Начальник Генерального штаба Российской армии полковник Юденич наконец оторвал глаза от карты и с испугом посмотрел на императора.

– Как же так, господин Верховный Главнокомандующий? Это же значит…

– Это значит, Николай Николаевич, что мы должны соразмерять собственные возможности с потенциалом противника и не пытаться перешибить плетью обух. Сколько у нас вооруженных, радиофицированных и обученных боеспособных подразделений, умеющих вести маневренную войну? Два полка Максимова? Ну, хорошо, придадим им учебную школу по переподготовке офицеров – сформируем полнокровную дивизию. Еще есть три отдельных разведывательных батальона. И это всё!

– А кавказская гренадерская Николая Михайловича и Первая Сибирская Лечицкого?

– Только в дефензиве! В жесткой, позиционной обороне! Вооружения и обмундирования недостаточно для признания этих подразделений полностью боеготовными. Без умения маневрировать и концентрировать огонь лучшее оружие – это железяки. Или забыли последние учения?

Юденич тяжело вздохнул. Как такое забудешь? Пока дивизии окапывались, маскировались и, как кроты, сидели в своих блиндажах, создавалось ощущение слаженности и управляемости. Даже маневр резервами в обороне получался на троечку с плюсом. Но как только поступал приказ перейти в наступление и вся эта масса начинала двигаться в «туман войны», какое-то осмысленное действо заканчивалось на третьей версте. Дальше шла сплошная импровизация на уровне «рота-батальон» и полная дезорганизация взаимодействий с соседями и собственными тылами.

Африканеры Максимова раз за разом загоняли бестолково мечущуюся инфантерию в огневые мешки, условно уничтожали штабы, с удовольствием захватывали обозы, налегая на походные кухни, оставляя прошляпившие подразделения без горячего. Прав государь: «рассадить по окопам и ещё указатели поставить, куда бежать под обстрелом или если приспичит». А в остальном – толпа. Стадо. И так вся армия.

Господи, где же были генеральские глаза еще четверть века назад?! Во время последней войны с османами все уже было понятно, а дожили до нового века в неге и довольстве. Если бы не бурская война и настойчивые требования императора перенимать опыт, вообще не пошевелились бы… Армейская бюрократия дрогнула, когда Верховный Главнокомандующий подписал сразу триста генеральских и полковничьих отставок без прошения, половиной отставленных сразу занялись ревизоры.

Вот тут армия поняла: шутки кончились. Африканеров стали всё настойчивее просить рассказать и продемонстрировать. На базе офицерской кавалерийской школы под началом генерала Брусилова вмиг была организована переподготовка офицеров на новые уставы. Опыт англо-бурской войны изучался под лупой. Инженеры систематизировали новинки полевой фортификации. Инфантерия осваивала тактику снайперской и окопной войны, особенности атаки разреженными цепями и примеривалась к пулеметам как к базовому элементу обороны. Артиллеристы учились концентрировать огонь, тренировались в организации огневого вала и стрельбе с закрытых позиций. Флотские взяли на себя сухопутные крейсеры – бронепоезда. Занятия шли круглосуточно. Несмотря на это, вся военная машина реформировалась нехотя, медленно, со скрипом. И вот на носу война, а армия в полуразобранном, недореформированном состоянии…

– Гренадеры – наш главный резерв на Кавказе, – продолжал император. – Это их дом родной. Вокруг дивизии Николая Михайловича будем строить оборону от Черного моря до Каспия. А генерал Лечицкий со своими сибирскими чудо-богатырями нам понадобится тут. – И карандаш императора уверенно обвёл жирным овалом Харбин. – Здесь будет наше Бородино.

– А может, всё-таки Полтава? – с надеждой спросил Юденич.

– Нет, Николай Николаевич, не льстите себе и мне. Полтаву противник должен нагулять и выстрадать. А тут он будет еще весел, бодр и уверен в завтрашнем дне.

– Но как же тогда Порт-Артур?

– Пишите приказ: «При угрозе нападения гарнизон, не подвергая риску, эвакуировать в Харбин». Отсылайте шифрограммой немедленно.

Гардемарины израильского учебного отряда, начиная с самого Нового года, пребывали в настроении, среднем между преомерзительным и паскудным.

Зима в Порт-Артуре в этом году была мягкая, но противная. Минус два – не мороз, но ненормальная влажность пробирает до костей, а злой порывистый ветер несёт песок, забивающийся в каждую, самую крохотную щелку, попадая в пищу и скрипя на зубах. После спокойного нежного лета, когда военная порт-артурская метеорологическая станция показывала не выше 25 °C, курсанты израильского учебного отряда откровенно зябли, скучая по Одессе-маме и уже задумываясь, а нужен ли им вообще этот Сион за такие страдания?

Причин для расстройств хватало и без погоды. Объявленный переход на казарменное положение рушил так бережно налаженный за лето-осень гешефт, куда уже запустили свои загребущие ручищи гражданские штафирки из Дальнего, где с весны усиленно накапливались переселенцы на землю обетованную.

Точных сведений о численности туземного населения на Квантуне отродясь не было. Для выяснения хотя бы приблизительной цифры Петербург откомандировал подполковников Генерального штаба Ильинского и Самойлова, но и они завязли в хитросплетениях китайских семей и кланов, не продвинувшись за два года ни на йоту. Обе социальные группы («мин», простолюдины Квантуна, и «ци», знаменное население, или войсковое сословие) не торопились выдавать иностранцам информацию о себе, любимых, пока в Порт-Артуре не появилась «третья сила» – жизнерадостные, пышущие здоровьем и духом свободного предпринимательства уроженцы Одессы и других российских губерний, записавшиеся в пока еще не существующий военно-морской флот Израиля, но не забывшие свои довоенные навыки.

Китаец – большой охотник до вкусной пищи, но далек от мотовства ввиду сильно развитого чувства бережливости. Китаец не обнаруживает склонности к вину, особенно в молодые годы, а запой для него – совершенно непонятное явление. Зато у многих китайцев развита привычка к курению опиума. «Эвона как!» – прищурив глаза, понимающе покачали головой парубки с Привоза и предложили китайцам альтернативу. Покурив ее, можно не только уходить в философский «дзен», но и радостно хихикать, потребляя при этом недельный запас воды и пищи.

По понятиям китайцев, девять знаний имеют божественное происхождение и дарованы людям с небес: конфуцианская доктрина, медицина, искусство определять условия, благоприятствующие человеку – фэншуй, дар отгадывать судьбу человека, умение рисовать сепией и красками, буддийское учение, даосизм, игра на цине и шахматы. По странному стечению обстоятельств, все эти достоинства после употребления китайцами правильно приготовленной конопли моментально прорезались у представителей различных «колен Израилевых», и началась натуральная еврейская реконкиста Китая.

Настоящей «игрой на раздевание» оказались шахматы, пользующиеся у китайцев большим уважением и имеющие распространение даже среди простолюдинов. Китайцы говорят, что боги постоянно развлекаются ею и в древности научили шахматам правителей, относясь к ним очень дружелюбно. Но вот про то, что можно играть на деньги, китайцы узнали только в начале ХХ века от жизнерадостного чернявого гардемарина из второго экипажа учебной израильской эскадры, пробавлявшегося нехитрой коммерцией на просторах одесской Молдаванки.

Ну а искусство рисования красками одного из земляков Армана Эмманюэля София-Септимани де Виньеро дю Плесси дюка Ришелье де Фронсака и де Шинона, или, как говорят в Одессе, «нашего Дюка», могло бы удовлетворить любого китайского эстета. Для этого мазлдика, свободно воспроизводящего рисунок сторублевой ассигнации и рванувшего в Израиль с единственной задачей – не знакомиться с любопытными сотрудниками сыскного отделения, вообще ни один китайский художник не был авторитетом.

Все вышеописанные таланты, опробованные на девственно чистой коренной нации Квантуна, принесли интересный эффект в виде практически поголовной переписи местного населения. Только вместо скучных бюрократических формуляров носителями информации о туземцах были их многочисленные долговые расписки, исполненные грамотными почтальонами с приложением отпечатка пальца должника. Но бравые гардемарины не остановились на достигнутом и, в полном соответствии с заветами Карла Маркса, приступили к воспроизведению капитала, а именно – к скупке свободных участков земли, плотно засеяв их абсолютно новой для данной местности культурой.