Сжал со злости на свою беспомощность челюсти и стал повторять, как мантру: «Хочу! Очень хочу увидеть Марка Евтюхина!»

Вспомнил его фото на надгробии из сна, в голове у меня щёлкнуло, и я провалился в видение.

29 февраля 2000 года. Низкое свинцовое небо на фоне неприветливых гор Северного Кавказа. Слышны выстрелы и близкие разрывы. Огляделся, ничего не видно, только камни, жёлтая трава и чахлый кустарник. Захотел взлететь повыше. Начал подниматься вверх над лысой сопкой. На вершине видны засевшие бойцы, занявшие круговую оборону. Часть уже в бинтах с бурыми потёками, с десяток лежат, накрытые плащ-палатками. Только берцы торчат. Радист вызывает Центр, из которого ему приходит команда держаться и не паниковать. Живой Евтюхин матерится и раздаёт указания перед боем.

Разворачиваюсь вниз по склону, где лежат трупы бородатых боевиков. Их много, но ещё больше живых, накапливающихся в зелёнке. Подлетаю поближе посмотреть. Командир гортанным языком раздаёт указания, и вот уже два расчёта миномётов начинают вести огонь по высоте. Подлетаю к наводчику, пытаюсь с ним слиться, повторяя его движения. Несколько секунд, и я перехватываю контроль над его телом. Смотрю глазами бандита на свои руки в обрезанных перчатках. Получилось! Ну, держитесь, ссуки!

Обхлопал карманы разгрузки — под руками яйца гранат. Это я удачно вселился. Достаю две штуки, из каждой выдергиваю чеку и кидаю в ящики с минами. Одну — в ближайший наш, другую — соседям. Вижу как в ужасе распахиваются глаза заряжающего у моего орудия. Пофиг. Выхватываю из кобуры Глок и успеваю сделать три выстрела в спину находящегося вверх по склону командира, рассматривающего в бинокль высоту. Двадцать метров для пистолета в горячке боя — это расстояние, но я попал. Увидел, как его тело бросило вперёд. А дальше вспышка взрыва и темнота.

Очнулся на полу. Со стоном оторвал голову от лужи засохшей крови. Из носа опять натекло, и в голове давно позабытые гномы-диверсанты ищут своё золото. Знакомое состояние. С трудом по стеночке дошёл до ванной комнаты и засунул голову под холодную воду. Но ведь у меня получилось! Наконец-то я снова настоящий ведун.

Оказалось, провалялся всего пару часов. Выпил таблетку, стал лечить голову руками, избавляясь от тянущей боли в затылке. Нет. Это не вариант. Ну, завалил я максимум десяток боевиков, в следующий раз столько же завалю, а их там две с половиной тысячи. Надо что-то другое придумать.

Сел на диван, выдохнул, настраиваясь опять на горы Кавказа. На часах — пятнадцать ноль ноль, погнали. Проваливаюсь в видение. Высоту захлестнула волна боевиков. Они подобрались вплотную к выложенным из камней брустверам и бросились в рукопашную. Наши десантники, надев голубые береты, яростно отбиваются ножами, лопатками и прикладами. Скоротечная жестокая схватка, боевики кончились, и следующая волна откатилась вниз по склону, откинутая пулемётным огнём.

Перекличка, бойцы помогают друг другу перевязаться, радист снова просит подкрепление и поддержку артиллерией. Пробую настроиться на абонента, отвечающему ему по рации, и меня затягивает в палатку связистов. Главный в палатке с погонами полковника слышит крики о помощи и командует держаться, позицию не сдавать. Наконец, сеанс связи завершается.

— Тарщ полковник, а почему мы ничем не можем помочь? Только говорим, держитесь, и всё?! Пятый раз уже поддержку онём просят! — не выдержав, воскликнул молодой летёха, оторвавшись от рации.

— Ты, Аниськин, не отвлекайся, работай. Значит, такая военная хитрость. Начальству виднее, — вызверился полковник и вывалился на свежий воздух. Он постоял с непокрытой головой под порывами холодного ветра, закурил, сделал две большие затяжки, бросил сигарету под ноги и вернулся в палатку.

— Связь с генералом! — приказал он и принял из рук радиста телефонную трубку. — Товарищ Генерал! Евтюхин просит огня и поддержку с воздуха! … Да, я всё понимаю, но они там погибают! Прошу разрешить оставить высоту…

Ага, в этой палатке ничего не решают. Значит, мне надо выше. Настраиваюсь на телефон, и меня затягивает в кабинет, где в расстёгнутом кителе с генеральскими звёздами раскрасневшийся человек орёт в трубку:

— Мелентьев[170], бля! Я тебе что сказал?! Высоту оставлять запрещаю! Пусть держатся до прихода подкрепления! … Нет сейчас авиации! Погода, Мелентьев, нелётная! … Артиллерию дёргать запрещаю! Они работают по другим заявкам! … Всё! Всё, я сказал!

Генерал со звоном впечатал трубку в телефонный аппарат.

— Совсем распоясались! Спорят со старшими по званию! — пробурчал он, остывая. Достал из сейфа початую бутылку дагестанского коньяка, налил себе пятьдесят грамм. Вдруг зазвонил мобильный телефон на столе. Генерал скривился на определившийся номер, но трубку взял, растянув губы в фальшивой улыбке.

— Здравствуй, дорогой! … Да, всё, как ты и хотел. Сегодня и завтра подарков с неба не будет… Там меньше сотни человек для видимости. Твои джигиты пройдут и не заметят… Эээ, нет! Мы так не договаривались, я не могу их убрать. У меня своё начальство есть, которое спросит. Так что, давайте сами выбирайтесь из котла, времени уйти полно… До свиданья, дорогой!

Вот я и нашёл предателя.

Тем временем он поднял трубку аппарата и бросил:

— Леночка, лимончик мне принеси. И бутербродиков с икорочкой.

Сел в кресло, начал барабанить пальцами по столу в ожидании, а я попытался взять его под контроль. Начал повторять ритм пальцев… Десять секунд, двадцать… Неужели второй раз за день не смогу? Всё-таки гибель первой марионетки серьёзно вдарила по мозгам. Как же его остановить, если не получится? Сдавать контрразведке — вариант, но время… Десантники не дождутся.

Пробую опять взять под контроль. Дохнуло холодом и запахом курева, а я ощутил под пальцами деревянную столешницу. Получилось! Так, как он там говорил? Мелентьев?

Без стука открылась дверь, в кабинет с подносом шагнула улыбающаяся девица в зелёной форме. Укороченная юбка, ноги, аппетитная фигура, на блюдце порезанный лимон и одинокий бутерброд с красной икрой — а ничё так генерал устроился.

Я прокашлялся, пробуя голос:

— Лена? С Мелентьевым соедини.

— Что? А, пять минут. Сейчас ещё пару бутербродиков соображу. Может, чайку ещё заварить?

— Быстро! Мелентьева мне! — не сдержался, рыкнул во всю мощь тренированной генеральской глотки. Девушку вынесло из кабинета.

Через три секунды зазвонил телефон. Поднял трубку.

— Мелентьев?

— Так точно, товарищ генерал.

— Вот что, полковник. Политика партии поменялась. Срочно отправь Евтюхину подкрепление. Кто там у тебя рядом?

— Разведка 104-го полка. Сто двадцать десантников.

— Отправь их, только осторожно, могут нарваться на засаду. Дальше звони артиллеристам и летунам. Пусть поддержат огнём, скажешь, я приказал. Самолёты работать не смогут, а вертушки вполне.

— Принял. Разрешите выполнять?

— Выполняй.

Встал, заглянул в открытый сейф. Папки с бумагами, сверху табельное оружие в кобуре. Денег нет, как и ничего другого компрометирующего. Достал пистолет, оказавшийся Макаровым. Выщелкнул полную обойму, передёрнул затвор, нажал на спуск, обратно вставил обойму… А напишу-ка я пока сочинение.

Вывел на чистом листе бумаги большими буквами: «Явка с повинной. Я — ПРЕДАТЕЛЬ!», придавил сверху пистолетом. Надеюсь, генерал поймёт намёк и выберет одно из двух. Махнул писярик дагестанского и поморщился. Нет, не моё. Жестковат, как и грузинский. Молдавские и армянские старые коньяки больше уважаю.

Отсоединяюсь от марионетки и прихожу в себя на диване в московской сталинке.

Вдох-выдох. Надо проконтролировать, что там генерал вытворяет. Туннель, и я проваливаюсь в знакомый кабинет. Генерал в тупом оцепенении смотрит на пистолет и бумагу с признанием. Встряхнулся, с подозрением посмотрел на бутылку коньяка, понюхал и отодвинул пустой стакан.