Острая короткая боль. Звенящая тишина. По телу потекла — медленно-медленно и неуклонно — приятная обволакивающая теплота. Вдоль позвоночника шустро и весело побежали мелкие ласковые мурашки. В висках закололо — нежно и успокаивающе.

— Пошёл процесс, — довольно хохотнул баритон. — Открывай, отставной майор, глазоньки. Открывай-открывай, голуба моя. Не стесняйся, морда гражданская.

Егор послушно разлепил ресницы и мысленно прокомментировал увиденное: — «Их трое. Мордатый, высокий и самоуверенный до полной невозможности — это Виталий Павлович Громов. Заслуженно самоуверенный, надо признать, так как является действующим генерал-лейтенантом российского ГРУ. А это, мои дамы и господа, совсем даже и не шутки. В том плане, что не портянка позапрошлогодняя, заскорузлая…. Рядом с ним — миниатюрная кареглазая шатенка лет так двадцати семи-восьми, облачённая в стандартный «грушный» камуфляж. Верочка, опытный врач широкого профиля и верная любовница Палыча. Матёрый генерал-лейтенант — без симпатичной военно-полевой жены? Не смешите. Так, просто-напросто, не бывает. Нигде и никогда. Генерал-лейтенант ГРУ — это вам не гей худосочный, элегантный и наманикюренный…. Третий, который басит? Вот этот, как раз, классического гея и напоминает: худосочный, очкастый, с обширными залысинами и живыми бегающими глазками…».

— Сергей Васильевич к гадким пэдорастам не имеет никакого отношения, — поспешил заверить догадливый генерал-лейтенант. — Штатским гадом буду. Во-первых, он является серьёзным и уважаемым учёным. А, во-вторых, пока летели к тебе, майор, из Анадыря, он очень активно тёрся своими костлявыми коленками о безупречные ляжки моего личного прапорщика. Мол, теснота и всё такое прочее…

— Виталий Палыч!

— Молчи, Верунчик, молчи. Тёрся. Я сказал…. Как ты, отставной майор? Готов к серьёзному и судьбоносному разговору?

— Надо ли? — вильнул взглядом Егор.

— Надо, шалопай бородатый. Надо. Не зря же мы к тебе больше суток из Москвы белокаменной добирались. Причём, с тремя полноценными пересадками. Надо…. Садись, давай. Или же ещё «Всплеска» вколоть? «Троечки», например?

— Спасибо, не надо. Уже сажусь.

— Молодец, боец, — скупу похвалил Громов. — Значится так. Верунчик, на выход.

— Дождик там, — заныла шатенка. — Поливает и поливает. Моросит и моросит. И ветер очень холодный…. Можно, Палыч, я здесь постою? А? Ну, какие ещё секреты от меня? В курсе я всех этих дел «параллельных». Причём, давно и плотно…

— Прапорщик Осадчая!

— Я!

— На выход. Быстро. Бдеть, охранять и надзирать за раздолбаями вертолётчиками.

— Есть!

Обиженно хлопнула входная дверь.

— Что дальше? — поинтересовался Егор.

— Дурацкая, брат Петров, у тебя улыбка, — сообщил мордатый генерал-лейтенант. — Кривая и насквозь штатская.

— А какая должна быть?

— Бравая, как настоящему российскому офицеру и положено. Ладно, это дело поправимое. Отложим на потом…. Доставай, Василич, фотки. Пусть боец ознакомится.

Очкарик, раскрыв потёртый кожаный портфель и покопавшись в нём с минуту, протянул несколько цветных фотографий.

— Смотри, боец, — язвительно хмыкнул Громов. — Внимательно и пристально смотри. Помирать он, понимаешь, надумал. Не майор доблестного ГРУ (пусть и в отставке), а нюня гражданская и рохля трепетная. Писатель-фантаст хренов…

— Прекращайте, Палыч, ворчать. Вам это совершенно не идёт, — посоветовал Егор, а через несколько секунд потерял дар речи.

«Что же это такое, а? Дурацкая шутка? Зачем? Чья?», — истерично бились в голове тревожные и растерянные мысли. — «Это же я — в самых разных ракурсах, только без бороды. То бишь, мой неподвижный и однозначно-хладный труп. Ишь, как физиономию-то перекосило предсмертной судорогой. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно…. Ага, здесь и даты проставлены. Мол, данные фотографии сделаны неделю назад. Чушь. Я тогда, как раз, роман дописывал. Борода, опять же, на месте…. Одежда? Стандартная походная штормовка. Только, извините, не моя, цвет не тот…. Фотомонтаж? А, собственно, зачем? Ничего не понимаю…».

— Ничего не понимаю, — озвучил последнюю мысль Егор. — Совсем — ничего. В чём дело, Палыч? Кто это?

— Егор Петров. Но, майор, не ты.

— Как это?

— Так это. Пришелец из Параллельного Мира, — извлекая из кармана пятнистых камуфляжных брюк плоскую фляжку из нержавейки, любезно пояснил генерал-лейтенант. — Вернее, представитель одного из них, параллельных…. Знаешь, бродяга чукотский, что это такое? Мол, Параллельные Миры?

— Знаю, конечно. Ик-к…. Как не знать? Я же — писатель-фантаст. Даже несколько полноценных романов — на данную тематику — наваял в своё время. Ну, когда она являлась модной, «трендовой» и востребованной. Ик-к-к-к….

— Фантаст он, понимаешь. Востребованный, мать его. Так тебя, родного, и растак. Вот, держи сосуд с микстурой целительной. Хлебни коньячка приличного — чисто для укрепления расшатанной нервной системы.

— Спасибо, ваше благородие…

— Э-э, Петров, заканчивай наглеть! Пол фляжки выхлебал — в одну наглую харю. Оглоед.

— Спасибо вам — ещё раз. Вкусный, ароматный и духовитый напиток. Нектар натуральный.

— Хотелось бы ознакомить вас, уважаемый Егор Андреевич, с некоторыми теоретическими постулатами, — вмешался в разговор очкарик. — Так сказать, относительно природы Параллельных Миров…

— Не надо — с постулатами. Не надо — относительно. Сразу переходите к сути, — попросил Егор. — Не пачкайте, пожалуйста, мозги. Ни мне, ни себе. Лучше расскажите всю эту историю с самого начала. С самого-самого. Что называется, от пращура Адама. Мол, как, что, зачем и почему…. Доходчиво изъясняюсь? Как? Зачем? Почему?

— Узнаю прежнего майора Петрова, — довольно заулыбался Громов. — Как будто и не было этих восьми лет, проведённых тобой в отставке.

— Не томите, Палыч.

— Как скажешь, боец. Как скажешь…. Приступай, Сергей Васильевич, к повествованию. Тебе, как говорится, и карты в руки.

— Приступаю…. Итак. На нашей прекрасной планете имеет место быть знойная и суровая пустыня, носящая поэтическое название — «Такла-Макан». Интересное такое местечко: непонятное, тайное, загадочное и гадкое — до полной и нескончаемой невозможности. Большая и пухлая «дыня», лежащая в самом сердце Таримской впадины, которая — в свою очередь — расположена в районе южного Тянь-Шаня. Вокруг Такла-Макан — только суровые горы и мрачные нагорья. На севере — Тянь-Шань. На юге — Куньлунь. На востоке — гоби Лобнора. На западе — Гиндукуш. Весело здесь, ничего не скажешь…. Такла-Макан — пустыня злых зыбучих песков. И природно-климатические условия здесь соответствующие. То есть, очень и очень суровые. Жаркие дни сменяются холодными ночами, а суточные перепады температур зачастую превышают сорок градусов. «Такла-Макан» переводится как: — «Кто пойдёт, тот не вернётся…». И это, действительно, так. Ещё во времена знаменитой китайской династии Тан[49] здесь путешествовал знаменитый буддийский монах Сюнь Цзан, оставивший потомкам обширные письменные воспоминания об этом беспримерном путешествии…. Так вот. По утверждениям монаха, в центре Такла-Макан раньше располагался древний город, в котором проживали одни отпетые злодеи. Они на протяжении многих-многих лет, десятилетий и столетий грабили и убивали всех купцов, а также других любопытствующих праздных путников, следовавших через эту пустыню. Даже странствующих монахов не щадили. В конце концов, Небесный Владыка разгневался не на шутку. Целых семь дней и семь ночей, без единого перерыва, дули сильнейшие чёрные ветры, и город исчез с лица Земли, словно бы и не было его никогда…. Город исчез, а неисчислимые награбленные богатства остались. Золото в слитках и украшениях, различные монеты, драгоценные каменья — всё это до сих пор лежит в железных и бронзовых сундуках. Но унести эти несметные сокровища, как повествует Сюнь Цзан, невозможно. Мол, если кто-нибудь возьмет что-либо из этого богатства, то сразу же поднимается черный вихрь, человек теряет дорогу обратно, и — обессиленный — погибает от жажды среди раскалённых песков…. Если же осторожный путник попридержит свою природную алчность и положит драгоценности обратно в сундук, то он сможет выбраться из пустыни. Конечно, при условии, что непредсказуемый Небесный Владыка будет не против…. Через Такла-Макан протекает речка — «Хотан». Единственная река в этой пустыне, которая никогда не пересыхает. Над одной из излучин Хотана возвышаются так называемые — «Белые холмы», сложенные из светло-жёлтого известняка с тончайшими прослойками белоснежного мела. В одном из Белых холмов имеется очень широкая и высокая пещера, про которую сложено множество легенд. Мол, кто в эту пещеру заходит, обратно уже никогда не выходит. Рассказывают, что во время знаменитого индийского похода орды Чингисхана в пещеру въехала целая конная сотня. Въехала и, конечно же, не вернулась. Чингиз посчитал это дурным предзнаменованием и велел своим узкоглазым воинам возвращаться обратно, в вольные и бескрайние монгольские степи…. Что же касается наших дней. Может, Виталий Павлович, вы подключитесь?