Мне почему-то казалось, что он их не бросил. Что все по-другому тут…

— Давайте его отпустим, — предложил вдруг Джи.

— Это не по правилам, — возразил Хитч. — Мы должны провести расследование, мы должны все как следует…

— Отпустим, — повторил Джи. — Дома его все равно ничего хорошего не ожидает.

— Его же вылечат… — сопротивлялся Хитч. — Он может дать ценные показания… Мы же должны узнать, что произошло…

Бугер шумно вздохнул.

— Что?! — повернулся к нему Хитч. — Что ты вздыхаешь? Что ты хочешь сказать?

— Вы не слышали, что было в позапрошлый рейд?

— Только не начинай, — скривился Хитч. — Я не хочу слушать сказки сейчас…

— А сам сказки любишь рассказывать, — вставил я.

Хопер замычал. Поглядел на меня. Открыл рот. Языка у него не было, только черный обрубок.

Языка нет. Остальные этого не заметили, а мне не захотелось почему-то про это говорить. Страшное что-то случилось с Хопером и его экипажем.

Ничего не поделаешь — рейд…

— Он привел сюда танк. — Бугер будто подслушал меня. — Значит, он не совсем безнадежен…

— Это рефлексы, — возразил Хитч. — Только рефлексы, не более…

— Если мы его возьмем с собой, он не будет жить. — Бугер уставился на Хитча. — Это точно. Ты сам знаешь…

— А мне-то что?! — Хитч пожал плечами. — Мне-то что до этого?! Парень отправился во второй рейд, и вляпался…

Хопер заскулил. И затрясся, точно внутри у него испортился какой-то механизм, Хопер дергался и хрипел. А мы смотрели на этого Хопера. Из него текло что-то. Из ушей. Кровь, наверное.

— Ладно, — Хитч убрал фризер за плечо. — Ладно. Пусть. Все равно… Пусть будет так… пусть…

Он взял Хопера за шиворот, поднял его на ноги.

— Иди отсюда. — Хитч толкнул Хопера в спину.

Тот не двинулся.

— Пошел отсюда вон! — заорал Хитч.

Хопер пошагал вдоль по улице. Прямо, как и раньше. Натыкался на стены, разворачивался, шагал в другую сторону, снова натыкался… Как большая заводная игрушка.

Смотреть на это было тяжело, из наших никто не смотрел.

— Все равно сдохнет, — уже тихо сказал Хитч. — Пусть…

— Надо договориться, — негромко произнес Джи. — Насчет всего этого… Чтобы показания не расходились…

— А тут нечего договариваться. — Хитч стянул маску и принялся усердно протирать стекла. — Нечего… Ничего не случилось. Я не внесу это в бортовой журнал, а вы вообще ничего не видели… Все просто.

— А танк? — Бугер указал на тридцать первый.

— Танк оставим здесь. Да и не утащить его… Прицеп с собой заберем. Скажем, что нашли брошенный прицеп, взяли с собой, нам это зачтется. Людей не было! Вы поняли?!

Мы понимали.

— Поняли?! Я слышать хочу!

— Поняли.

— Поняли.

Я тоже сказал «поняли».

— Надо отсюда уходить. — Хитч направился к нашему танку. — Сейчас же. Уезжать. Тут недалеко есть еще одно поселение, отправимся туда. Там… там подумаем. Десять минут на сборы.

Нам хватило пяти, через пять минут танк уже рвал через заросли. За штурвалом сидел Джи. Вел он скупо, уверенно и зло, двигатель ревел, машину подбрасывало на ухабах, а поселение, которое должно было уже показаться, по моим подсчетам раза три, все не показывалось и не показывалось. Джи начал ругаться, оказалось, что мы влетели в болото и теперь старались проскочить между топями. Я понял, что это дело долгое, и устроился спать, правда, поспать не получилось, пришла моя очередь вести. Поднялся, закапал в глаза антисон и почти четыре часа вилял между гнилыми деревьями. Прорваться не удалось, даже хуже получилось — заблудился еще сильнее, так что Бугеру, чтобы выбраться из болота, пришлось потрудиться. Впрочем, у него это получилось неплохо. Бугер не только вещи умел искать, он еще и дороги, как оказалось, искал отлично. Вывел в лес.

Когда машина вновь пошла по лесу, я успокоился и снова попробовал уснуть, только антисон действовал хорошо, и глаза почти не закрывались, веки точно остекленели. Пришлось мне маску надеть и стекла заклеить бумагой, чтобы темно было. Но даже так во второй заход уснул я не сразу, хорошенько помучился. Все этот Хопер у меня перед глазами стоял, лицо его страшное, плохо это, потом еще сниться начнет…

Психика у меня расшевелилась не на шутку, руки даже затряслись. Пришлось лезть в большую аптечку, транквилизаторы искать. Транквилизаторы помогли.

Проснулся от тишины. То есть не от тишины, а от того, что почувствовал — танк стоит. Открыл глаза.

Пощелкивала трансмиссия. Хитч. Говорил я ему, не отключай передачу слишком резко, не отключай, все-таки водитель он дрянной, двигатель чинить теперь придется. Скорее всего…

Огляделся. Остальные тоже молча сидели в своих креслах, не спрашивали ничего, ворочали головами, похоже, что тоже только что проснулись. Так мы просидели минут, наверное, пять, Бугер не вытерпел и спросил:

— Почему стоим?

— Навигация отказала.

— Как это?

— Не знаю… Помехи…

Хитч опустил перископ, принялся ворочать им в разные стороны. Не отрывался от резинового кожуха долго. Потом отвалился и направился к шлюзу. Молча. Выбрался наружу. Мы переглянулись, затем вылезли за Хитчем.

Ночь, но не темно, лес переливается разноцветным. В нем вспыхивали размытые огни, красные, желтые, зеленые, еще каких-то диковинных небывалых цветов. Сначала мне показалось, что огни эти выходят прямо из земли, но потом я посмотрел вверх.

Небо. Оно играло, заливало мир больным, удивительно красивым сиянием, и это сияние пронизывалось тонкими синими колючими и сплетающимися в клубки нитями. Деревья светились, и красные листья светились, и светилось все, и даже наш танк, и даже мы светились…

— Что это?! — восхищенно спросил Бугер. — Что это такое?!

— Не знаю… — ответил Хитч. — Я не знаю, что это такое, первый раз вижу такое… Электромагнитные поля, наверное… Они заставляют атмосферу сиять…

— Это магнитные бури, — сказал Джи. — Повышенная активность, разве вы не чувствуете? Солнечный шторм, ветер проходит через атмосферу, и она горит… Как красиво…

— Я не чувствую… — сказал Бугер. — Не чувствую совсем…

И указал пальцем в небо, а потом, чуть подумав, на горизонт. В сторону запада.

Я прислушался. И почти сразу понял, что Бугер прав. Я тоже не чувствовал Солнце. Оно исчезло, смазанное бушующими в эфире стихиями. Солнца не чувствовалось, и это было… пока только неуютно. Но я знал, что если так продлится и дальше, мне станет страшно. Небо стало другим, ненадежным. Небо взрывалось слабо зеленым, который тут же переходил в красный, рассыпался на оранжевые звезды, которые мгновенно сворачивались в спирали и тут же распускались, словно живые дикие цветы.

А потом небеса выключились.

— … Тогда Ильдык взял дубину и стукнул огненного Гундыра по всем его трем башкам…

Я повращал глазами.

— Но головы у Гундыра были крепкие, дубина раскололась и рассыпалась в мелкую крошку. Тогда Ильдык схватил железную гору перекинул ее из руки в руку и бросил в Гундыра, но тот выдохнул огненным выдохом, и гора растеклась красной медью…

Дичата смотрели на меня, разинув рот. Да и некоторые взрослые тоже. Даже Рыжий из своего персонального вонючего угла смотрел. В диковинку ему, когда человек разговаривает, не привык еще.

— Что вылупился, Блохастик? — сказал я ему ласково.

Рыжий отвернулся. Повезло мне. С Рыжим в одной клетке. Глазунья в соседней. Не повезло.

Вот такое эскимо.

Глаза болели. Сильно. Чесались. Я думаю, это от газа, он не только парализует, он еще ослепляет. Первое время я их даже открыть не мог. Я уже испугался, что ослеп, но нет, проморгался. Но все равно вижу плохо. Дальше руки не вижу, расплывчато все.

Глазунья тоже болеет. Кажется, у нее сломана рука — она держит ее на весу, а рука опухла. И трясет Глазунью сильно. Мне ее жалко. Только я ничем не могу ей помочь. Хотя могу, когда она смотрит на меня, я улыбаюсь. И она через боль улыбается мне в ответ, я не вижу, но знаю.