Похоже, этой цели мне достичь удалось — судя по тому сдавленному подобию писка, который издала Мария, когда я убрала руку.

— Б-б… Б-б-р… Бренда! — лишь третья по счету попытка выговорить мое имя получались у малышки более-менее удачной. — Это ты!

— Нет, это Святой Рохас! Видишь, какой у меня нимб над головой? И крылья? Ах, да, прости, с крыльями вышла промашка — пока я ползала по кустам, скрываясь от тебя, они слегка утратили райскую белизну!

— Я-я…

— Ты, — жестко сказала я, — просто маленькая безмозглая, — в последний момент я вспомнила, какими эпитетами меня награждал в чем-то схожей ситуации мой первый старший команды, Мартин Эстерхази, — и закончила фразу вовсе не тем словом, каким собиралась первоначально, — негодница!

— Бренда, я…

Девчонка оправилась от испуга, на удивление, быстро — так что я, на всякий случай, снова запечатала ее ротик ладонью.

— Ты хоть понимаешь, что мы обе могли погибнуть из-за тебя? — спросила я, и, истолковав изумленно распахнутые глаза и невнятное бульканье, как отрицательный ответ, пояснила: — Если бы за тобой увязался вампир, то он бы заметил меня и, пока я тратила время, выслеживая тебя, спокойно зашел бы ко мне за спину.

— Он и сейчас может напасть?

— Нет, — стращать девчонку еще больше я не собиралась. — По крайней мере, на милю вокруг.

— П-прости меня.

— У твоего отца есть ремень?

Забавно, но этот простой вроде бы вопрос поставил мою пленницу в тупик.

— Ремень, — повторила я. — Полоска кожи, которая не позволяет штанам валиться на землю. Один в вашей деревне точно есть — у лавочника. У твоего отца есть такой же или он подпоясывается обрывком веревки?

— Кажется, есть, — неуверенно отозвалась девчушка. — Но он лежит вместе с праздничной одеждой на самом дне бабушкиного сундука. Отец достает этот наряд только четыре раза в год — на Пасху, на день основания деревни, на Рождество и на…

— Жаль, — вдохнула я, — что он не делает это почаще. Потому что у меня есть очень большое желание снять свой и, не сходя с места, восполнить этот пробел в твоем образовании.

Возможно, я бы и впрямь проделала это, не будь мой ремень нашпигован уймой серебряных заклепок и нашлепок. Однажды мне довелось им воспользоваться — против нечисти, но не той, за которой я охочусь, а нечисти рода человечьего. Лохматый урод, обладатель гнилых зубов и ржавого «ремингтона», решивший было, что два ярда между девушкой и ее кобурами — достаточный повод, чтобы, гнусно скалясь, потребовать от нее скинуть штаны. Это требование я выполнила, а остальные он выдвинуть не успел — удар ремня лишил его глаза и большей части кожи с правой стороны лица. Урод улетел в костер, загорелся и с диким воем начал носится по поляне. На то, чтобы утихомирить его окончательно, мне пришлось истратить пол-обоймы «снарка».

Можно, конечно, выломать прут… или ветку кактуса…

— Прости меня, пожалуйста, — всхлипнула девчушка. — Я вовсе не хотела… не хотела помешать тебе.

— Угу, — мрачно кивнула я. — Не хотела. Но помешала. Ладно уж… воробушек. Пошли.

— К-куда?

— Назад в деревню, разумеется. Все равно, — я покосилась на зависшее над лесом солнце, — сегодня я уже ничего путного сделать не успею.

— Прости меня, — в третий раз повторила Мария. — Я… я… хочешь, я пойду по этому лесу ночью, а ты сможешь дождаться, пока вампир кинется на меня…

— И оторвет твою глупую вихрастую головку, — закончила я. — А мою голову оторвет твой отец… или монсеньор Аугусто. Хотя нет, епископ — человек пожилой, он, скорее, поручит эту обязанность одному из секретарей. Ценю твое желание помочь, но ты никак…

Я осеклась и, прищурившись, одарила создание в разноцветной юбчонке новым, оценивающим взглядом, от которого девчушку едва не бросило в дрожь.

Рискованно, конечно, — но, с другой стороны, это шанс покончить с гнездом за одну ночь. И убраться из этой проклятой дыры, не задерживаясь ни одной лишней минуты.

А еще — это шанс спасти чью-то жизнь.

— Ты и вправду хочешь мне помочь? — серьезным, деловым тоном спросила я. — Очень хочешь?

Побледнев, Мария зачем-то оглянулась назад, прикусила нижнюю губу и медленно кивнула:

— Да.

Ну, хорошо.

Я огляделась вокруг в поисках подходящей для моих замыслов ветки — не слишком толстой и не очень высоко от земли. Несколько подходящих оказались на кусте в паре шагов от нас. Хрясь — и на месте одной из них остался отличный заостренный сучок.

— Протяни руку, — скомандовала я Марии, доставая нож.

При виде хищно блеснувшего клинка девчушка побледнела еще больше, почти сравнявшись цветом лица с полированной сталью. Но все же у нее хватило смелости шагнуть вперед и протянуть мне правую руку ладонью вверх… измаранную почти до локтя.

— Нет, так дело не пойдет, — вздохнула я. — Покажи-ка левую… все ясно. Bonita, ты их моешь когда-нибудь?

— Это только сегодня, — виновато сказала Мария. — Мы с мальчишками играли в… то есть они играли, а я…

— А ты им в этом помогала, — закончила я, пряча нож и доставая из нагрудного кармана рубашки маленькую плоскую фляжку с ирландским бренди отца О'Райли. — Стой смирно.

Ценой дюжины глотков мне удалось расчистить примерно пять квадратных дюймов на левом запястье девчонки от нескольких слоев грязной глины.

— Так-то лучше, — проворочала я, завинчивая колпачок. — А теперь… — я наклонила голову и, продолжая цепко сжимать запястье, изумленно уставилась за спину Марии. — Что это еще за хрень?

— Где? — испуганно вскрикнула девчушка, пытаясь обернуться. — Ай!

— Поздно, — улыбнулась я, опуская нож.

— Ай, — повторила Мария тоном тише, с удивлением глядя на быстро набухающие ярко-алые капли. — Знаешь, а ведь почти не больно!

— Знаю, — кивнула я. — Это называется «хорошо заточенное лезвие». Таким можно провести по горлу, а человек лишь через… эй, bonita, не вздумай валиться в обморок! Ты ведь не какая-то городская сеньорита! И держи руку над сучком — первая кровь должна попасть на него!

— Зачем?

— Все должно выглядеть естественно! — пояснила я. — Ты шла по лесу, случайно напоролась на сучок, а потом…

— Что потом?

— Побежала в деревню. И мы с тобой сейчас пойдем именно туда. Только, — предупредила я, — держи руку на отлете, так, чтобы не капало на одежду. Она у тебя и без того достаточно измарана. Да и незачем напрасно тратить кровь — ее у тебя не бочка.

— А много нужно будет крови? — озабоченно спросила Мария.

— Надеюсь, что не очень, — я огляделась по сторонам. — Как только найду подходящее место…

Подходящее место обнаружилось минуты через три — поваленное вихрем дерево с совершенно замечательной ямой на месте бывших корней.

— Отлично, — вслух заметила я. — Становись вот сюда… да, руку держи именно так, пусть натечет лужица. Тебе стало плохо, ты оперлась об этот корень, а потом, — это было самое слабое место в моих рассуждениях, но проверить его можно было лишь на деле, — потом упала и через этот вот корень сползла в яму. Давай руку.

— А это что? — осведомилась девчушка, глядя, как я безуспешно пытаюсь вытрясти на приготовленный лоскут желтоватую, остро пахнущую массу из крохотного флакончика… массу, кажется, загустевшую к чертовой… ага, получилось!

— Кровоостанавливающее, — я аккуратно прижала лоскут желтым пятном к надрезу и стянула концы «морским» узлом. — Экстракт из листьев… впрочем, неважно, у вас оно все равно не растет. Но для нас, — улыбнулась я, — важно также то, что эта мазь обладает еще очень сильным запахом, который нравится кровососам примерно так же, как нам с тобой — аромат свежего дерь… навоза.

— Наверное, я не буду говорить родителям, что это ты порезала меня, — серьезно сказала Мария. — Скажу, что и в самом деле напоролась на сучок, когда шла по лесу. Правда, это грех…

— Не переживай, bonita, — примерившись, я ловко уронила свою шляпу на взъерошенную макушку своей юной помощницы — и девчушка вновь утонула в ней так, что из-под полей остался виднеться лишь самый кончик носика. — Я поговорю с отцом О'Таили, и он непременно отпустит его тебе, как только появится в вашей деревне.