– Барби, ты тля, как зырит! Может, врезать ему? Процесс разглядывания, впрочем, был обоюден – и, видя, как толстые губы негра искривляются в презрительной ухмылке, Трой констатировал, что его собственный вид столь пугающего впечатления не производит.

– Не, ну…

– Заткни пасть, Хныш! – не отрывая взгляд от Троя, процедил главарь.

– Послушайте, – начал Салли. – Мы…

– Врежь ему.

Последовал короткий свист рассекаемого воздуха, завершившийся глухим ударом, когда рукоять мачете соприкоснулась с затылком толстяка. Салли охнул, закатил глаза и попытался мешком осесть на землю, но укол ножом в икру живо разубедил его в этом намерении.

Гарри оценил ситуацию куда лучше.

– Эй, зеленый, – прошептал он. – Ну-ка… предложи этому ниггеру подраться!

Трой едва заметно кивнул и поднялся.

– Когда я побью тебя, – произнес он, старательно подбирая интонацию так, чтобы не осталось и намека на вопросительность, – твоя шайка отпустит меня и моих друзей.

– Когда я побью тебя, каменюка, – явно передразнивая тролля, отозвался негр, – мои приятели вытряхнут из твоих дерьмо, набьют сеном, насадят на шесты и выставят на огородах!

– А знаешь, зеленый, – негромко произнес Гарри, – дерись вы с этим ниггером где-нибудь на Лонг-Айленде, я поставил бы семь к трем, что ты не продержишься и двух раундов. Черномазый с виду куда как поопытнее, да и ловчее, а у тебя – разве что сила.

– Ловкостью он и в самом деле меня превосходит.

– И опытом тоже. Пари держу, в его лысой башке набито куда больше подлых приемчиков, чем ты можешь себе представить.

– Я могу представить довольно много, – сказал Трой. – И потом, что значит «подлый приемчик»? В бою нужно побеждать, а иначе – для чего драться?

– Да уж.

Прижавшись лбом к решетке, Гарри медленно обвел взглядом подвал, особое внимание уделив скрючившемуся за столом крысоподобному типу. Тот, чуть наклонив голову и периодически облизываясь, старательно измарывал вот уже четвертый лист.

– Опять троллячья логика…

– Троллиная.

– Угу. А…

– Итак, – не отрываясь от бумаги, гнусаво забубнил чиновник, – именующий себя Гарри Стикман, вы утверждаете, что, пытаясь проникнуть в имение «Кипарис», вы действовали от имени и по поручению лица, именуемого вами Старый Снап?

– Да! – выдохнул шулер. – Именно это я и утверждаю пятнадцатый раз за последние два часа. Мать вашу разэдак, вы что, собственному талисману «правда-ложь» не верите?!

– Гарри, – предостерегающе пискнул Салли, – пожалуйста, не надо, лучше не раздр…

– А ты вообще заткнись!

Тролль слушал перебранку мошенников, даже не пытаясь особо вдумываться в звуки человеческой речи. Куда больший интерес вызвали у него донесшиеся со стороны лестницы шаги – на удивление глухие, будто спускавшийся человек носил… нуда, мягкие шлепанцы.

– Мистер Норрис, я…

Невысокий мужчина лет сорока в мягких, очень домашнего вида шлепанцах и столь же уютно выглядящем черном шелковом халате, на котором яростно извивались синие и желтые драконы, небрежно махнул рукой выскочившему из-за стола допросчику и, подойдя вплотную к решетке, почти ласково спросил:

– Ну и зачем ты, скотина зеленая, моего Барби покалечил?

– Это был честный бой, – проворчал шулер, и лежавший на столе талисман сразу же отреагировал на эти слова алой вспышкой.

– А то я не знаю, – насмешливо фыркнул майор Уильям Норрис, – насколько «честно» дерется мой лучший охранник.

Ответа майор не дождался. Впрочем, он его и не особо ждал, а просто стоял и, скрестив руки на груди, с довольным видом изучал свои трофеи – словно бывалый охотник, любующийся из кресла у камина ветвистыми рядами голов на противоположной стене.

– Похоже, что вы и впрямь не врете, – с ноткой удивления констатировал он после трехминутного изучения. – Давно я не слышал истории бредовей, но для недоумков, пытающихся среди бела дня вломиться в мое поместье, она звучит вполне подходяще.

– Можно подумать, – мрачно отозвался Гарри, – реши мы прийти ночью, результат был бы иным.

Крысоподобный коротко хрюкнул.

– Разумеется, нет, – сказал Норрис. – Это и есть первая причина, по которой я верю, что вы, недоумки, действительно недоумки, а не притворяющиеся ими федеральные шпики. А вторая – на вас действительно было налеплено затейливое вудуистское проклятие, под которое даже самый чокнутый аболиционист по своей воле не подставится.

– Было? – с надеждой переспросил Салли. – Вы что, сняли его?

– А я разве сказал «было»? – удивился майор. – Значит, оговорился… нет, вынужден вас разочаровать, джентльмены, – проклятье по-прежнему на вам… на вас. У меня в бюро есть два «ручных» бокора, но тот ниггер, что проклинал вас, – Норрис, досадливо сморщившись, обернулся к столу, – как бишь его…

– Старый Снап, – быстро сказал крысоподобный.

– Он, похоже, сильнее их обоих. Так что извините, джентльмены, – пожал плечами майор, – но даже захоти я вам помочь…

Развернувшись, он неторопливо пошлепал к лестнице, но, почти дойдя до выхода, вдруг остановился, словно вспомнив что-то важное… или, если судить по усмешке, хотя бы забавное, и снова обернулся к пленникам.

– Впрочем, – вкрадчиво произнес он, – связанные с проклятием неудобства совсем скоро перестанут вас беспокоить. Хоть вас и нельзя повесить за шпионаж, но завтра на рассвете вы будете расстреляны как дезертиры.

К человеческим железным дорогам я отношусь с куда большей симпатией, чем к первоисточнику, сиречь к гномским подземкам. Странно, правда? А между тем причина подобной симпатии лежит, что называется, на поверхности – на человеческой железной дороге с куда меньшими усилиями можно устроить аварию.

У подгорных жителей все сделано столь основательно, что в большинстве случаев оказывается проще даже не пытаться сломать, а сразу взять побольше взрывчатки. Я уж и не говорю о том, что к тоннелю легче прокопать свой ход, чем пробраться в него со станции. Человеческий же подход куда более восхитителен и, особенно это характерно для американцев, сводится к формуле «авось да как-нибудь!». Чтобы «как-нибудь» перешло хотя бы в стадию «когда-нибудь», обычно требуется пять-шесть катастроф.

Два раза получалось совсем забавно. В первом случае «клиент», увидев меня, с диким воплем прыгнул в окно – как выяснилось впоследствии, мой наниматель предупредил своего врага о начале охотничьего сезона, но забыл при этом добавить, что денег у него хватило лишь на перелом ноги. Во второй же раз «клиент» попросту не доехал до меня… вместе с еще полутора сотнями пассажиров – мой заказ выполнила подгнившая эстакада. Деньги я, разумеется, взял и, столь же разумеется, не стал опровергать соответствующие слухи, но в глубине остался некий… гм, осадок, привкус. Я – и какая-то паршивая эстакада… впрочем, сама идея строительства эстакад из дерева – семь лет максимум, а отремонтировать подгнившую практически нереально – и то, с каким упорством за нее держатся, наводит меня на мысль, что крови темных эльфов среди людей растворено куда больше, чем принято считать. Ибо это уже не просто глупость, нет – это переходит грань идиотизма, обращаясь в то самое, столь почитаемое моими сородичами, благородное безумие…

– Мистер Вайт, вы часом не заснули?

– Поправьте бабочку, Валлентайн, – глядя на отражение в пыльном стекле, произнес я. – Нет, наоборот: правый вверх, левый вниз.

Мальчишка-великан издал страдальческий вздох. Кстати… эта тоскливая гримаса весьма неплоха. Если немного поработать с ней, вполне можно добиться той самой аристократической утомленности…

– И запонку на правой манжете тоже. Грани камней должны быть параллельны краям.

– Я же хотел взять те, круглые…

Он действительно хотел взять яшмовые запонки вместо гранатовых и желанием этим поверг в священный ужас не только меня, но и продавца. К этому шелку…

– Локоть уберите. Да, так вот гораздо лучше, – добавил я, видя, как на лице Тимоти тоска явственно приобретает оттенок обреченности. А ведь казалось бы, всего лишь несколько часов назад он надел, точнее, был нечеловеческими – моими! – усилиями впихнут в настоящий костюм! И вот уже результат, как говорят люди, на лице – хотя казалось бы, откуда? У подростка с улицы… по всем законам логики ему сейчас полагается лучиться счастьем, а не демонстрировать, что жизнь есть суета сует и сплошное страдание.