Никита выбрался следом, прислушиваясь не столько к звукам жизни чужого города, сколько к шепоту «Васи», который снова заметил постороннего наблюдателя.

Над городом медленно кружил виброкрыл величиной с крупного орла, вспыхивая радужными плавниками. Больше никаких живых или движущихся предметов в поле зрения и в поле интуиции Никиты не попало.

– Не отставайте, – окликнула его Флоренс, уверенно направляясь к ближайшему зданию. – Что вы там увидели?

Никита указал на виброкрыла.

– Интересная птичка. «Крылья орловы, хобота слоновы; мы их бить, а они нашу кровь пить».

Девушка засмеялась.

– Похоже. О ком это на самом деле?

– Древняя поговорка о комарах. Что-то не похож виброкрыл на комара, перефантазировали биологи.

– Тем не менее это существо физиологически ближе к насекомым и к тому же способно кусаться. Кстати, укус виброкрыла вызывает пароксизм удовольствия. Были попытки отлова виброкрылов для получения сеансов удовольствия.

Никита кивнул, он знал, о чем идет речь.

Прошли мимо квадратной толстой плиты, утонувшей в траве. Материал плиты напоминал бетон. Такие прекрасно сохранившиеся плиты встречались в изобилии на всех островах Дайсонов, но их предназначение оставалось тайной. Гипотеза археонавтов, что это постаменты для скульптур, не выдерживала критики.

Пересвет подошел к стене здания, прогнувшейся, покрытой наплывами и вмятинами, потрогал ее рукой и получил слабый электрический укол. Материал стены походил на серый мрамор с черными прожилками, образующий тонкий, удивительно красивый муаровый рисунок, но главное – он был теплым на ощупь.

– Вудволл, – пробормотал Никита. – Город живой, как вудволловый лес. Предлагаю альтернативную идею: дикие вудволловые леса жили на планетах изначально, а дайсониане их одомашнили, изменив генетическую программу.

– Хорошая идея, но вас уже опередили палеобиологи.

Флоренс пошла вперед, касаясь стены рукой.

Они обошли здание, заглянули в окна другого, остановились перед третьим, в стене которого зияло отверстие в форме цветочного бутона.

Стены этого здания пошли складками, из которых вырастали плоские досковидные контрфорсы, достигающие почвы, и были покрыты серебристым пушком, словно поседели от времени.

с чувством прочитал Никита. Глаза Флоренс на мгновение стали пытливыми и холодными, словно она, взвесив слова, нашла в них скрытый недобрый смысл.

– Чьи это?

– «Ноктюрн» Афанасия Фета, девятнадцатый век.

– Подходят, будто написаны специально. А дальше помнишь?

– А дальше:

– А вы, оказывается, лирик, уважаемый инспектор по освоению. Стихи – это хобби или метод давления на женскую психику?

Никита улыбнулся.

– Увлечение юности, да и сейчас я нахожу многое для ума и сердца в русской поэзии девятнадцатого и двадцатого веков.

Он заглянул в пролом, сквозь который был виден интерьер здания. Собственно, зданиями дома дайсониан можно было назвать лишь условно, потому что они представляли собой скорее дворики в окружении толстых и высоких стен с окнами и без них. Но дворики эти не были пустыми, они заросли странными, похожими на металлические, конструкциями, фермами и арками, образующими ажурную пространственную решетку с утолщениями в узлах и сочленениях.

– Сорняки, – сказала Флоренс, кивнув на конструкции. А Никита наконец понял, почему «Вася» настойчиво доказывал присутствие скрытого наблюдателя. За густыми зарослями сорняков в углу двора прятался дайс-островитянин. Чем-то он напоминал Пака, забавного проказливого чертенка из комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь».

– Что вы там увидели? – насторожилась девушка.

– Аборигена. Он увидел нас и спрятался.

К инспектору снова пришло ощущение нависшего над ним каменного свода пещеры, рождающего шорохи и множественное эхо от звуков падающих капель воды; он находился внутри мертвого и одновременно живого исполина, настолько чужого и далекого от всего, чем жил человек, что эта мысль была физически ощутима, порождала душевную муку, отчаяние и желание постичь то, что этот исполин хотел сообщить…

Флоренс взяла Никиту за руку и как маленького отвела на середину улицы.

– С непривычки можно заработать эйфоропатию. Вудволловые города, да и дикие леса тоже, образуют сложнейшие системы электрических биополей. Вполне вероятно, что дайсониане жили в симбиозе со своими городами. Пойдемте покажу кое-что интересное, чего вы еще не видели.

Они вышли на перекресток улиц, свернули и подошли к зданию круглой формы, стоявшему обособленно, в отличие от остальных строений, сросшихся стенами в мозаичные кварталы. У здания были окна-щели и «парадный вход» в форме буквы «Т».

Флоренс обернулась, прижала палец к губам.

– Тс-с-с, не спугните! В этом доме поселился бхихор.

Никита послушно кивнул. Он еще не видел вблизи это чудо дайсонианской природы – полусущество-полурастение.

Разведчики прокрались к нижнему из окон и заглянули внутрь здания.

Взору открылся голый оранжевый двор, перепаханный бороздами, словно его недавно вскапывали. У дальней стены двора на участке, освещенном солнцем, рос бхихор.

Он был похож на гриб сморчок высотой в два метра, спрятавшийся под громадным перепончатым зонтом. Тело гриба было коричневым, складки головы – черными, псевдоноги, заменявшие корни, – их было три, – золотились пушком, псевдоруки-хваталища бхихора поддерживали паранатальный вырост на голове – фотоэлементный зонт, впитывающий даровую энергию светила.

Никита неловко шевельнул рукой, и в следующую секунду бхихор их заметил, хотя глаз у него не было, вернее, не было глаз, подобных человеческим. Гриб почти мгновенно свернул свой зонт в шар головы, втянул руки в тело, скорчился и замер, похожий теперь на обгорелый пень. Потом вдруг выдрал ноги-корни из почвы и отполз подальше в тень, оставив свежую борозду.

– Испугался, – с сожалением сказала Флоренс. – Вас испугался, меня-то он знает. Жаль, послушали бы, как он поет. Бхихоры – существа с развитой психосферой, а может быть, даже мыслящие существа. Недаром у дайсов существует культ бхихора. Может, это отзвук былого величия?

«Сложнейшая система биополей, – вспомнил Никита фразу Флоренс. – Город древних дайсониан – родственник дикому вудволловому лесу. А бхихор кому родственник? Полусущество-полурастение, может питаться светом, электричеством или почвенными соками, умеет передвигаться, ощущать боль и удовольствие и, может быть, мыслить, пусть и на низком уровне… Существо, которому поклоняются островитяне… А ведь вывод напрашивается сам собой, он лежит на поверхности: бхихор – родственник древних дайсониан, строителей Сферы! Это же очень просто! И тогда становится понятной таинственная любовь дайсов к бхихору: хозяева ушли, а их «кошкам», выбравшимся на тропу самостоятельного развития, ничего не осталось, кроме обожествления бхихора, похожего на бывшего хозяина как две капли воды…»

Над ним медленно проплыл виброкрыл, вернулся и завис, трепеща боковыми плавниками.

Никита внимательно вгляделся в летуна и, недолго думая, точным выстрелом из «универсала», с которым не расставался, сбил насекомое на землю.

Флоренс оглянулась, изумленная.

– Что вы делаете?!.

– Тренируюсь, – пробормотал инспектор, осматривая плоское тело полуптицы-полунасекомого, и показал на его груди россыпь блестящих капелек. – Видеокамеры. Этот «комарик» искусственный, биоробот. То-то мне показалось подозрительным его любопытство.