоит сразу и явно перечить понтифику, а лучше на время сменить тему.