Нож. Мачете, вернее. Длинное, кривое и ржавое, он держал его в руке. Воняло.

Зашелестело сильнее, и из угла показалось что-то похожее на ежа. Или на змею. Или все-таки на ежа, плоская еже-змея. Погань. Она заверещала и попыталась удрать, сумрак тут же сдвинулся. Он исчез, и через секунду шелестение стихло и из шелестелки выставился клинок, сумрак объявился в дальнем углу. А эта тварь принялась бродить вокруг лезвия и через несколько оборотов сама себя намотала, лопнули кишки, и некоторое время тварь билась в агонии, распространяя еще более густое зловоние. Перевернулась кверху брюхом.

Сумрак продолжал стоять, из-под ежа растекалась черная лужа, и тикали, тикали часы, потом сумрак сдвинулся и оказался совсем рядом, стал смотреть. Из дыры, заменявшей ему ухо, показалась желтая ползучка.

Сумрак рывком выдернул мачете и принялся рубить ежа. Долго, выдерживая между каждым движением паузу, а часы тикали и тикали, били по голове стальными молоточками.

Это продолжалось больше часа, я почему-то так считал. От ежа остались мелкие куски, и сумрак утратил к ним интерес, он переместился к окну. Мачете не выпустил.

Очнулся Курок.

Всхлипнул.

– Осторожно, – попросил я.

Говорить тяжело. В голове тяжело. Сердце ворочалось, стараясь загнать кровь в ноги. Получалось плохо, ног я вообще почти не чувствовал.

– Сдохнуть… – прошептал Курок – Сдохнуть…

– Это он сдохнет, – сказал я. – Я вырежу ему язык и вобью в глотку кол. Обещаю.

– Это мы сдохнем… Мы… У меня в голове… Камни…

– Дыши равномерно, – посоветовал я. – И пореже.

Курок захрипел.

– Прыгни в люк… – всхлипнул Курок уже громко. – Это выдрин пух… Еще раньше здорово наглотался… Почти год продержался… Доктор сказал – полтора месяца в лучшем случае, если будешь таблетки жрать, если курить бросишь… А я год, я хотел в планетарий. Из него все видно, ты это можешь представить…

– Мы не умрем. Мы герои, Курок, герои не умирают.

– Еще как умирают. Слушай, Дэв, а как это… Ну, не хочу, чтобы он… Сам хочу, сам… Есть способы, а?

Способы были, учил меня в свое время Гомер. На случай безвыходных положений. Когда надеяться уже нечего. Три, по крайней мере, способа. Не то, чтобы быстро и уж совсем безболезненно, надежно.

– Нет способов. Не думай о ерунде.

Курок засмеялся. С пузырями.

– Не хочу, тварь…

Я тоже не хотел. Совсем. Страшно. Интересно. Проверить. Трудно придумать способ лучше, я и сделать ничего не могу, связан и пребываю в руках Его.

– Не хочу!

Мне не было жаль Курка. Жалость – это для послезавтра.

– Тише…

Но Курок уже не мог тише.

Сумрак вздрогнул. Посмотрел на мачете и шагнул к Курку.

Курок забился, стукаясь головой о стену. Сумрак поднял рубило.

– Эй! – заорал я. – Эй! Повернись!

Сумрак повернулся.

Посмотри на меня, погань! Я убивал таких, как ты, десятками! Сотнями! Я и тебя убью!

Я умудрился плюнуть. Во рту скопились сопли и кровь, я харкнул от души и попал ему прямо в лоб.

Он сдернул меня со стены одной лапой, уронил на пол, поволок. Сначала в одну сторону, затем в другую, затем поперек Рывками, без смысла, это было хуже всего.

Потащил меня к витрине, к битому стеклу, вдавил и снова замер.

Я увидел солнце. Сегодня гарь не вернулась, и солнце висело как новенькое, веселое и молодое. Небо еще. Не серое, а нормальное, голубое и глубокое.

Вдруг…

Не знаю, я лежал затылком в толченом хрустале и чувствовал, как растекается кровь. Моя. А еще я видел крест. Маленький. Совсем маленький, на секунду я подумал, что мне померещилось, что в глаз мне попала соринка, или сосуды полопались окончательно и наполнили глаза призраками, или, может быть, это сотрясение, и этот крестик у меня на самом деле в голове, мерещится и кажется. Но крестик сместился и стал весьма бодро двигаться и исчез за несколько секунд, осталась белая полоса, которая растаяла.

Я улыбнулся.

Я понял, что все будет в порядке. Крест. Знак. Того, что мы спасемся. И спасемся не потом, а сейчас. Непременно. И не случайно.

Даже не Знак, а Знамение, Гомер рассказывал. Нет, с ним не случалось, но он знал людей, с которыми это происходило, не дурацкое пророчество, не безумное предсказание…

Точно, Знамение. На что-то очень похоже, на нормальное, человеческое, где-то я это уже видел, только никак не вспоминалось, где…

Я почувствовал, как мне вдруг сделалось хорошо. Легколегко, тяжесть из головы отлила, мозг прочистился, и я попробовал сесть. Конечно же, веревки меня удержали, тогда я сказал:

– Эй, дерьмо, посмотри на меня!

Сумрак ожил. Движение его было, как всегда, неуловимо, через секунду я оказался на столе. Он навис надо мной и стал нюхать, пошевеливая пальцами и постукивая лезвием. Ждал.

И я ждал. Что сейчас он взмахнет мачете.

Но получилось не так. Сумрак исчез. Вот только что был, обтекал кровавым моим плевком, и вот нет. Я принялся ворочать глазами, стараясь разглядеть, куда он делся.

Курок замолчал. Больше не хрипел.

Сумрак возник у входа. Он, казалось, к чему-то прислушивался, стоял. Возле стены появилось размытое пятно. Пестрое колыхание воздуха, состоящее из отдельных лоскутков. Оно медленно смещалось вдоль. Сумрак исчез. И пятно исчезло. Что-то мелькнуло, звякнуло, и сумрак возник снова.

Без руки. То есть без лапы. Вместо нее кровавый обрубок. Сумрак глядел на него с удивлением. Не глядел, а разглядывал. Без звука. Ему оттяпали конечность, а он молчал. Снова пропал. Но на этот раз его было заметно по кровавой радуге, остававшейся в воздухе.

Возник снова.

Теперь у него не было ноги. И кровь, она вытекала медленно и клейко, словно не вытекала даже, а выдавливалась. Сумрак стоял некоторое время, затем его повело в сторону, он потерял равновесие и упал, ударившись головой о стол.

– Курок! – закричал я. – Курок! Очнись!

Курок висел молча, не шевелясь, как-то неприятно вытянувшись, стал гораздо длинней, чем он есть на самом деле.

Я принялся извиваться, изо всех последних обозленных сил, растягивая мышцы и стирая зубы, со стола мне удалось свернуться, лучше бы я этого не делал. Пол был покрыт черной липкой дрянью, в которой медленно ворочались тонкие длинные, как нити, черви.

Сумрак шевелился. Медленно и равнодушно, как механизм. Мутное пятно появилось вновь, рядом со мной. От него исходили прохлада и легкий ветерок, и вдруг с громким хлопком пятно остановилось.

Человек. В камуфляжном пестром комбинезоне. С окровавленной саблей в руках. Человек дрожал, трясся, точно его била какая-то бешеная лихорадка. И сабля тряслась, разбрызгивая кровь. Человек повернулся ко мне.

Я не смог разглядеть его лица, оно расплывалось, шевелилось, жило отдельной жизнью, глаза постоянно меняли цвет, губы плясали.

– Курок! – заорал я.

Человек уронил саблю. Он попытался протянуть ко мне руки, но упал на пол.

– Живы! – сказал голос. – Живы… Ой, мама, все волосы белые…

Парень. Мелкий. Как Шнырь примерно, лет десять, десять лет – прекрасное время для войны.

– Вчера не успели, – сказал он. – Хотели вчера еще идти вас выручать, но темнеет быстро, пришлось до утра отложить…

– Сними веревки, – велел я.

– Сейчас, сейчас…

Парень выхватил нож, разрезал мой веревочный кокон.

– Оружие… есть?

– Конечно, твое ружье.

Парень сунул мне в руки карабин. Мой карабин, конечно же, я его не удержал. Руки не слушались, как и ноги. Почти все не слушалось, немного вращалась голова. Рюкзак, шлем, другая снаряга – все лежало на улице, видимо, он собрал.

– Руки мне разотри.

– Да, сейчас. Потом то есть, надо папке помочь… – он кивнул на лежащего человека. – Ему сейчас плохо будет…

– Ладно…

Я дотянулся до плеча. Прокусил. Ничего. Не почувствовал. Укусил еще, стараясь поглубже. Боль. Прекрасно. Рука шевельнулась. Согнул в локте, согнул еще. Не отсохла. Рука. Принялся сгибать, тут же пришла тянущая боль.

Взялся за левую. Кровообращение лучше восстановить как можно скорее, в руках, затем в ногах, я старался. Сумрак перестал двигаться, он дополз до угла и теперь лежал там, продолжая выталкивать кровь, я очень надеялся, что он жив, очень.