Белов осторожно подобрал блокнот и тут же снова отпрыгнул, размахнулся топором и ударил в стену, и из нее брызнуло, Белов завизжал и побежал, запнулся и упал, промелькнула фигура, изображение исчезло.

– Ты видел? – спросил Егор. – Ты видел, там?

– Сумрак, – сказал я. – Или кто-то очень похожий. Перематывай…

Егор перемотал, включил воспроизведение.

Белов дышал. Громко и перепуганно, так дышат люди, глубоко погруженные в страх. Он лежал между толстыми оранжевыми трубами. Сверху била струя белого пара, растекаясь вокруг комками ваты. В трубах гремело.

– Не получилось, – сказал Белов. – Добраться до градирни. Коридорчик, а там… Я не знаю, что это, монстры какие-то… Двигаются быстро, их почти не видно. Они… Они убивают всех. К баллонам с гелем не пробраться, буду пытаться на поверхность. Немного отдохну, потом. Все, конец съемки, кина не будет. Электричество кончилось…

Звук, без изображения. Дыхание, прерывистое и испуганное, скрежет.

– Вы слышите?

Это был голос Белова. Только сильно изменившийся. Так голос ломается от жажды. Белов давно не пил.

– Послушайте…

Егор зажал уши.

Я стал слушать. Ничего. Сначала вроде ничего, а потом крики. Человеческие. Кто-то кричал от ужаса, кто-то плакал, кто-то звал на помощь. И близко, и далеко, везде. Темнота была заполнена криками.

– Два дня уже так, – сказал Белов. – Кричат. Я сижу на крыше… Почти сорок часов лез по трубе, повезло, не захлебнулся… Весь центр превратился в болото, слизь по стенам стекает, первые этажи затоплены… Военные пытаются навести порядок, кажется, бесполезно. Кричат вокруг… Кажется, все рухнуло. Сейчас два часа дня…

Темнота.

– Это небо, – сказал Белов. – Сейчас камера направлена на небо. Его нет. Я не знаю, что это…Это не лицо Бога…

Он всхлипнул.

– Скорее всего, они бросят бомбу. Бомбу, это правильно, бомбу… Если, конечно, успеют. И если смогут. Надо успеть. Это… Это… Кажется, это ад.

Белов закашлялся.

– Сейчас я покажу.

Белов поднялся, направил камеру.

Город. Его трудно было узнать. Из-за тьмы.

Сейчас, даже в самые темные ночи мир четко делится на землю и небо. Потому что есть звезды, есть отблески солнца, и я почти всегда могу провести черту. Здесь же небо сошлось с землей окончательно, и не стало ни неба, ни земли, только мрак со всех сторон. Свет тоже остался, но его было мало, и перевесить тьму у него не получалось. Горели свечи в окнах, костры на крышах, горели дома. Желтели фары у машин на дорогах, мелькали лучи фонарей, происходила какая-то суета. И крики.

– Непонятно, – сказал Белов. – Что произошло?.. Небо погасло… Мощность установки повысилась, такого не может быть… Всех энергостанций Земли не хватило бы даже на четыре процента той мощности, что влилась к нам… Как будто кто-то закачал энергию извне…

Запись прервалась.

– Все? – спросил Егор.

Я посмотрел на счетчик.

– Еще восемнадцать минут. Перемотаю чуть.

Включил убыстренную перемотку, на экране возник город, снял палец с кнопки.

– Видимо, это все-таки струны, – сказал Белов. – Гейнц предполагал… Но он не предполагал, что это будет так… наглядно. Энергии слишком мало, ее не должно было хватить. Повторюсь, возможно, это прорыв извне, наложение…

Белов рассмеялся.

– Похоже, мы прикончили все.

Камера развернулась, промелькнула крыша, еще что-то, и мы увидели самого Белова. Старый. Непонятных лет дядька. С щетиной, седой, с гладкой кожей. Он даже улыбнулся, я отметил, что половина зубов сломана. Недавно. И губы разбиты в мясо.

Добро пожаловать в наш мир.

– Недавно расцвело, – сказал Белов. – И вот как выглядит город, я наеду.

Камера заглянула через реку.

Пожары. Машины везде, от края до края, заторы. Люди. Бредут куда-то, присыпанные пылью, растерянные. В реке, справа, самолет. Большой, настоящий, упал, расколовшись на половины, по воде плывут масляные пятна. Удивительная все же вещь – камера, видно чуть ли не больше, чем получится схватить взглядом, растекающееся по поверхности масло видно в мелких подробностях.

– Катастрофа, – сказал Белов. – Похоже… Не знаю… Возможно, это были реакторы, под городом восемь реакторов, если не считать научных. Цепная реакция могла затронуть их все, она могла пройти по волне… Тогда это… ядерная зима.

Запись прервалась, и тут же началась новая.

Было светло. Белов выглядел исхудавшим, но довольным. Город не горел. Вернее, горел, но гораздо меньше. Улицы запружены автомобилями, движения никакого. Зато людей много. Шагают с сумками понурые. На перекрестках военные.

– Привет еще раз, – сказал Белов. – Это я. И все еще жив. Тьма сегодня отступила. Военные объявили эвакуацию. Через порт, через вокзалы, все направляются туда. Город серьезно разрушен, везде мародеры. Не хватает воды…

Белов усмехнулся.

– Говорили, что вода станет важнейшим ресурсом, никто не верил… А это правда. Вчера днем… Или, вернее, вчера ночью… Не знаю. Одним словом, меня чуть не убил какой-то бухгалтер за полторашку без газа. Когда такое еще было? Наступают новые времена, в этом нет никаких сомнений. Хотите кое-что покажу?

Белов направил камеру на небо, она принялась бродить меж облаками.

– Облачность… – разочарованно сказал Белов. – А есть на что посмотреть, зрелище небывалое. У нашего Солнца появился двойник.

Белов хихикнул.

– Да-да, двойник. Это не оптический эффект, совсем другое. Второе солнце маленькое, меньше почти на треть. Оно висит правее. Я увидел это сегодня, я смеялся… А вот и власти. Они все еще пытаются взять район под контроль, вы видите эту запоздалую демонстрацию силы…

По набережной двигалась танковая колонна. Танки плющили сбившиеся в кучу машины, рычали и плевались черным дымом.

– Глупо. Все равно что штопать пробоину в танкере нитками. Нужен удар, нужно все выжечь… Мне кажется, мы немного опоздали…

Выстрел. Только такой, что Белов даже подпрыгнул. Танк.

– Ну вот, снова стрельба. В Москве становится жарковато. Миронов с четвертого канала обещал достать аусвайс в обмен на пленку. Так что я отправляюсь в телецентр. Прямо сейчас, пока еще можно пройти. С вами был инженер Иван Белов. Я думаю…

В коридоре грохнуло. Егор щелкнул зубами, прикусил язык, плеер упал, экран раскололся, проскочила искра.

– Это…

– Растяжка, – сказал я. – Оставил в коридоре, за баррикадой.

– Китайцы снова, – прошептал Егор. – Они идут… Уже совсем близко.

– Похоже. Надо выбираться. Скорее.

Плеер кассету не отдавал.

Я нажимал на кнопки, никакого эффекта. Умер. Разладилась тонкая внутренняя механика, шестеренки зацепились за шестеренки. Выхватил ножик, попытался вскрыть. Кожух не поддавался.

– Скорее, – Егор оглядывался испуганно. – Скорее давай… Они уже близко…

– Не мешай.

Плеер упорствовал. Ладно, возьмем целиком.

Сунул аппарат в пакет, завязал узлом. С собой брать нельзя, лучше…

Егор дышал. Громко и нервно, очень уж ему не хотелось попасть еще раз к китайцам, крови было жалко, всю ведь откачают.

Проверил двустволку. Все в порядке. Бронебой, картечь. Надоели мне что-то китайцы.

Опять грохнуло. И тряхануло.

– Еще растяжка? – спросил Егор. – Ты две поставил?

– Одну. Опять, наверное, на крышу садятся. Иди к баррикаде.

– Что?

– К перегородке. Сядь на пол у стены и жди. Не дергайся.

– А ты?..

– Живо!

Егор послушно вышел из монтажной. Я остался один. Времени мало. Китайцы же…

Ладно, с китайцами разберемся. Теперь главное. Собрал кассеты, ссыпал их в полиэтиленовый мешок. Хотелось сказать что-то, а просто плюнул. Убрал кассеты в рюкзак. Порядок. Еще кое-что надо сделать, две минуты, куда бы…

– Дэв! – позвал Егор. – Давай скорее!

– Сейчас! Иду.

Егор сидел на полу, у стены, как я и велел. Начинает мне нравиться. Жизнь учит человека лучше любого наставника.