– Ты же военный человек, Ник Ник, – добавил Владимир Александрович, – возьми карту и внимательно посмотри, сколько наших войск было размещено на этом польском балконе, абсолютно ущербном с точки зрения стратегии. Больше, чем на всем западе империи! Триста тысяч солдат сторожили три миллиона поляков, а Ники на золотом блюде преподнес им заветную мечту о своем государстве в обмен на Мемель, железную дорогу до Мурмана и полторы сотни германских заводов.

– Вольдемар, – удивленно приподняв бровь, поинтересовался Николай Николаевич, – а с какого времени ты вдруг стал таким лоялистом? Помнится, еще год назад ты о своем племяннике отзывался исключительно в уничижительном тоне.

– Как только я убедился, что мальчик повзрослел и у него выросли зубы, достаточно крепкие, чтобы перегрызть глотку любому, кто на него замахнется. А мне, собственно, ничего больше никогда и не нужно было. С бессильной тоской я смотрел на первые годы его правления, понимая, что добром это не кончится. Приторно сладкий царь, желающий всем нравиться, – погибель для государства. А теперь Ники, слава богу, знает, куда идти. Даже не буду разбираться, правильную ли дорогу он избрал. Любая цель лучше отсутствия оной. И дай ему Бог здоровья… Не буду мешать! Надо быть наживкой на его крючке – буду служить наживкой… только вот ещё бокальчик…

– И о чем Ник Ник задумался? – нарушила паузу Мария Федоровна, когда посчитала ее слишком затянувшейся.

– Да вот прикидываю, когда подавать прошение об отправке в действующую армию, прямо сейчас или уже в новом, 1902 году?

Как ни торопились генералы-дальневосточники, совещание в Генеральном штабе началось без них. Ловко скользнув за дверь, один из адъютантов в мундире нового образца невообразимого болотного цвета неслышно вынырнул, кивнул и, тихонько ступая, проводил опоздавших на свободные места.

От стола совещаний веяло чем-то весенним. Если убрать золото погон, то одна половина зала, занятая моряками, чернотой мундиров напоминала сочную пашню, а другая серо-зеленым цветом новой формы с каким-то неприличным названием – хаки – едва покрывающийся листвою лес. Между этими двумя стихиями распластались штабные карты, располосованные разноцветными линиями и усеянные условными обозначениями, понятными только специалистам.

Гродеков заметил про себя, что его уже не раздражает новая окраска мундиров. А ведь совсем недавно он считал её личным капризом монарха и по достоинству оценил только во время военных действий против ихэтуаней, когда на глазах генерала снайперская пара как будто растворилась в чахлых зарослях. Строгое хаки стало ассоциироваться с цветом стен старинной крепости. Крепостные валы и башни вовсе не должны радовать глаз жизнерадостной раскраской, имея другое предназначение. Так и армия не должна выглядеть стаей попугаев. В строгости и скромности тоже есть своё изящество и обаяние.

Гродеков прошелся взглядом по присутствующим и удивился, как мало среди них генералов. Вот один сидит совсем рядом, вполоборота, соратник по Маньчжурии, прозванный «рижским спартанцем» из-за своего одноименного пехотного училища – генерал Гернгросс Александр Алексеевич, награжденный за оборону Харбина орденом Св. Георгия, нынче – командир Первой сибирской стрелковой дивизии, укомплектованной и вооруженной по новым уставам. Интенданты генералы Поливанов и Шуваев[223]– руководители только что созданной службы тыла. Разницу между старым и новым Гродеков пока не уловил, интенданты и интенданты. Главное, что снабжение налажено, солдаты обуты-одеты-сыты и боезапас в наличии имеется. Рядом с тыловиками – сосед по карте, генерал Иванов, губернатор Туркестана, из казаков, въедливый, неуживчивый, но знающий службу и Среднюю Азию как свои пять пальцев, в неизменных ещё с Михайловского артиллерийского училища «докторских» круглых очках, с пышной поповской бородой, компенсирующей полное отсутствие волос на голове. Несмотря на явно не скобелевскую внешность, Николай Александрович – генерал боевой, золотое оружие «За храбрость» и «Георгия» заслужил еще сотником в бою с кокандцами.

В наградном листе отмечено: «…в воздаяние за отличие, оказанное при штурме г. Ташкента, 15 Июня 1865 года, где с 50 нижними чинами сбил с 2-х баррикад в 10 раз сильнейшего неприятеля и овладел 3 орудиями». Да и потом на печи не возлежал, собственными ножками исходил весь Туркестан. Покажи ему место на карте, и он тебе на память расскажет, что здесь находится и как выглядит. А рядом с ним – молодёжь, не все даже полковники, как командиры отдельных разведбатальонов «нового строя», капитаны Корнилов и Снесарев[224]. Кто ещё из знакомцев? Комендант Мукдена и командир 1-го Сибирского стрелкового полка полковник Лечицкий Платон Алексеевич и дальневосточные артиллеристы – начальник ГАУ Маниковский, командующий артиллерией Харбина Бржозовский, Владивостока – Белый, командир абсолютно нового подразделения железнодорожного тяжёлого бронедивизиона – Самед-Бек Садых-Бек оглы Мехмандаров[225].

Но особенно удивил бывалого генерала докладчик – совсем молоденький поручик со знаками отличия картографов Генерального штаба. «Скорее всего, это и есть таинственное разведуправление…» – подумал Гродеков.

– Полки англо-индийской армии стянуты в индийский военный лагерь Raval Pindi недалеко от границы с Афганистаном, их число достигло тридцати тысяч человек при шестидесяти горных орудиях… – продолжал тем временем поручик, водя указкой по карте. – Европейских войск в Индии всего тридцать шесть человек, зато индусов под ружьем уже почти сто пятьдесят тысяч. В случае военных действий в сопредельных с Индией провинциях Китая и Туркестана они в течение трех месяцев смогут выставить три корпуса – два боевых и один резервный.

– Знание численности войск противника без учета настроя солдат и офицеров, к сожалению, не дает полного представления об их боеспособности. Вы только что вернулись из Индии. Что можете сказать об их готовности идти умирать за интересы банкиров Сити? – раздался откуда-то сбоку знакомый глуховатый голос, и Гродеков только сейчас заметил императора, стоявшего за спинами генералов. Речь была такой же размеренной, спокойной, но глаза! Генерал впервые видел этот взгляд… Хотя нет, когда на таёжной тропе неожиданно встретил матерого волчару, тот смотрел так же – оценивающим взглядом хищника, вычисляющего, каким образом выбранную жертву превратить в пищу.

– Если боевые действия будут разворачиваться на индийской территории, их боевой дух будет весьма высок, и любой противник встретит достаточно упорное сопротивление, – уверенно ответил поручик. – Но патриотизм этих подразделений достаточно очерчен границами даже не всей Индии, а конкретных провинций, поэтому предполагаю, что за их пределами боевая устойчивость индийских вооруженных формирований будет падать…

– И этот фактор мы должны учитывать в первую очередь, Николай Николаевич, – обратился уже к Юденичу император. – Арифметическое сравнение штыков и сабель обязательно должно сопровождаться анализом морального состояния наших и вражеских войск, а также планированием мероприятий, повышающих боевой дух собственной армии и снижающих оный у противника.

– Так точно, господин Верховный Главнокомандующий, – отрапортовал начальник генерального штаба, оторвавшись от конспектирования доклада, – планирование операций уже ведется с учетом психологического фактора, а его отслеживание вменено в обязанности армейской разведки и военных агентов.

«Ого! – присвистнул про себя Гродеков, – в ходу уже новое обращение, без величества… Логично. Если нет больше превосходительств, величеством негоже оставаться».

Император удовлетворенно кивнул и повернулся обратно к поручику.

– А что нам, господин Игнатьев, известно об активности англичан в колониях Средиземного моря?