А вот сил и средств на укрепление ключевой позиции у них не хватило. Даже если их девятидюймовки так хороши, как утверждает Джеки, вряд ли их больше восьми на самом острове. Еще восемь – на трех древних броненосцах, четыре – на «Петре», по два – на «Николае» и «Александре». Следовательно, у Кронштадта нас встретят шестнадцать орудий против наших двадцати восьми двенадцатидюймовок и еще четырех тринадцатидюймовок «Трафальгара». В той кишке русские не смогут маневрировать, уклоняясь от нашего огня, что еще больше усугубит их и без того незавидное положение.

– Ясно. Итак, их легкие силы мы парируем нашими.

– Но вот эту «летающую свинью» мы, к сожалению, не предусмотрели, – вздохнул адмирал, кивая на плывущий чуть в стороне русский дирижабль. – Инженеры в мастерских прямо на ходу клепают лафеты для трехфунтовок, чтобы вести огонь вверх, и я надеюсь, что через пару дней мы не будем у русских как на ладони.

– А говоря о беззащитности снизу…

В нескольких саженях от кормы одного из идущих впереди корабликов поднялся белопенный столб, а через несколько секунд до мостика донесся глухой удар: по-видимому, тральщик зацепил русскую мину.

– Я имел в виду именно это. Русские все-таки пошли на неслыханное нарушение международного права, – нахмурился адмирал. – Да, они объявили вход в Финский залив зоной боевых действий.

– Но мы предъявим им еще и это обвинение, – согласился Алан. – Мы станем на якорь?

– Разумеется. Признаться, я планировал продвинуться за этот день немного дальше, но, боюсь, нам придется ночевать здесь… Тралить в темноте невозможно, поэтому наша месть подождет еще немного.

Миноносцы типа «Пернов» были неудачными кораблями. Малая скорость, не слишком надежные котлы и машины, слабое вооружение… Именно поэтому их с легкой душой отдали под безумные эксперименты инженера Луцкого. Все внутренности безжалостно заменили двумя снарками шестицилиндровых моторов Никсона, ранее развернув их производство в Риге и Петербурге. И пусть спроектированные в изрядной спешке редукторы имели ресурс не более сотни часов, отсутствие вылетающих из труб искр в сочетании с двадцатью четырьмя узлами скорости делали их смертельно опасными ночью.

– Вон они, – усмехнулся мичман Альтфатер, глядя на снижающуюся к серым волнам и черным силуэтам звезду. – Хорошо летуны светят!

Выписывающий в небе ленивые восьмерки воздушный корабль выпустил еще одну осветительную ракету, а исходящий из него конус слабого прожектора оставался словно бы прикованным к одному из броненосцев Альбиона.

– Машины – полный! Выхлоп в воду! Минный аппарат – на левый борт, аппарат и пулеметы – товсь!

Моторы глухо взревели, матросы засуетились, разворачивая влево строенные трубы новейшего минного аппарата, установленного вместо двух старых однотрубных всего полтора месяца назад. Обе снарки крупнокалиберных браунингов шевельнули стволами.

– Цель слева на крамболе! – закричал сигнальщик, специально назначенный на боевую вахту из-за превосходного ночного зрения. – Здоровый!

– Это «Тезеус» из охранения! – среагировал мичман. – Аппарат – пли по готовности, рулевой – право десять!

Пенный след набравшего скорость миноносца был хорошо заметен, и с борта английского крейсера первого ранга ударили пушки – одна, затем вторая. Затем на марсе зажегся прожектор, почти мгновенно нащупавший цель.

– Пуск! – скомандовал офицер, и три длинных сигары одна за другой нырнули в свинцовую воду.

– Право на борт! Отходим…

Трехдюймовый снаряд пробил тонкую сталь борта и разорвался, воспламенив полукустарно установленные в бывшем котельном отделении баки. Мичмана подбросило и швырнуло в холодную майскую воду.

– Их было не меньше трех десятков, сэр. Около пяти – большие, типа «Ярроу»[308], они шли во второй волне вместе с этими адскими крейсерами-скаутами, и множество мелких, французского типа «Курье» в первой.

– Почему же они пустили первыми старые миноносцы? – спросил адмирал.

– Видимо, из-за меньшей заметности. Судя по тому, что «Курье» вспыхивали от попаданий как спички, русские поставили на них бензиновые моторы. В результате их трубы не искрили, и дыма над ними не было видно, что резко затруднило стрельбы расчетам противоминных орудий.

– Понятно, – нахмурился адмирал. – Наши потери помимо «Марса» и «Тезеуса»?

– Зафиксированы еще три попадания: два в «Булварк», но, к счастью, по разным сегментам сети, и одно в «Принса». Его сети тоже выдержали. Шесть наших дестройеров пропали, видимо, уничтоженные орудийным огнем и торпедами, еще один пришлось затопить вследствие тяжелых повреждений. А поскольку «Курье» были вооружены пулеметами пятилинейного калибра, пробивавшими стены рубок наших легких кораблей, даже на уцелевших дестройерах имеются тяжелые потери в экипажах.

– А у русских?

– Мы наблюдали три бензиновых костра, сэр. Остальным удалось уйти.

– Три из скольки? У нас есть пленные?

– Мы подняли из воды одного офицера и двух матросов, все – с тяжелыми ожогами. Офицер и один из матросов умерли, последний русский вряд ли доживет до утра.

– Нам даже не удастся его допросить и узнать, сколько еще этих чертовых миноносцев прячется в Моонзунде?

– Боюсь, что нет, сэр. Наши моряки утверждают, что у русских было минимум два быстроходных скаута, утыканных четырехдюймовками, как еж иголками, и на их счету четыре наших дестройера, а скорее всего, и больше: миноносцы русских не демаскировали себя стрельбой, что еще больше затруднило оценку сил противника, сэр. Истребителей типа «Ярроу» было от четырех до шести, причем на них установлены по три двенадцатифунтовки и один трехтрубный минный аппарат. А количество моторных «Курье» оценить невозможно, но их явно осталось не меньше десятка.

– Вот и ответ, Эшетон, – усмехнулся тихо сидевший в углу штатский.

– Ответ на что, Алан?

– Ответ на вопрос, почему русские бросили все силы на укрепление Моонзунда. Вы просто не в состоянии пройти от Либавы до Финского залива за один световой день. А ночью или даже в июньских сумерках эти парни выскочат из лабиринта, благо они всегда будут в курсе вашего местоположения. Уверен, как минимум один такой отряд прячется в шхерах Финляндии. Русские построили на Балтике три новых крейсера-скаута с турбинным ходом и германскими орудиями – «Жемчуг», «Изумруд» и «Боярин». А сегодня ночью нас посетили только два…

– Коварные твари, – тяжело вздохнул адмирал. – Теперь у нас нет иного выхода, кроме как занять эти острова и Рижский залив.

– Быстрой победы не будет, Эшетон, – печально вздохнул Алан.

Все трое, вместе с младшим из моряков, задумались, будет ли победа вообще.

У короля, конечно, много… Но уже не столь много, как всего ночь назад.

2 мая 1902 года. На рейде Либавы

Темная вода за пределами действия прожекторов британских катеров и миноносок взбурлила, из нее показались сразу две рубки, выкрашенных в темно-серый, почти черный цвет. Наблюдатель с хорошим ночным зрением наверняка заметил бы в тени второй из них две человеческие фигуры с огромными круглыми головами. Они из последних сил цеплялись за скобы ведущего на кормовую площадку трапа.

Скрежетнул люк, на площадку вскарабкались матросы и кинулись к темным фигурам, явно стремясь оторвать, точнее, открутить медные головы, тускло отражающие сияние темно-алой полосы.

– Быстрее! – приказал негромкий, властный голос, напоминавший некоего «дона Серджио» с «Князя Боргезе». – Быстрее, черти! Шлемы, галоши – все в воду! И баллоны туда же!

– Н-нет необхо-хо-ходимости, господин ка-капитан первого ранга! Баллоны-то л-ладно, но шле-шлемы хотя бы оставьте, хо-хорошие! – Зубы говорившего постукивали от холода.

– Поговори мне тут, Степаныч. Обоих внутрь, чаю с коньяком и погружение! Доклады позже! Тут миноносок как блох на барбоске. Потопят и фамилии не спросят!