— Интересно, почему они здесь оказались.

— Патамучта у них мозги засохли Эпоху назад! — пренебрежительно заявил гоблин. — Десять охранников на пять фургонов! Ы-ы-ы, даже люди не настолько тупы и самоуверенны… обычно.

— Может быть, зеленый, ты и прав… — медленно начал я.

— Какого еще орка «может быть»! Я всегда прав!

— …но не это сейчас важно. Есть гораздо более занятный вопрос — чего испугались орки?

— Нет, — неожиданно возразила Лисса. — Есть еще более важный вопрос. Кто стонал?

— У-у-ук!

Гоблин подпрыгнул и начал бегать по фургону — со стороны могло показаться, что его начали кусать за ноги маленькие невидимые вампирчики. Впрочем, необязательно невидимые — туча пепла и сажи, которую Толстяк заставил взметнуться…

Кр-р-нанг!

Когда ЭТО началось, я не поверил своим глазам. Толстяк, наверное, тоже, потому и не успел выпрыгнуть сразу. А потом стало уже поздно — вслед за колесами с правой стороны у повозки отвалилось днище, и гоблин рухнул вниз, скрывшись в сером облаке.

— Говорят, — Лисса, развернула ушки, прислушиваясь к доносящимся из облака проклятьям, — что никакой справедливости в мире нет. А то, что иной раз принимают за её проявления — не более чем извращенное чувство юмора судьбы.

— Может, и так, — кивнул я. — Но сейчас я очень доволен. Этот гоблин…

— Ш-ш-с!

В наступившей тишине и я смог отчетливо расслышать его — тонкий, всхлипывающий стон. Тот самый. Он повторился еще раз, затем из серой тучи донесся глухой удар, хруст, скрежет… а затем из неё вылез черный и злой гоблин, тащивший за собой большой сундук.

— Оно — тама! — объявил он и плюхнулся на задницу с видом Колумба, минуту назад открывшего Америку, Индию и Китай с Африкой в придачу.

Судя по донесшемуся из сундука всхлипу, Толстяк не врал. Хотя верилось в это с большим трудом — потому что это был именно сундук, а не поминавшийся гоблином огнеупорный шкаф, и он выглядел… сгоревшим. Полностью — я обошел его по кругу, и везде была одна и та же картина. Собственно, сейчас это была скорее клетка из стальных полос, на которых кое-как держались остатки дерева. Но как тогда…

— Может, он… в смысле, оно спряталось туда уже после пожара? — предположил я вслух.

— Не забыв закрыться снаружи на подвесной замок? — уточнила китаянка. — Интересное предположение.

— Ну чего, смотреть бум? — осведомился гоблин. — Или все-таки ну его?

Мы с Лиссой переглянулись. Китаянка медленно качнула головой, я согласно кивнул… и зацепился взглядом за светлую искру в оставленной сундуком борозде. Наклонился, поднял, стер пепел — и ошеломленно уставился на маленький крестик с обрывком цепочки.

— Похоже, — мой собственный голос показался мне чужим и незнакомым, — это выпало из сундука.

— А ведь он серебряный, — Лисса дернула носом, словно принюхиваясь к чему-то. — Значит…

— Толстяк!

Гоблин уже заносил топор. Удар снес замок — вместе с изрядной частью крышки. Похоже, кузнецы орков неплохо знали свое ремесло, и я сделал мысленную зарубку: при встрече с владельцем такого топора или чего-то похожего — держать дистанцию и ни в коем случае не пытаться парировать удар ружьем!

Затем крышка открылась.

— Черт-черт-черт-черт…

Я даже не сразу понял, что бормочу — не забывая при этом истово креститься. Господи-Исусе-черт-черт-черт…

Мне было семь лет, когда старый Хью Бергман сгорел в своей хибаре. Он построил её на отшибе и жил в ней один, деля свое время между браконьерством и самогоноварением. В ту ночь он, как говорили в толпе, тоже наверняка был мертвецки пьян — и отошел в мир иной, так и не протрезвев. Ну а я еще долго просыпался в холодном поту, в очередной раз увидев во сне зловещий черный костяк с бутылкой в обуглившихся пальцах.

Теперь у меня появился еще один персонаж ночных кошмаров.

— Невероятно, — прошептала Лисса. — Как оно еще может стонать… ведь легкие должны быть сожжены напрочь.

— Сдается мне, это все-таки она. — Гоблин, вывернув голову почти к плечу, разглядывал скорчившееся в сундуке тело. — А насчет стонать… подруга, ты лучше скажи, как она вообще жива? Кровососы, канешна, ребята на редкость упорные, когда речь заходит про помирательство, но с пламенем не дружат совершенно.

— А с чего ты взял, что это… что она — вампир?

— Да ты на клыки посмотри!

Я сделал большую глупость — посмотрел. Толстяк был прав, клыки были — безгубый рот позволял вдоволь налюбоваться ими всем желающим. Лучше бы я в этот раз поверил гоблу на слово… ох…

— Обычный вампир не вынес бы и десятой доли этого, — холодно сказала китаянка. — Человек продержался бы дольше… но не настолько.

— Может, оборотень? — предположил я.

— Я бы почувствовала. И потом…

— Она шевелится! — Не думал, что гоблины умеют визжать, но сейчас Толстяк именно взвизгнул — и, отскочив от сундука, шлепнулся на задницу. — Ну, что уставились! Пристрелите её скорее!

Я уже почти дожал спуск — но, как ни странно, именно истерический крик гоблина заставил меня убрать палец за скобу.

— Нет.

— Эй-парень, да ты спятил! А если она прыгнет…

— Зеленый, уймись! — рявкнул я. — Она и шевелится-то едва-едва.

— Возможно, — тихо сказала Лисса, — это и в самом деле лучший выход для всех. В том числе и для неё.

— Знаю, — так же шепотом ответил я. — Но… черт возьми, она сумела как-то дождаться нас. И просто вот… взять и выстрелить… это несправедливо.

На самом деле спроси меня кто сейчас — и я не смог бы внятно сказать, что именно так задело меня. В конце концов, это был всего лишь вампир, пусть даже и носивший когда-то крест. Просто еще один кровосос. Так ли важно, есть у него церковная лицензия или нет? Дьявольский волк не в силах стать настоящей божьей овечкой, рано или поздно естество возьмет верх и тогда… Выбор невелик: либо церковные печати выполнят свое предназначение, либо на волю вырвется еще один монстр, жаждущий сполна расплатиться за годы воздержания.

Я снова начал поднимать револьвер — и снова опустил его.

А может, все дело было в том парне, Мэлоуне? Там, в салуне Хавчика, я не сделал ничего — просто сидел и смотрел. Нет — еще и радовался, что шериф прошел мимо. Это ведь так естественно — радоваться, что на виселицу тащат не тебя, а кого-то другого. Не родня, не даже друг… он был для меня никем. И не спросят меня в этот раз: Кейн, где же брат твой?

Нет, дело все же не в Мэлоуне. Он уже стал прошлым, горстью разлетевшегося по ветру праха. А я — я жив. Потому что тогда — молчал, и теперь то молчание нашептывает из-за плеча: за тобой должок, эй-парень!

— Справедливость?! — Китаянка дернула ухом. — Вспомни, что я тебе говорила минуту назад. Никакой справедливости нет, есть только шутки судьбы — а это жестокий бог.

— Наверное, так и есть…

— И мы действительно ничем не можем ей помочь.

— Ну разве что ты захочешь сам попробовать сдохнуть вместо неё, — подал голос Толстяк. — Ыгы. Канешна, за последние пару дней ты малость усох, но если тебя потом нести, шесть-семь пинт крови нацедить можно. А если прикопать прямо тут, можно и все десять.

— Хорошо у тебя глаз намётан, зеленый… — пробормотал я, чувствуя, как поминаемая жидкость заставляет кончики ушей предательски краснеть.

— Ну так у вас, людей, кожа-то тьфу, тоньше бумаги, — пустился в объяснения гоблин. — Бывало, пальцем ткнешь, и как хлестнет… замаешься потом отстирывать.

Глупо, но у меня задрожали колени — словно я уже потерял те самые шесть-семь пинт крови. К счастью, в паре футов от меня валялся какой-то бочонок, судя по чистым бокам, выброшенный из повозки еще до пожара. Кое-как перетягивая ноги, я все же доплелся до него, поставил стоймя и сел, пытаясь унять эту идиотскую, неизвестно зачем и откуда взявшуюся дрожь. Во рту было сухо и горько, а на душе — просто погано.

— Он прав, Кейн. — Китаянка как-то неловко двинула рукой, словно хотела коснуться моего плеча, но в последний миг не решилась. — Даже умей она восстанавливаться на уровне высших вампиров… ей нужно много крови, больше чем в нас троих… четверых, считая мула. Увы, компаньон, — это была всего лишь очередная шутка судьбы.