– Ну так не пустили же, не убили.

– Но вместо них погибло больше двадцати жандармов…

– У них работа – погибать вместо других… Впрочем, как и у нас. Поймите, матушка…

Император встал и подошел вплотную к Марии Федоровне.

– Наше время не жалеет ни их, ни нас. Вместе с энергией угля и нефти из недр освободились и вырвались наружу могучие силы, которые потрясут современный мир до основания. Очень немногим удастся удержаться на ногах. И чем больше устают и не высыпаются сегодня наши люди, тем больше у них шансов остаться в живых завтра. А двадцать пять солдат в форме жандармов в потерпевшем крушение поезде – это наша пограничная застава. Погибнув, они дали нам возможность определить источник угрозы, перегруппироваться и нанести сокрушительный ответный удар по вражеской агентуре в нашем тылу.

Мария Федоровна чуть заметно передернула плечиками. Девятый вал арестов, прокатившийся после ночного нападения на поезд Столыпина, впечатлил и пронял даже самых бесшабашных и флегматичных. Одновременно в казённый дом попала почти половина завсегдатаев столичного яхт-клуба, а от них уже ниточки потянулись на биржи и в банки, на Путиловский, Балтийский, Сестрорецкий, Адмиралтейский, Ижорский, Охтинский и Обуховский заводы, в штабы округов и экипажи Балтийского флота.

– Кстати об арестах, – уже тихим, спокойным, деловым тоном произнесла вдовствующая императрица, – почему мы арестовываем своих подданных и тут же отпускаем без всяких условий и с секретными данными этого японца?

Император улыбнулся. Тактика информационных диверсий ещё только зарождается и станет отдельным видом полноценного оружия только во время Гражданской войны.

– Эти сведения, – он согнул правую руку в локте и незаметно прижал ладонь к солнечному сплетению, от чего голос становился более глубоким, – превратили барона Фукусиму Ясумасу из офицера, обладающего секретной информацией, в информационную бомбу, и она обязательно взорвётся с предсказуемыми последствиями.

– Ники, не говори загадками, – буквально простонала Мария Федоровна, – я сейчас не в том состоянии, чтобы разгадывать твои ребусы. Знаю только, что стоим на пороге войны, и майор японской разведки теперь в курсе того, что знаем мы.

– Никаких загадок, всё просто, скучно и обыденно. Нашу информированность всё равно не удалось бы скрывать бесконечно долго. Вопрос заключался только в том, когда и при каких обстоятельствах тайное станет явным. Любой руководитель секретной службы, узнав, что конфиденциальности его подразделения больше не существует, а секретная агентура раскрыта, немедленно приступит к реорганизации, отзыву агентов и формированию новой структуры. Если, как вы сказали, война на пороге, то сколько времени займет эта реорганизация и в каком состоянии разведка японцев встретит начало боевых действий?

– А мы? В каком виде мы начнем войну, если вместо мобилизации мы, наоборот, сокращаем армию? Уже сейчас в Маньчжурии против двадцати наших батальонов англичане и японцы сконцентрировали восемьдесят своих…

– Уже больше ста…

– Что?

– Бэйянская армия будет поддерживать англичан и сохранит нейтралитет к японцам…

– Час от часу не легче!.. Мы не будем увеличивать наши силы в Маньчжурии?

– Пока нет. И сразу по нескольким причинам. Первая – полгода назад мы подписали с маркизом Ито соглашение о разделе сфер влияния на Дальнем Востоке…

– Оно закончилось расправой над несчастным, ничего не подозревающим Безобразовым и его людьми!..

– Ну почему расправой? Они хотели заготавливать лес – они это делают… Правда, немного не там и в другом статусе… Но я, как и обещал, отпущу всю эту компанию на все четыре стороны, как только отработают потраченные на них казенные средства…

– Хорошо, не будем про Безобразова. Ты говорил про маркиза…

– Ито – представитель партии мира, и наше миролюбие, включая численное сокращение войск, – его козырь в дворцовых интригах Токио. Мы скрупулезно выполняем подписанное с ним соглашение, и это ещё один козырь. Сегодня партия мира в Японии слаба и оттеснена из внешней политики ястребами, открыто говорящими о знаменах Хиномару на Урале. Но всё течет, всё меняется… А наши войска в Маньчжурии… У нас их там сейчас ровно столько, сколько мы можем кормить и снабжать амуницией и боеприпасами.

– Маршал Людовика Четырнадцатого Жак д’Эстампа дела Ферте говорил, что Бог всегда на стороне больших батальонов…

– То, что он ошибался, доказала кампания Наполеона в России. Любая армия без нормального снабжения превращается в вооруженную, плохо управляемую толпу, представляющую большую опасность для собственного командования, чем для противника. Поэтому вместо механического увеличения войск мы в этом году увеличили пропускную способность Транссиба, хоть пока и не закончили Круглобайкальскую ветвь, смонтировали и запустили в Забайкалье два новых патронных завода, построили три госпиталя, больше сотни фабрик и мастерских по производству военной формы, амуниции, бакалейных и консервированных продуктов, хотя всё равно наше тыловое обеспечение нельзя назвать удовлетворительным. От толп голодных, разутых-раздетых, плохо обученных вооруженных крестьян на передовой толка не будет. Поэтому мы превратили оба восточносибирских корпуса в дивизии трёхполкового – десятибатальонного состава, где призывники остались только в тыловых службах, а ударные части сформированы из офицеров и унтер-офицеров, накормленных, экипированных, хорошо вооруженных и занимающихся исключительно боевой подготовкой. Вон, только винтовочных патронов за полгода по три тысячи на каждого стрелка на полигонах извели.

Мария Федоровна кивнула и поморщилась. Про совершенно дикий расход боеприпасов на учебных стрельбах она слышала неоднократно, но не понимала существенной пользы от такого действа. Ведь заслуженный и опытный генерал Драгомиров ее уверял, что русский солдат воюет штыком, а не пулей.

– То же самое касается морского ведомства, – продолжал тем временем император, – нам не нужны корабли, устаревающие в момент закладки на стапеле. Именно поэтому мы решили отказаться от серии «Бородино», хотя всему миру преподнесли это как образец нашего миролюбия, а маркизу Ито я даже отправил письмо, где назвал отказ от этих броненосцев прямым следствием подписанного с ним соглашения и нашим односторонним шагом, демонстрирующим миролюбие и надежду на взаимность с японской стороны.

– Зачем тогда ты вывел в море даже самые устаревшие лоханки?

– Как и не воюющие войска, не выходящие в море корабли – самые опасные для собственного государства, – жёстко ответил император. – Представьте себе, что у нас в Гельсингфорсе есть даже не три, а четыре новейших броненосца, могучих и современных, построенных по последнему слову техники, не уступающих линкорам противника. Но если они не достигли боеготовности к началу войны, если они отсиживаются за минными полями, поскольку наши адмиралы берегут их как зеницу ока, если их экипажи не встречаются с врагом, не поражают его и не видят, как этот враг хочет убить их… Как скоро матросы и офицеры деградируют от безделья, ощущения собственной никчёмности и невостребованности? Как скоро они решат, что настоящий их враг – не тот, которого они так и не увидели в свои прицелы, а их собственные командиры, адмиралы, да и мы с тобой? Когда начнутся сначала бунты, а потом и революция? Ведь лед Гельсингфорса может стать красным от крови адмиралов, не ведущих подчиненных в бой, а раздражающих их муштрой и дисциплиной.

– С военачальниками и капитанами – логика та же? Японцы собирают в кулак всех своих полководцев. Из отставки вызван генерал Марэсукэ Ноги. Начальник генштаба Ояма Ивао лично будет командовать армией Маньчжурии, начальником его штаба назначен генерал Гэнтаро Кодама. А у нас – водоворот отставок…

– Беда любого генерала в том, что он готовится к прошлой войне, – максимально мягко возразил император, – у нас эта проблема усугубляется тем, что полководцы мирного времени и полководцы, умеющие воевать, – это почти всегда разные люди. Японцы собирают тех, кто получил опыт, воюя с Китаем. Именно поэтому наши подразделения первыми поведут в бой те, кто воевал против британцев в англо-бурской войне.