Я же, в свою очередь, с любопытством разглядывала все вокруг.
Меня всегда поражали человеческие города. Я могу понять прагматиков-гномов, которые не приступят к возведению своих подземных чертогов, не распланировав их предварительно до последнего камушка. С эльфами такое невозможно — ни один Перворожденный не потерпит ничьих приказов в столь важном деле, как создание жилища. Максимум, на что он способен, — это прислушаться к советам… или сделать вид, что прислушивался. В одном не приходится сомневаться, его делони либо органично вольется в общую гармонию каллингое, либо сгорит вместе со своим безутешным создателем — но непременно ярким белым пламенем. Люди же…
Это выглядело, словно какой-то очень юный бог вывалил на землю мешок пустых спичечных коробков, слегка разровнял образовавшуюся кучу, а потом, внезапно охладев к своей забаве, умчался прочь по своим божественным делам. Коробки же обнаружило одно экзотическое — с разноцветными брюшками — племя муравьев, не умеющих строить нормальные муравейники. Они замостили щели между коробками песком, выложили соломенные тротуары, заткнули дыры в коробках кусочками стрекозиных крыльев — но ничего не сумели поделать с тем, как коробки были рассыпаны изначально. Восхитительная симфония Хаоса… от которой у меня, похоже, начала кружиться голова.
Впрочем, нет — простое лицезрение домов, домишек, лачуг и хибарок вряд ли довело меня до такого состояния. Но мы были в порту, а это, среди прочего, означало жутчайшую какофонию как звуков — от лошадиного ржания до пароходных гудков, — так и запахов. Среди запахов преобладали «ароматы» навоза, немытого — причем весьма продолжительное время — человеческого тела и рыбы. До этого дня я и представить себе не могла, что рыба может издавать подобное амбре, разве что в качестве защитной меры — этот запах вполне способен был заставить любую чайку вывернуться наизнанку.
Сознание я не потеряла. Валиться без чувств на отходы конюшни и сосновую щепу недостойно ее высочества. Я всего лишь слегка прикрыла глаза и качнулась чуть вперед — этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы Юлла в тот же миг оказалась за моей спиной.
— Что случилось?
— Ничего, — я попыталась восстановить равновесие. Не слишком удачно — не окажись за моей спиной опоры, непременно бы шлепнулась. Новеньким плащом, зеленым снаружи и пепельно-белым изнутри, из двойного паутинного шелка, пропитанного настоем на пыльце фей, вышитого, заклятого… испорченный плащ бы мне Хранитель Лаир точно бы не простил.
— Сейчас поедем, — Юлла в очередной раз оглянулась по сторонам, подолгу задерживая взгляд на чем-то видимом лишь ей одной — не то, чтобы у меня были поводы жаловаться на собственное зрение, но пронзать взглядом человеческую толпу подобно заговоренной стреле я пока не научилась. — Ты сможешь идти сама?
— Да… наверное.
— Тогда иди!
Замечательно. Любой из помянутых мной в-упор-не-замечающих-меня слуг в подобной ситуации, как говорят люди, в лепешку бы расшибся, чтобы дотащить полуживую принцессу до кареты — хоть магией, хоть на руках. Не от великой любви, разумеется, а просто чтобы помянутая принцесса не сумела уронить себя, а заодно и высокое достоинство правящего Дома перед каким-то человеческим отребьем. Но не Юлла — у нее немедленно нашлись куда более важные дела.
Я так и не сумела пока решить, радоваться ли мне тому, что из всех Неусыпных Стражей эллорн Хальгар, не раздумывая ни мгновения, избрал для этой миссии именно ее, или наоборот — величаво биться в истерике. Скорее все же первое — все же мы с Хальгаром всегда были в прекрасных отношениях. Кровь в его жилах тоже течет далеко не чистейшая — но, поскольку их Светлое Величество предпочитает иметь не истинно традиционную, а очень эффективную личную охрану, ревнителям обычаев приходится мириться и с тем, что ее возглавляет чуть ли не полукровка, вдобавок почти треть жизни проведший вдали от родных мэллорнов, и с тем, с какой легкостью этот полукровка, как говорят люди, дает пинка под зад представителям древних родов, умеющим лишь стоять беломраморными статуями опричь Высокого Трона. А взамен набирает всяких сомнительных субъектов, которые порой — о, ужас! — даже и не эльфы вовсе. Впрочем, отпрысков истинно благородных и древних родов среди его подчиненных тоже немало. И, хотя они порой и делают вид, что смущаются, когда им начинают пенять за потеки оружейного масла на руках или плохо припудренные синяки, но при любой попытке задеть их командира немедленно теряют весь лоск и начинают прибегать к выражениям из лексикона своих собратьев по оружию — преимущественно людей и гномов.
О самой же Юлле, если не считать не нуждавшихся в особых подтверждениях сплетен о ее происхождении, я знала лишь то, что сам эллорн Хальгар ценит ее весьма высоко — должность лидера младшего созвездия соответствовала человеческому гвардейскому лейтенанту, при том, что сам Хальгар именовался в людских газетах капитаном. И что стражники-гномы прозвали ее демоном-разрушительницей, а стражники-эльфы, в свою очередь, боевой машиной-убийцей.
На корабле мне так и не удалось толком пообщаться с ней. Несколько моих попыток завязать подобную беседу во время прогулок на верхней палубе были вежливо, но решительно пресечены под очень странным предлогом — Стражница заявила, что «вокруг слишком много лишних ушей». Учитывая, что ближайший пассажир находился в добрых трех десятках локтей от нас — или же палубой ниже, — ее слова показались мне несколько странными. Возможно, она имела в виду рыб — но, насколько известно мне, эти существа лишены какого бы то ни было подобия ушных раковин.
В отведенной же для нее каютке рядом с моими апартаментами мне не удалось застать Юллу не единого раза — уже через полминуты после ужина она исчезала «незаметно пошнырять по кораблю», как она небрежно выразилась в первый вечер на борту «Германика». Каким образом чернокожая эльфийка, на полторы головы выше ростом среднего человека, может проделать это «незаметно», так и осталось выше моего понимания. Конечно, остается еще соответствующая магия…
В любом случае, я прямо-таки жаждала, чтобы откровенный разговор между нами состоялся как можно скорее — и как только запахи порта окончательно выветрились из моей головки, попыталась начать его самым, как мне в тот момент показалось, естественным вопросом:
— Что ты все время высматриваешь?
— Оглянись.
Последовав совету Юллы, я всего лишь заработала очередной приступ головокружения — от зрелища десятков карет и сотен, нет, тысяч, существ, помноженных на свои отражения в зеркальных витринах.
— Две кареты и трое всадников, — пояснила Юлла в ответ на мой жалобный писк. — Они держатся за нами от самого порта.
— Но зачем? — удивилась я.
— Чтобы знать, куда мы направляемся.
— Они не умеют читать?
На этот раз удивляться пришлось моей спутнице:
— С чего ты решила?
— Но ведь на карете большими буквами написано название отеля, — сказала я. — И в нее загрузили наш багаж. Разве нельзя догадаться, что именно в этот отель мы и направимся.
Улыбка, которая появилась на лице Юллы после этих слов, мне не понравилась. Так улыбаются… скажем, глядя на несмышленого щенка, оставившего лужу на сияющем мраморе тронного зала.
— Они умеют читать, — сухо произнесла Юлла. — И умеют догадываться. Просто те люди, что следят за нами, не привыкли основываться на догадках — они желают знать. И быть твердо уверенными в этом знании. И потом, в их мире то, что вещи путешественника отправлены в какой-то отель, может означать как раз обратное — то, что он там никогда не появится.
— Почему?
— Думаю, — после недолгой паузы сказала Юлла, — ответ на этот вопрос тебе придется немного подождать. Он длинный. Очень.
Я заткнулась.
Отель выделялся среди окружающих его коробок размерами — семиэтажная серая громадина на, как не преминул бы уточнить любой гном, тысячу номеров. Впрочем, гном также постарался бы вымерять все возможные измерения этого здания снаружи и изнутри, попробовать на вкус камни, известку, штукатурку, и все это лишь затем, чтобы в очередной раз убедиться, что ничто, построенное не гномами, не может и близко сравниться с творениями подземных коротышек.
