– Почему именно в Кронштадт? – удивился Шухов.

– Как сказал его величество, Кронштадт будет нашим наукоградом. С прошлой недели весь остров – особо режимный объект. Всем новым разработкам присвоен гриф «Секретно». Сегодня у нас встреча с Черновым, Поповым и адмиралом Макаровым – твои гиперболоиды будут ставить на корабли в качестве радиомачт[128], ну и… – Бари подмигнул партнеру и чуть понизил голос, – государь подсказал, в каких двигателях семи минут работы турбины будет вполне достаточно.

– А теперь прошу сюда, – Александр Степанович Попов, как радушный хозяин, был учтив и слегка возбуждён. – Смотрите, – указательный перст уперся в стоящий на рейде Кронштадта броненосец «Апраксин», – слышите щелчки искрового передатчика? Нет? А вот мы сейчас поворачиваем антенну…

Два дюжих матроса подхватили оглобли ворота и начали медленно вращать мачту с закрепленными на ней проводами.

– И вот! Щелчки уже слышны, а теперь стали явно громче. Это радиоволны отражаются от корпуса корабля! – Попов распрямился и торжествующе поглядел на Макарова. – Вы понимаете, какая польза от этого изобретения? Помните, какие у нас на Балтике туманы! А тут, просто поворачивая антенну, вы сможете определить не только наличие препятствия, но и направление… а может, и расстояние до него! – Попов торжествующе улыбнулся. – Три года назад я написал в отчете радиотехнической комиссии: «Влияние судовой обстановки сказывается в следующем: все металлические предметы (мачты, трубы, снасти) должны мешать действию приборов как на станции отправления, так и на станции получения, потому что, попадая на пути электромагнитной волны, они нарушают её правильность, отчасти подобно тому, как действует на обыкновенную волну, распространяющуюся по поверхности воды, брекватер, отчасти вследствие интерференции волн, в них возбужденных, с волнами источника, то есть влияют неблагоприятно.

Наблюдалось также влияние промежуточного судна. Так, во время опытов между “Европой” и “Африкой” попадал крейсер “Лейтенант Ильин”, и если это случалось при больших расстояниях, то взаимодействие приборов прекращалось, пока суда не сходили с одной прямой линии». Но никогда не мог подумать, что мой доклад прочитает и заинтересуется им сам государь! А тут сразу – и дополнительные фонды, и помощники, и настоятельная просьба сделать прибор до вашего отправления в Арктику.

– Да, – задумчиво разглядывая антенну, пробормотал адмирал Макаров, что-то прикидывая в голове, – было бы неплохо иметь на «Ермаке» такие глаза, которые даже ночью могли бы предупредить о наличии айсберга…

– Ну тогда я должен буду вам еще кое-что показать, – подмигнул адмиралу изобретатель и потащил его к стоящей у причала барже. – Что вы сейчас слышите?

– Ветер, шум, извозчик коня перепрягает…

– Хорошо! – кивнул головой Попов и деловито полез в трюм. – А сейчас?

Адмирал прислушался и пожал плечами.

– А так? – ученый вытащил из кармана врачебный стетоскоп и приложил к обшивке.

Макаров приник к прибору ухом, прислушался, поднял голову.

– Динамо-машина «Апраксина»?

– Да! – торжествующе кивнул Александр Степанович. – Я просидел тут целую неделю, когда буксиры лед ломали, и в конце концов даже научился на слух определять расстояние до них и отличать одного от другого – у них машины работают по-разному.

– Но у айсберга ничего не шумит и не гремит, – протянул адмирал, явно рассчитывая на продолжение интриги.

– А мы на что? – улыбнулся Попов и громко крикнул в пустой зев трюма. – Эй!

– Эхо! – изумленно пробормотал Макаров.

– Да, – подтвердил профессор, – вода плотнее воздуха, и звуковые волны будут распространяться быстрее, а по скорости отражения можно будет довольно точно определить расстояние.

– Значит, и глубину?

– И глубину тоже! – торжествующе заключил изобретатель.

– Ну, Александр Степанович, ну удружил, – искренне обрадовался моряк.

– Да вот, понимаешь, – смущенно возразил ученый, – это не совсем я. Точнее – исполнение, конечно, моё, и отчёт комиссии – тоже мой, но вот всё остальное – описание того, как можно практически использовать эффект отражения акустических и радиоволн… и даже фокус со стетоскопом – это всё его, – и Попов указал глазами на потолок. – Мы проговорили больше двух часов, и знаешь, я устал конспектировать его мысли. Никогда бы не подумал, что царь хорошо разбирается в гальванике и так детально знаком с последними исследованиями в этой области… Хотя есть то, что выходит даже за рамки известных мне исследований…

– Например? – удивился Макаров.

– Ну вот несколько лет назад Эдисон пытался увеличить срок службы осветительной лампы с угольной нитью накаливания. С этой целью он поместил в вакуумное пространство лампы металлическую пластину с проводником, выведенным наружу. При экспериментах заметил, что вакуум проводит ток, причем только в одном направлении – от электрода к накалённой нити. Это было неожиданно – считалось, что вакуум не может ничего проводить, так как в нём нет носителей заряда.

– И что?

– В том-то и дело, что ничего! – всплеснул руками Попов. – Эдисон зафиксировал этот интересный феномен, и на этом дело закончилось. Никакой практической пользы ни он, ни все остальные, включая меня, в нем не увидели. Поэтому, когда государь начал пересказывать мне этот опыт, я откровенно заскучал, а он вдруг хитро так: «А что вы думаете, Александр Степанович, если между катодом и анодом расположить сетку и подать на нее потенциал, не сможем ли мы тогда не только направлять сигнал, но и усиливать его?» А это ведь прорыв! Это… – Попов залез пятерней в прическу, – ты даже не представляешь, Степан Осипович, какие здесь открываются возможности!.. Но откуда он про них узнал?..

Точно такой же вопрос задавал себе, направляясь в Кронштадт, Дмитрий Константинович Чернов, получивший должность директора пока еще не существующего Института стали и сплавов, чин действительного статского советника и целый список вопросов, на которые он тоже пытался и не мог найти ответа.

Чернов был одним из ведущих специалистов по сталеплавильному производству своего времени. Ещё совсем молодым инженером совершил эпохальное открытие, позволившее устранить «знахарство» и «догадки» в производстве орудий. И после этого в учебных аудиториях он неустанно втолковывал студиозам, что при определенных критических температурах в стали происходят структурные превращения, изменяющие ее механические свойства. Следовательно, научившись учитывать эти температуры, можно произвести правильную тепловую и механическую обработку, что придаст изделию наилучшие механические свойства.

Кроме этого, Дмитрий Константинович внимательно следил за всеми мировыми новинками по своей специальности и справедливо считал свои знания достаточными, чтобы уверенно чувствовать себя в любой обстановке. В разговоре с императором этого не получилось. Монарх внимательно выслушал доклад профессора и без всякой подготовки спросил, что он думает насчет новых методов выплавки и легирования стали с помощью электричества? Не дав Дмитрию Константиновичу опомниться, император похвалил достижения современной электротехники, дающие возможность с помощью усовершенствованных электропечей получить высококачественную сталь, дозированно прибавляя к расплавленному металлу марганец, вольфрам и хром. А пока профессор вспоминал, применял ли такие технологии в своей первой в мире индукционной печке шведский изобретатель инженер F.A. Kjellin, монарх спросил: что он знает про автофреттаж?

Вот тут Чернов честно покачал головой, коря себя за недостаточно внимательное изучение иностранного опыта. Впрочем, император нисколько не огорчился из-за такой неосведомленности профессора и достаточно бойко пояснил, что автофреттаж заключается в том, что внутри заготовки орудийного ствола кратковременно создается гидравлическое давление, в два раза превышающее нормальное давление пороховых газов. Под его влиянием металл очень сильно уплотняется и как бы разделяется на множество слоев. Каждый внешний слой, слегка растянутый, обжимает следующий за ним внутренний слой, и поэтому получается очень прочное скрепление. Прочность ствола увеличивается, а следовательно, уменьшается опасность его разрыва.