Бодрая и симпатичная песенка, ожидаемо утонув во взаимных приветственных воплях, стихла.

— Вон тот УАЗик — мой, — невозмутимо указал дымящейся сигаретой Дунаев. — И вас, ребятки, до Серёгиного дома могу подбросить. Вы же в прежнем жилье Томаса остановитесь?

— Ага, там. Подкинешь — спасибо скажем, — улыбнулся Тим. — Кстати, а когда ты собираешься выезжать на Безымянное месторождение?

— Послезавтра, в районе пополудни. Если хочешь, то и тебя с псом прихвачу на броню. Непосредственно на месте и ознакомитесь со строительством нашей дороги. Проконтролируете, так сказать, не откладывая в долгий ящик. Потом — на попутном транспорте — и в посёлок вас вернём… Так как, договорились?

— Замётано, не вопрос… Саныч, а что случилось с Ключами?

— В каком смысле?

— В самом прямом. Когда вертолёт перед посадкой заложил полукруг, я в иллюминатор пялился. Чётко было видно, что часть посёлка заброшена — сплошные полуразрушенные крыши и характерные почерневшие развалины. Словно бы бомбёжка была совсем недавно.

— Бомбёжка, говоришь? — загрустил Дунаев. — Пожалуй, что и так. Это хвалёная рыночная экономика объявила Ключам беспощадную войну, причём, без правил и милосердия. Ну, и разбомбила — своими реформами неуклюжими — всё на хрен… Рассказываю. В начале восемнадцатого века здесь размещался крупный казачий острог — «Нижнекамчатск». Но в далёком 1731-ом году полыхнул (из-за непомерно-высокой ясачной пошлины), бунт камчадалов, и острог был сожжён дотла. Вот, на его развалинах потом и заложили Ключи. И население посёлка долгие-долгие годы неуклонно росло. А в 1992-ом году, когда оно перевалило за одиннадцать тысяч, Ключам даже был присвоен статус — «города». Тогда здесь производство было поставлено на широкую ногу, а самым крупным предприятием являлся леспромхоз, на котором заготовляли-обрабатывали древесину ели и лиственницы. Перерабатывающий завод работал в три смены, а львиная доля произведённых пиломатериалов экспортировалась в Японию. А ещё при Ключах был организован крепкий совхоз, собиравший по осени приличные урожаи картофеля, турнепса, моркови, свеклы и капусты. Да и совхозное стадо было, отнюдь, немаленьким… Пришли Времена смутно-мутные, и всё это накрылось медным тазом. Совхозные поля заросли напрочь, леса теперь заготовляется в разы меньше, люди, не находя достойной работы, либо уезжают на Большую Землю, либо переквалифицируются в браконьеры. Диалектика — штука упрямая и безжалостная… В 2004-ом году Ключи опять стали — «посёлком». А сейчас здесь проживает от силы пять тысяч человек, и то, включая военных, обслуживающих полигон «Кура». Поэтому и заброшенных домов так много… Ну, перекурили?

— Перекурили, — подтвердил Тим.

— Душу я тебе излил?

— Частично, скорее всего.

— Ладно, демагог брутальный, хватаем вещички и шагаем к машине…

Геологический УАЗик, вволю поколесив по посёлку, остановился возле отдельно-стоящего рубленого дома под шиферной крышей.

— Десантируемся, доблестные сотрудники ЮНЕСКО, — скомандовал Сан Саныч. — И я тоже, пожалуй, вылезу: помогу вам вещички выгрузить, перекурю… Вот они, ваши здешние Пенаты. Любуйтесь.

Дом, сложенный из толстенных гладких брёвен, смотрелся очень солидно.

— Впечатляет, — одобрил Тим. — На века выстроено. Из лиственницы. И всякие ставни-наличники, покрытые искусной резьбой, присутствую. Русская классика, короче говоря.

— Это точно. Да и всё прочее заслуживает уважения. Журавль-колодец. Хлев. Сеновал. Птичник. Крольчатник. Парники. Теплицы. Огород. Сад. Кузница. Мастерская. Погреб. Два гаража. Сарай для дров. Ещё один — непонятного назначения. Банька. Всё в полном порядке. И забор новёхонький. И участок большой, около сорока пяти соток. За домом, в дальнем конце подворья, и с десяток пчелиных ульев имеется. А за забором — грибной лес. Чуть дальше — старица Камчатки с причалом и лодкой.

— По-взрослому всё.

— Ещё бы, — горделиво напыжился Дунаев. — Серёга — мужик ужасно-хозяйственный. В батю покойного пошёл. Давно уже предлагаю ему возглавить хозяйственную службу нашего треста. И оклад более чем приличный. Премии и бонусы всякие. Не хочет. Мол, свобода дороже. Чудак-человек.

— А Серёга — он кто? — уточнил Тим.

— Мужик, понятное дело, — хохотнул Сан Саныч. — Настоящий. Штучный товар. Теперь таких уже не выпускают… Познакомишься. Поговоришь. Глядишь, и споётесь… Всё, Брут, давай свою лапу брутальную… Э-э-э, поосторожней только жми, молодчик здоровенный. Мне ещё рано записываться в инвалиды… Клык, не хворай. Встречаемся послезавтра, в одиннадцать сорок пять, на поселковой площади возле магазина. Пока, ребятушки…

УАЗик, бодро похрюкивая, укатил.

— Бух! Эх! — раздалось со стороны хозяйственных пристроек. — Бух! Эх!

— Пошли знакомиться с хозяином, — Тим забросил за спину рюкзак и подхватил баулы. — Посмотрим, что это за Серёга такой.

— Бух! Эх! Бух! Эх…

Тим, поставив баулы на землю, аккуратно отогнул ветви какого-то неизвестного ему дерева и заглянул за полутораметровый забор.

Возле длинного досчатого сарая чернобородый, плечистый и голый по пояс мужик колол дрова. Умело так колол, со вкусом. Ставил на толстенный кедровый кряж берёзовое полено, высоко заносил над головой тяжёлый топор-колун и, слегка приседая, резко опускал руки вниз.

— Бух! — и полено разлеталось на две половинки.

— Эх! — с полусекундным опозданием выдыхал чернобородый, после чего водружал на кряж очередное полено.

— Здорово, хозяин! — минут через семь-восемь, когда мужик, пристроив топор к горке уже наколотых дров, решил немного передохнуть, поздоровался Тим. — Может, помощь нужна?

— Никак, лёгкий иностранный акцент присутствует? — обернувшись на голос, вопросом на вопрос ответил чернобородый. — Ты, наверное, Брут? Прибыл в Ключи на место инспектора Грина? Наслышан. Мне про тебя Томас все уши прожужжал… А я — Сергей Пугачёв. Он же — «Серёга». Он же — «Пугач»… Подходи к калитке. Сейчас отомкну запор.

С тихим шорохом повернулся ключ в замке, и солидная калитка, оббитая широкими полосами чёрного металла и являвшаяся составной частью крепких двухстворчатых ворот, распахнулась.

— Проходи, Брут, — пригласил Пугач, но тут же насторожился: — Ты, никак, с псом? Тогда погоди немного. Не так всё и просто. Хотя… Чистокровный хаски? Ну-ну… Найда! — обернулся в сторону дома. — Ко мне!

Вскоре рядом с его ногами появилась собака.

«Лайка?», — засомневался Тим. — «Может быть, только какая-то нетипичная. Белая, с редкими бисквитными пятнами. Очень… э-э-э, компактная, ладная, лохматая и „шерстяная“. Голова клиновидная и мощная. Угольно-чёрный аккуратный нос. Углы рта слегка загибаются, образуя некое подобие ехидной улыбки. Глаза тёмно-коричневые, глубоко посаженные, широко расставленные, немного раскосые, миндалевидной формы. Хвост пышный, гордо закинутый на спину. А, вот, уши какие-то маленькие и слегка закруглённые на концах…».

— Найда, она самоедка[75], — охотно пояснил Сергей. — Два с половиной года назад купил щенком у старого чукчи, на северном плато Корякского нагорья. Она ещё девушка у меня. И поэтому на всех кобелей рычит и бросается. А на твоего…

— На Клыка.

— А на твоего Клыка — нет. Только добродушно и загадочно щурится. Может, что и получится. Путное, я имею в виду. Например, здоровые и породистые щенки.

— Гав-в-в-в, — почтительно помотав головой, высказался Клык, мол: — «Какая симпатичная и трепетная синьорина. Сражён наповал. Имею самые честные и серьёзные намерения. Готов доказать на деле и всё такое прочее…».

Найда, молча, развернулась на сто восемьдесят градусов и, кокетливо помахивая белоснежным хвостом, затрусила к дому.

— Заходите, гости дорогие, — понимающе усмехнулся Пугач. — Будьте как дома…

«Кстати, а он здорово похож на легендарного Емельяна Пугачёва», — шагая по узкой гравийной дорожке, машинально отметил Тим. — «По крайней мере, на портрет Пугачёва, виденный мной когда-то в школьном учебнике по истории. А ещё Серёга очень жилистый и мускулистый. И ростом будет повыше меня. Наверное, крепкий боец. С таким справиться — куда как непросто… Возраст? Под тридцать, скорее всего. Мой ровесник, то бишь…».