— Знаю, — согласился Веттели. — Но не понимаю, зачем было убивать столько народу? Нет, мне ясен ваш замысел в целом, но вспомните: когда первым погиб Хиксвилл, его смерть сочли несчастным случаем, расследования почти не было. Уверен, начни вы с Мидоуза — коронёр дал бы такое же заключение. И дальше можно было бы не продолжать, и мы бы с вами здесь сейчас не стояли. Но вы предпочли пойти на риск — зачем? Фронтовая привычка? Убийства доставляют вам особую радость?

— О-о! — протянул Токслей насмешливо. — Нахватались фантастических идей от безмозглого тупицы Поттинджера! (Бедный, бедный инспектор! Вынужден выслушивать ЭТО в обществе подчинённых и малознакомой девушки. Впрочем, поделом ему, сам виноват!) Нет, мой юный друг… ах, простите, майор Анстетт! Никаких маньяков, никакой одержимости. Всё гораздо прозаичнее и проще. Из-за этой проклятой войны я забыл, что есть на свете такая банальная вещь, как несчастный случай! Забыл, можете себе вообразить? В голову не пришло! Представьте, как я потом себе локти кусал, зачем начал с Хиксвилла, а не с Мидоуза!

— Представляю, — разочарованно протянул Веттели, он ждал другого ответа. — Хорошо, тогда следующий вопрос… — наверное, он в какой-то момент неосторожно пошевелился — тут же раздался выстрел, пуля ударила в кирпич. — Ах, вам прямо не терпится! — заметил он немного раздраженно. — Вопрос: когда вы старались свалить свою вину на меня, буквально, в угол загоняли — неужели не понимали, что я буду вынужден начать собственное расследование и рано или поздно вас заподозрю? — было интересно, почему лейтенант так его недооценил.

— Да бросьте! Никогда бы вы меня всерьёз не заподозрили. Даже думать себе об этом не позволили бы. Потому что я для вас — старый верный боевой товарищ. Фронтовое братство и прочая сентиментальная чепуха. Если бы я сдуру не поддался искушению прикончить вашу девку, мы бы, как вы выражаетесь, «здесь сейчас не стояли». Только её… гм… смерть вас немного отрезвила…

Печально, но в этом он, пожалуй, был прав.

— Кстати, наша милейшая мисс Фессенден оказалась вампиром, вы заметили?

— О, да, заметил. Это так… пикантно! — Веттели из вредности не стал его разочаровывать, перевёл разговор: — Скажите, когда вы зазывали меня в Гринторп, вы уже знали, как будете меня использовать, или это решение пришло к вам позднее?

— А какая вам разница? — хмыкнул убийца.

— Простое любопытство, не более того, — заверил Веттели самым легкомысленным тоном.

— Разумеется, знал. Изначально я собирался использовать именно Гаффина, и вдруг — такая удача — подвернулись вы! Согласитесь, что роли кровавого убийцы вы соответствуете гораздо лучше, чем наш бедный поэт.

— Согласен, — покорно кивнул он. — Знаете, был момент, когда я сам в это почти поверил. Если бы вы не тронули Оскара Флайта…

— Ах, не травите душу! — кажется, Токслей искал сострадания. — Кто же знал, что на тот понедельник у вас будет такое фантастическое алиби. Вам всегда невероятно везло, капитан, вот за это я вас и ненавижу! — эти его слова предвосхитили следующий вопрос.

Веттели стало грустно.

— Значит, всё-таки ненавидите. Понятно. Хотя, нет, не понятно! Разве я виноват в своём везении? Вам надо обижаться на богов, которые мне его ниспослали, сам-то я причём?

Именно эти его слова, казалось бы, такие невинные, неожиданно вывели Фердинанда из себя.

— Какие, к шайтанам, боги? — почти закричал он, от былого спокойствия не осталось и следа. — И не в твоём везении дело, и не в одном тебе! Я ненавижу вас всех, слышишь!

— Нас всех? — вот теперь Веттели окончательно перестал что-либо понимать. — В смысле? Старших по званию офицеров? Или тех, кто был под Кафьотом? — он пытался сообразить, чем таким может принципиально отличаться от Токслея.

— Какие звания, какой Кафьот! — с досадой отмахнулся лейтенант. — Я ненавижу таких как вы: всех этих чистеньких, воспитанных и образованных мальчиков из хороших фамилий! Золотая молодёжь, цвет и надежда нации!

— Однако, убивать вы почему-то предпочитали безродных идиотов, — едко вернул Веттели.

— Конечно! Вас только тронь — мигом слетится вся полиция королевства! Вот именно из-за таких, как вы, всегда вынуждены страдать простые люди!

— А, так вы социалист! — обрадовался своей догадке лорд Анстетт, она хоть что-то объясняла. — Радеете за народное счастье! — о социалистах он имел самое смутное представление, почерпнутое из случайных газет.

Но лейтенант взбесился ещё больше.

— Да плевать я хотел на ваш народ! Чужое счастье меня не заботит, о своём я радею! Но почему-то всякий раз на пути оказывается кто-то из вас! Так было в школе, так было на гражданской службе. В армию пошёл, на фронт, думал, уж там-то личные заслуги должны цениться выше благородного происхождения — какая наивность! Поверил сказкам о рядовых, выбившихся в генералы!

«И вовсе не сказки», — неприязненно подумал Веттели, обидно стало за полковника Финча, младшего сына деревенского почтальона.

А Токслей, тем временем, продолжал свой обличительный монолог.

— За примером не надо далеко ходить. В роте освободилась должность второго лейтенанта, и я уже тогда легко мог её получить. Должен был получить, понимаете! Заслужил, пройдя с боями от Западного побережья до Хавасарди. И вдруг новость: офицерское пополнение! Юным аристократам захотелось поиграть в войну. И всё, плакала моя должность, её получил необстрелянный мальчишка прямо со школьной скамьи. Вы, получили, Норберт Реджинальд Веттели, будущий лорд Анстетт! И случилось это только потому, что мои бедные предки пасли скот в Норлэнде, а ваши ведут род от паршивых средневековых королей Берниции или там Дейры какой-нибудь…

— Дал Риады, наш род оттуда, — машинально уточнил Веттели, и Токслей выстрелил два раза, досаду он что ли, так выражал?

«Да ведь он, похоже, и в самом деле стал психопатом! Нервы никуда не годятся, — мелькнула мысль. — Хорошо, что Эмили меня разлюбила, иначе сейчас ей пришлось бы страшно переживать».

— А хотите, открою то, о чём ни одной живой душе не известно? — вдруг предложил Токслей. — Думал унести эту тайну с собой в могилу, но ради вас, капитан…

— Может, не стоит? — неуверенно возразил Веттели. Голос лейтенанта звучал так мстительно и зловеще, что становилось жутковато. Чувствовалось, что новость будет из разряда «меньше знаешь — крепче спишь».

Но Токслей не собирался отказывать себе в удовольствии.

— Ну уж нет! Хочу чтобы вы это услышали. Помните день, когда вы прибыли в наш полк? Вас ещё по дороге атаковали мятежники, почти всех перебили… Ну, конечно, такое не забывается! Так вот, думаете, нападение было случайным? Ничего подобного! Мне тогда пришлось здорово раскошелиться, чтобы офицерское пополнение до места службы не добралось…

Красная дорога, безумно-голубое небо, чёрные хищные силуэты кружат в нём.

Лайонел Биккерст, семнадцати лет, любитель писать акварели, тонкий ценитель прекрасного. Его тело лежит в пыли, лицом вверх, новенький мундир чёрен от крови. Большая голошеяя птица, красиво спланировав, садится на его изрешеченную пулями грудь, метит кривым клювом в остекленевший глаз…

Веттели скрипнул зубами, в глазах неожиданно стало мокро, что-то сдавило горло. Рука сама выхватила риттер, всадила пулю в белый свет. Точнее, в трубу напротив, брызнула кирпичная крошка. «О! И у меня тоже нервы», — подумалось отстранённо и вяло.

— Зря потратились, лейтенант, — чтобы заставить голос звучать ровно и насмешливо, пришлось приложить усилие. Не хотелось выказывать эмоции перед врагом. Да, теперь Токслей стал для него не просто противником, а самым настоящим врагом, которого во что бы то ни стало нужно не задержать, не обезвредить, передав в руки правосудия, а уничтожить. Выбора тут нет.

— Зря, — откликнулся Фердинанд, зло рассмеявшись. — Что называется, ирония судьбы. Я, можно сказать, расчистил места для парней из других рот, а сам остался не у дел, потому что именно вы, назначенный в нашу роту, сподобились выжить.