— Боргар, мы не удержимся! Люди обезумели! Они идут по трупам!

Арбитр Сименсен слишком хорошо знал своего заместителя. Чтобы Дживс сорвалась на крик и назвала командира по второй, личной фамилии должно было произойти что‑то совсем экстраординарное.

Сименсен скрипнул зубами. Ему уже доводилось подавлять городские бунты, на своей первой планете, будучи таким же стажером, как Леанор. Поэтому арбитр знал, что это лишь вопрос времени и технологии. Толпа кажется безликой и всесокрушающей, слепой стихией. Но это не так. Правильно выбрав точки удержания, чередуя жесткую оборону и сокрушительные удары, можно удержать даже малыми силами миллионные сборища. Главное — знать, как это делать. И очень хорошо представлять баланс сил в мегаполисе, чтобы пообещать одним и пригрозить другим, а третьих просто истребить на всякий случай, превентивно.

Но в этом случае отработанная методика дала сбой. Ахерон подвели его отдаленность и патриархальность — местная полиция отлично справлялась с рутинной работой и довольно неплохо парировала внеплановые угрозы. Но только до тех пор, пока они оставались в рамках привычных, отработанных угроз — бунт, забастовка, вспышка инфекции на уровне дистрикта, промышленная авария и так далее. Теперь же все обстояло совершенно по — иному.

Псайкерские удары культа генокрадов накрыли весь Танбранд. Зов культа, являясь отражением абсолютно чуждых, предельно антагонистичных человеку эмоций, означал смерть для всего живого на планете, и массовая психика Танбранда, будучи не в силах определить смысл и содержание псайкерского сигнала, тем не менее отлично считала этот посыл. Значительная часть жителей Черного Города отделалась приступом меланхолии и мрачной депрессии. Кто‑то вообще ничего не почувствовал. Но у малой доли населения реакция выразилась в неконтролируемых приступах слепой паники, переходящих в тотальную агрессию. Так разбуженный орк, чувствуя угрозу, начинает вслепую размахивать рубилом, круша все подряд. Их было немного относительно семидесяти миллионов жителей Города. Но это 'немного' все равно исчислялось сотнями тысяч.

А дальше началась цепная реакция. Безумная толпа крушила и уничтожала все, одержимая лишь одним желанием — вырваться из железных клетей дистриктов, куда угодно, любой ценой бежать от неосознанной и смертельной угрозы. И тем самым выступала как катализатор в растворе, заражая коллективным помешательством, притягивая к себе все новые и новые человеческие молекулы.

Полиция дрогнула. Гвардия губернатора, привычная к битвам с ксеносами, растерялась. В строю, полностью собранные и готовые к схватке, остались только энфорсеры Сименсена, но их было слишком мало. Даже разбей арбитр свой отряд по одному человеку, и в этом случае их не хватило бы для удержания всех ключевых точек Танбранда.

И, контролируя действия рот по воксу, перехватывая заполошные призывы о помощи и проклятия запертых и осажденных полицейских, ругань и попытку скоординировать гвардейцев Теркильсена, Владимир отчетливо понял — битва за Танбранд почти проиграна

Это не было битвой, даже не было схваткой. Скорее — устрашающей в своей хаотичности и беспредельной жестокости поножовщиной. От первого 'контакта' до насосной станции людей отделяло полторы сотни метров. И они шли вперед, метр за метром, бешено стреляя, отмахиваясь дубинами и тесаками, забрасывая термическими гранатами любое ответвление от общей магистрали, любой отнорок. Савларцы не подбадривали себя обычными для воинов Империума кличами, не призывали помощь Его, не читали литании, несущие страх врагам. Они лишь выли от ярости, сами подобные ксеносам, которых истребляли. И страшными сорванными голосами скандировали в такт собственному дьявольскому ритму:

— Золото! Золото!! Зо — ло‑то!!

— Хемоганы! — рявкнул динамик на комиссарском самоходе. — Пора.

Вперед выступил рослый белобрысый боец с откинутым капюшоном и сорванной маской респиратора. Против обыкновения, его лицо не было изуродовано, как у большинства савларцев — болезнями, пылью и шрамами. Только нос с неестественной горбинкой, следом давнего перелома. В руках светловолосый каторжник держал нечто смахивающее одновременно и на стандартный гвардейский огнемет, и на промышленный краскопульт. Агрегат был настолько объемен и тяжел, что крепился на специальном шарнире, который в свою очередь опирался на скелетированную экзокирасу, охватывавшую плечи и торс каторжника.

— Поливай все, — приказал главарь, как напильником по наждаку шоркнул — командные вопли посадили голос.

— Дождик, кап! — жизнерадостно заорал Дрейк и нажал рычаг спуска. Из широкого раструба "краскопульта" вырвался фонтанчик бледно — зеленой жидкости, кажущейся почти черной в мутно — красном свете аварийных ламп под потолком и налобных фонарей савларцев. Фонтанчик превратился в струю, бьющую под солидным напором. И там, куда падали мелкие капли зеленой жидкости — металл, камень, пластик, живая и мертвая плоть, кость — все начинало дымиться желтоватыми клубами, плавилось и текло, словно воск, сочилось неяркими, потусторонними огоньками химического огня.

Определенно тот, кто придумал "хемоган" — распылитель едкого соединения на основе фтора, был безумен. Но при этом — гениален. Фторовая пушка сжигала и плавила хитиновую броню генокрадов, словно обычную ломкую пластмассу, а у савларцев таких орудий было три. Щедро распыляя дьявольскую смесь на все стороны, наемники прорвались в следующий зал, оставляя за собой ад термохимического распада.

Сейчас планетарный Комиссар острее обычного чувствовал свою увечность. Старые, кажется, десятилетия назад угасшие рефлексы просыпались, звали в бой. Требовали вести людей словом Императора и личным примером. Но сегодня обеспечивавшая существование калеки стальная клетка была обозом и обузой боевой группы. Оставалась знакомая, хоть и непривычная работа штабного офицера, помогающего сориентироваться в хаосе боя. А этот бой, надо признать, был хуже, чем схватка пехотной колонны, пойманной на марше передовым отрядом зеленошкурых с костоломками и поджигалами.

Но савларцы не нуждались в слове Императора, вдохновлять их следовало на понятном им языке.

Размытая костистая тень промелькнула под потолком, генокрад мчался со скоростью бегущего человека, цепляясь за трубы и кабельные коробы. Он проскочил над головами каторжников, нацеливаясь на большую самоходную машину, где очевидно сидел человеческий вождь. Один миг — и многолапый враг прыгнул на самоход, длинные когти с лязгом врубились в края смотровой амбразуры. Суставчатые лапы — более сильные, нежели манипуляторы сервитора — напряглись, и генокрад вырвал с корнем врезанное прямо в металл бронестекло.

Комиссар увидел прямо перед собой страшную морду генокрада — назвать эту харю "лицом" не осмелился бы самый извращенный еретик — ксенофил. В следующее мгновение ближайший савларец, памятуя, что не будет нанимателя — не будет и "солнышка", махнул гирькой на тонкой, но прочной цепи. Снаряд был мал, но раскрученный по широкой дуге набрал внушительный импульс. Невероятным образом не задев никого из людей, шарик из свинца в стальной оплетке врезался в череп генокрада, смахнув того с комиссарского самохода. Чудовище крутанулось на скальном полу, покрытом горячими гильзами и земляной крошкой, и развалилось грудой смрадной плоти, расстрелянное в упор из двух пулеметов.

Еще один зал… Сколько сдохло врагов комиссар даже не пытался гадать. А вот его наемники уже полегли наполовину, и среди оставшихся не было ни одного, кто не оказался ранен. Самоход мерно топал, перешагивая трупы, расплющивая гильзы.

'Где‑то здесь должен быть доступ к пультам насосной станции" — вспоминал калека инструкции Инженера — Археолога. — "Часть телеметрии с нее до сих пор идет. Поисковая партия Управления до люка не добралась из‑за завалов. Станция — второго ряда резерва, так что усиленную группу поиска не посылали. Один из патрубков, по документам, не заглушен. Его клапан телеметрию не отдает, но, судя по потреблению электричества, должен быть исправен."