— Vice versa и et cetera[148], — услышал Дорожкин тонкий дребезжащий голосок и разглядел у красного кирпичного столба растрепанного старичка в мешковатом костюме и в черных, свойственных слепцам, очках. — Именно так и звучит. Вице вэрса и эт цэтэра. Благословенная латынь. Что означает: «наоборот, наизнанку, в обратном порядке, противоположным образом» в первом случае и «некое множество, следующее по пятам познания или учета» — во втором. Профессор Дубицкас к вашим услугам. Антонас Иозасович.
— Дорожкин, — растерянно представился Дорожкин. — Евгений. Константинович.
— Праздное времяпрепровождение несвойственно этому городу, — продолжил дребезжать старичок, снимая очки, под которыми оказались вполне себе зрячие глаза. — Хотя на первый взгляд является его сутью. Вы кто, Евгений Константинович?
— Я новый инспектор, — постарался выпрямить спину Дорожкин.
— Вы уверены? — нахмурился старичок.
— Да вроде бы пока не было причин сомневаться, — пожал плечами Дорожкин.
— Hominis est errare insipientis perseverare[149], — причмокнув, вздохнул старичок. — И все-таки, возможно, я слишком безапелляционен. Не торопитесь именовать непознанное, сначала попробуйте проникнуть в суть вещей, и тогда вы, может быть, поймете, что целью познания как раз и является установление имени всего. Подлинного имени.
— Вряд ли название моей должности изменится, если я проникну в ее суть, — втянул полной грудью запах липовой листвы Дорожкин. — Конечно, если не пойду после этого на повышение.
— Есть множество повышений, но ни одно из них не гарантирует возвышения над самим собой, скорее наоборот, — снова насадил очки на нос старичок и неожиданно улыбнулся. — Надолго к нам, Евгений Константинович?
— Как пойдет, Антонас Иозасович, — ответил улыбкой Дорожкин и вспомнил фразу, с которой отправлялся на сдачу зачетов в институте. — Alea jacta est[150]. Завтра заступаю.
— Не заступайте, да незаступимы будете, — безжизненно, словно и не было мимолетной улыбки, посоветовал старичок, развернулся и побрел, шелестя листьями, к тяжелым дверям.
Дорожкин пожал плечами и двинулся дальше, подошел к захлестнутым на тяжелую цепь воротам, на которых в увеличенном размере красовались все те же латинские фразы, и сначала разглядел на каменных парапетах у лестницы двух несколько странноватых, лишенных фараонских головных уборов сфинксов, а затем уж и надпись желтыми металлическими буквами над входом: «Институт общих проблем».
Прогулка становилась все интереснее. Уже быстрым шагом Дорожкин миновал правое крыло огромного здания и подошел к следующему перекрестку, где и остановился в некоторой растерянности. То, что он принял за кусты и границу города, скорее всего, ею и являлось, только за невысокой оградой тянулся не редкий перелесок, а кладбище. Против правил, принятых в родной деревне Дорожкина, да и на всех прочих отечественных кладбищах, на которые судьба забрасывала его волей печальных обстоятельств, здесь никаких оград, кроме общей, не наблюдалось. Зато памятники, кресты, обелиски, могильные плиты и даже склепы за не слишком широкой полосой бурьяна торчали в изобилии, и редкие березки, шелестящие желтыми прядями, не могли скрыть безудержную фантазию безутешных родственников. Именно здесь и начиналась улица Мертвых. Улица Бабеля пересекала ее под прямым углом и уже через десяток шагов плавно заворачивала вдоль кладбища на юго-запад, огибая, судя по штабелям бруса и досок и приглушенному визгу пил, внушительную пилораму, за которой полуденное солнце золотило маковки небольшой церквушки. Улица же Мертвых, стартуя у очередного красного таксофона, уходила вправо. «Как в Нью-Йорке, — подумал Дорожкин, который никогда не выезжал за границу. — Параллельные улицы пересекаются с параллельными. Или почти параллельными». В голову ему тут же пришло, что название улицы вряд ли имеет отношение к кому-то по фамилии Мертвых, но неприятная мысль сменилась успокаивающей, что ничего страшного в данном названии нет, тем более что и мертвые находятся тут же. Лежат в земле, придавленные камнями и крестами, омытые слезами родных и друзей.
На противоположной стороне улицы стояла водонапорная башня, которая от времени лишилась изрядной доли высоты и прежнего предназначения. Теперь ее венчал черепичный конус, под которым крупными буквами было выведено: «Урнов, сыновья и дочь», а еще ниже колыхались два бледно-голубых полотнища с надписями: «Гробовая мастерская» и «Вам понравится». Тут же на нехитром приспособлении медленно вращался обитый бордовым плюшем миниатюрный гроб, крышка которого, обнажая розово-кремовое нутро, торчала в небо под углом в сорок пять градусов.
— Уважаемый! — услышал Дорожкин оклик, остановился и разглядел худощавого мужчину лет сорока, который двигался к нему как раз из открытой двери между двумя вышеупомянутыми плакатами. Одет мужчина был в черный, тщательно отутюженный костюм, а на лице имел скорбную гримасу, свойственную, к примеру, собакам породы бассет-хаунд. — Уважаемый! — Мужчина слегка запыхался, догнал Дорожкина, но руку ему не протянул, а приложил ее к груди и вежливо спросил: — Метр семьдесят шесть?
— То есть? — не понял Дорожкин.
— Я владелец заведения, — объяснил мужчина. — Владимир, для вас можно просто, Вова. Ваш рост метр семьдесят шесть, вес восемьдесят пять килограмм?
— Восемьдесят четыре, — поправил Дорожкин гробовщика. — А вам, собственно, зачем?
— А что со здоровьем? — почесал гробовщик тщательно выбритый подбородок. — Не жалуетесь? Язвы там, гастрита нет? Курите? Как с печенью? Хотя нет, белки у вас в порядке. Жаль. А что с предками? Онкология встречалась?
— Вы чего хотите-то? — попятился от гробовщика Дорожкин.
— Поймите, — гробовщик вздохнул, отчего его нижние веки опустились как минимум на пару миллиметров, — я, лично, желаю вам крепкого здоровья, но обстоятельства…
— Какие обстоятельства? — не понял Дорожкин.
— Разные, — уклончиво моргнул гробовщик. — Ну дорожно-транспортные происшествия у нас сведены к минимуму, но прочие факторы вполне себе способствуют смертности. К примеру, бытовые ссоры, сердечные заболевания, инсульты, всяческие лихорадки. А лес? Лес — это клещ. А где клещ, там и энцефалит. Впрочем, энцефалит по нынешним временам — это так, баловство. Но даже если вы и не из баловников, в конце концов, имеет место и смерть от естественных причин. Да собственно, почему нет? От естественных причин — моя любимая смерть. Редко до нее, правда, кто доживает…
— Стоп! — ошарашенно поднял руку Дорожкин. — Какое отношение ко всему этому имею я?
— Самое непосредственное, — ухватил Дорожкина за локоть гробовщик. — Вам несказанно повезло. У меня имеется изумительный гробик как раз на вас. Снаружи темно-синий с волной муар, изнутри бледно-голубой атлас. Подбивка холлофайбером. Тут вам и мягкость, и тепло, и никакой аллергии. Имеется специальный глазок в крышке. Легко открывается изнутри. И поверх всего ленты под серебро. И все это удовольствие за полцены. Причем, покупая этот гроб до конца сентября, на каждый последующий гроб вы будете иметь скидку еще в пятнадцать процентов.
— Извините. — Дорожкин содрал с локтя кисть гробовщика. — Обязательно. При случае. Но пока у меня несколько иные планы.
— Ну как знаете, — оскорбленно крикнул вслед Дорожкину гробовщик. — В другом месте придется переплачивать, да еще перевозка обойдется в копеечку, а тут все рядом! Не понимают некоторые собственной выгоды…
Дорожкин передернул плечами, еще раз обернулся вслед возвращающемуся в покинутое логово гробовщику и ускорил шаг. Улицу Мертвых хотелось миновать как можно быстрее.
Между тем она оказалась довольно оживленной. Сразу за бывшей водонапорной башней высились три, как понял Дорожкин, обычных для Кузьминска пятиэтажных дома, первые этажи которых занимали соответственно рюмочная, распивочная и шашлычная. Из последней приглушенно доносился шашлычный шлягер «Черные глаза», у второй сидел на скамье аккуратный, но, судя по всему, мертвецки пьяный человек в дорогом костюме, а у первой лицом друг к другу молча стояли трое сутулых и умеренно пузатых стариков. Едва Дорожкин обратил на них внимание, как старики одновременно повернулись в его сторону и с одинаково оттопыренными нижними губами стали сверлить его глазками. Это продолжалось секунд пять, после чего на дряблые лица синхронно наползли гримасы разочарования, три правых руки синхронно махнули в сторону Дорожкина, и безмолвный диалог, глаза в глаза, продолжился.
