Минут через сорок-пятьдесят, подойдя к жаркому костру, он бросил на чёрную прибрежную гальку несколько пучков длинных травянистых растений, завершавшихся мощными грушеобразными корневищами.

– Что ещё за растительная экзотика? – сноровисто замешивая в котелке мучную болтушку, спросила жена. – Очередная армейская хитрость?

– Это точно, хитрость. Данная трава имеет очень длинное и труднопроизносимое чукотское наименование…

– Чукотское?

– Ага. Чукотка – это такой заполярный полуостров, расположенный где-то там, – Лёха небрежно махнул рукой на восток. – Мне довелось в тех краях – по служебной надобности – побывать пару раз. Естественно, находясь в моём Мире… Так, вот. Обитатели Чукотки, которых именуют – «чукчами», применяют эту травку для эффективного отпугивания всяких приставучих и кровососущих насекомых. Она – в переводе на нормальный язык – так и называется, мол, «комариная трава»… Дайка мне пустую пластиковую бутылку. Спасибо… Итак, берём острый нож и отсекаем у травы верхушку. Что видим?

– На торце надреза выступила крупная молочно-белая капля… Фу, как завоняло!

– А, то! Этот специфичный запах и отпугивает мошек, комариков и слепней. Пальцами сильно «выжимаем» траву. Как-как-кап. Бутылка начала постепенно наполняться… Снова отсекаем кусок стебля. Выжимаем. Отсекаем. Выжимаем… Очередь дошла до корневища. Делаем несколько длинных и глубоких надрезов. Новые капельки послушно отправляются в бутылку. Как говорится, предусмотрительность – главная добродетель всех опытных путешественников и путешественниц…

– Да, хорошо обучают – в этом вашем ГРУ – всякому полезному, – одобрила Ванда. – А почему ты, любимый, ушёл из этой симпатичной организации?

– Никуда я и не уходил, – продолжая усердно обрабатывать «комариную траву», сознался Лёха. – Просто однажды от Руководства пришёл приказ, мол: – «Подать в отставку и перейти в категорию – «действующий резерв». После этого внедриться – в качестве менеджера – на Первый телевизионный канал…». А приказы, как известно, для того и существуют, чтобы их выполнять. Внедрился, ясен пень…

– А для чего – внедрился?

– Для того, понятное дело, чтобы старательно присматривать и надзирать. То есть, своевременно предотвращать всякие и разные глупости. Если же поступит новый приказ, мол, вернуться в славные Ряды, то тут же вернусь. И вновь – с искренней радостью – надену погоны. С радостью… Всё, я справился с поставленной задачей. Бутылка наполнена на одну треть. По-хорошему, конечно, эту белёсую жидкость надо разбавить – в соотношении один к одному – сорокоградусной водкой. Только, где же её, то бишь, водочку, взять? Негде. Ладно, разбавим холодным кипятком. И так сойдёт… Что у нас с завтраком?

– Всё готово. Только, охламон белобрысый, помой хорошенько руки. Тщательно-тщательно. Без дураков…

А через пролив между островами они переправились без всяких приключений. Правда, несколько раз рядом с низенькими бортами надувной лодки мелькнули, поднимая высокие волны, светлые бока каких-то морских, приличных по размерам животных.

– Похоже, что на них наши низкочастотные излучатели не действуют, – обтирая рукавом куртки с лица солёные брызги, заволновалась Ванда. – Почему, спрашивается? Как бы лодку, обнаглев, не перевернули. Я, кстати, плавать совсем не умею.

– Скорее всего, невидимые волны, излучаемые нашими приборами, не проникают под поверхность моря, – активно работая вёслами, предположил Лёха. – Впрочем, не вижу особого повода для беспокойства и паники. Перед нами – обыкновенные белухи. Они являются насквозь мирными существами, и людей, насколько мне известно, не кушают.

– Для чего же тогда эти огромные и – по твоим словам – мирные белухи так близко подплывают к нашей крохотной лодочке?

– От природного любопытства, сероглазая графинюшка. Сугубо из-за него. Не бойся.

– Я и не боюсь… А, что мы сделаем с надувной лодкой, когда доплывём до противоположного берега?

– Ничего особенного. Бросим в камушках и пойдём дальше…

Прошло – незаметно – ещё несколько суток пути.

Выбравшись на очередной крутой водораздел, Лёха известил:

– Красота! Эстетика неописуемая, чёрт меня подери!

– Миленько, – с трудом восстанавливая сбившееся дыхание, подтвердила жена. – Картина маслом, как ты, милый, иногда выражаешься…

Впереди и внизу, километрах в трёх с половиной от хребта водораздела, простиралось нечто фиолетовое, сиреневое и тёмно-зелёное, местами покрытое круглыми – серыми и светло-зелёными – пятнами.

– И, как это прикажешь понимать? – через пару минут поинтересовалась Ванда. – Конечно же, очень красиво… Но, что это такое?

– На карте, прихваченной с метеостанции, нарисована широкая и каменистая речная долина. А за ней, на ровном плоскогорье, он и располагается. То бишь, запасной аэродром. Но, очевидно…

– Что тебе, охламон, очевидно?

– Вон те серые скалы, которые виднеются у самой линии горизонта, и являются искомым плоскогорьем. Это, как раз, понятно. А, вот, речная долина… Можно предположить, что она – в процессе недавних глобальных катаклизмов – преобразовалась в топкое и зыбучее болото, заросшее высокими разноцветными камышами. А круглые серые и светло-зелёные пятнышки – это озёрца и мелководные баклаги. То есть, жалкие остатки когда-то полноводной реки…

– Река «превратилась» в болото?

– А ты, сероглазка, вспомни свой недавний вещий сон, – посоветовал Лёха. – Мол, жуткая топь. Разноцветные камыши. Бесконечные тучи комаров и мошек, высасывающие – до последней капли – кровь из престарелых северных оленей… Вспомнила?

– Вспомнила, – брезгливо передёрнувшись, подтвердила жена. – Гадость ужасная… Наши дальнейшие действия, господин командир?

– Дело двигается к вечеру. Поэтому разбиваем на этом месте крепкий бивуак. Кушаем. Отдыхаем. Набираемся сил для решительного броска к запасному аэродрому.

– А, когда он запланирован? В смысле, решительный и последний бросок-рывок?

– Завтра, на раннем рассвете. Тщательно намазываемся настоем «комариной травы», и, не ведая сомнений, двигаемся вперёд. Задача наипростейшая – проскочить за световой день через камышовые заросли. Ночевать на топком болоте? В окружении комаров и прочих неизвестных ночных гадов? Извини, но это сродни самоубийству…

Эта ночёвка – на безымянной седловине заполярного горного перевала – получилась очень печальной, неуютной и бесконечно-тревожной.

– Костёр разожжём вон за тем высоченным валуном, – решил Лёха. – Чтобы его яркие отблески не смогли – через мощную специализированную оптику – засечь со стороны запасного аэродрома.

– Перестраховываемся, опытный и виды видавший солдафон? – усмехнулась Ванда.

– Есть такое дело. Просто всегда очень обидно – сыпаться из-за всяких глупых мелочей.

– А, каким образом мы будем захватывать самолёт? Предварительно перебив-перестреляв всю аэродромную обслугу? Мол, цель оправдывает средства?

– На месте разберёмся. Не беги, сероглазка, впереди паровоза.

– Впереди – кого?

– Не кого, а чего. «Паровоз» – это такой железный конь. Ну, типа автобусов наших «церковников». Только он ездит по железным рельсам.

– Спасибо – за познавательную и доходчивую информацию. Разводи, охламон, костерок. А я озабочусь ужином.

Ещё через час с небольшим, когда скромная трапеза была завершена, Ванда, грустно щурясь на ласковые тёмно-малиновые угольки костра, спросила:

– Неужели, этот вечер – наш последний вечер в Мире «церковников»? Жалко, честное слово, расставаться с ним…

– Почему – жалко? Из-за чего?

– Какой же ты, Алекс Петров, чёрствый и бесчувственный! Мы же с тобой познакомились здесь. Более того, именно в Мире «церковников» стали мужем и женой – перед Богом и людьми.

– Ах, да. Конечно же. Жалко. Извини, любимая. И закаты здесь – очень красивые… Кстати, возможно, будет и ещё одна ночь. Проведённая, скорее всего, в воздухе. Или, наоборот, за подготовительными мероприятиями к полёту…