Все вскочили и стали торопливо одеваться. Один только Трошка продолжал спокойно сидеть за столом и пить чай.

Топот лошадиных копыт удалился — Евстигней уехал. Через минуту в бараке осталось двое: Трошка и Федор. Федор, улыбаясь, смотал на Трошку, Трошка, держа в руках кружку с недопитым чаем, подошел к Федору к сел рядом.

— Ты чего улыбаешься?

— Драться собираешься? — спросил Федор. — Кулаками будешь драться или как? А вдруг господа не захотят с тобой на кулачки?

Трошка схватился за живот и стал громко хохотать;

— Ой, уморил!.. Стану я руки марать… Нет, не кулаками!.. — И Трошка стал объяснять Федору, к какой драке он зовет людей — к политической, к борьбе за свои права, чтобы рабочие жили по-человечески, не голодали, не ютились в грязных бараках.

— О наших с тобой разговорах никому не говори, — предупредил он Федора. — За это меня посадили в тюрьму и потом сослали.

Федор приумолк, глядя на Трошку широко открытыми глазами, как будто впервые видал. Он слышал много раз: «политический», «политический ссыльный». Однажды ему объяснили, что «политические» — это те, кто против царя. Но Федор от кого-то слышал, что царь-то ни при чем, все зло от богачей. Это они угнетают бедняков. А Трошка не на царя — на богачей зубы острит и тоже — «политический». Или не «политический»? Спросить у него, что ли?.. Да-а, а еще говорили, что царь и все богачи — одна шайка-лейка. Выходит, Трошка — «политический». Как это он сразу не смекнул. Но царь-то один, одного ничего не стоит подкараулить где-нибудь в… тайге, или где там у них в России царь охотится?.. А вот богачей попробуй изведи всех — их столько развелось. Но бедняков-то больше! На много больше! Пусть бы вышли на поляну все богачи, которые здесь в тайге… вместе с англичанами, и бедняки. Сразу бы видно было, на чьей стороне перевес… Надо будет все расспросить получше у Трошки. Это он только с виду такой, как все, а если приглядеться… Даже Евстигней его побаивается, хоть и кричит для вида, даже плеткой замахивается. Но ни разу не ударил… Трошка как посмотрит на него.

«Надо дружить с Трошкой, с ним не страшно», — думал Федор, возвращаясь домой.

Золотые прииски, разбросанные по тайге вдоль Лены, стали собственностью акционерного общества «Лена Голдфилдс». Только один прииск на берегу Бодайбо, расположенный на участке, богатом золотом, продолжал принадлежать его прежнему владельцу Ратько-Рожнову. Сам предприниматель жил в Петербурге, а делами его в тайге управлял инженер Иннокентий Илларионович Гральман.

Условия работы на приисках акционерного общества ухудшились: снизились расценки, повысились нормы выработки, а у Ратько-Рожного все оставалось по-прежнему. По этой причине многие рабочие увольнялись с приисков «Лена Голдфилдс» и переходили к Гральману. И владельцы лавок, изгнанные с приисков акционерного общества, открывали торговлю продовольствием и одеждой на этом прииске. Все это путало карты правлению акционерного общества, ставило палки в колеса. Такое положение становилось нетерпимым.

Иннокентий Илларионович Гральман был приятно удивлен и польщен, когда однажды Петр Владимирович Грюнвальд без приглашения пожаловал к нему домой. Когда бывшие друзья студенческих лет плотно позавтракали, отведав французского шампанского, Петр Владимирович стал осторожно излагать цель своего визита. Простоватый управляющий Гральман, перебив на полуслове гостя, сказал, что он понимает управляющего акционерным обществом, но ничем помочь не может — прииск-то не ему принадлежит. И продать то, чем он не волен распоряжаться, никак не может.

— Надо убедить господина Ратько-Рожного продать, — более настойчиво сказал гость. — Вы это сможете сделать.

— Каким образом?

— Я вас научу, друг мой.

Панибратский тон начал раздражать Гральмана.

— Кстати, — продолжал Грюнвальд, — главный резидент нашего общества, который сейчас находится в Петербурге, вел переговоры с господином Ратько-Рожновым. О чем они там договорились, мне пока неизвестно…

— Мне тоже неизвестно. — перебил гостя Гральман.

— Но вы можете ускорить сделку, друг мой. От вас многое зависит. Разумеется, услуга за услугу.

— Что я должен сделать? — вызывающим тоном спросил управляющий.

— Написать своему хозяину господину Ратько-Рожнову письмо, ну хотя бы такого содержания: «Вынужден поставить вас в известность, что запасы золота в принадлежащем вам прииске до такой степени истощены, что мы можем оказаться несостоятельными… Кроме того, с нами теперь, как вам известно, соседствует акционерное общество „Лена Голдфилдс“, и боюсь, что мы не выдержим конкуренции. Между тем оное общество изъявило согласие приобрести ваш прииск по сходной цене — полтора миллиона золотых рублей. Если вы согласны и доверите мне совершить эту сделку, Я охотно исполню…»

— Побойтесь бога, Петр Владимирович… Наш прииск дает полтора миллиона в год!..

— Давал, Иннокентий Илларионович. Да вы что торгуетесь? За услугу получите от нас столько, сколько вам господин Ратько-Рожнов не заплатит за десять лет ревностной службы. Ну что, по рукам?..

Во дворе Петра Владимировича Грюнвальда ожидала тройка лошадей, запряженная в карету. На облучке сидел склоненный вперед кучер, похожий на филина. Черная борода, ниспадающая на могучую грудь, шевелилась от ветра. И кто его знает, о чем думал кучер, надвинув на лоб тарбаганью шапку. Может, вспомнил о тех дорогах, которые привели его в далекую Сибирь, потом — в глухую тайгу. Может, вспомнил о родной деревне, о любимой невесте, которая так и не дождалась его.

До чего же долго гостит хозяин! Приехали они днем, а теперь уже вечер, в доме зажгли лампы. На дворе становилось прохладно. Кучер от скуки стал напевать. Вначале тихо, а потом все громче и громче:

Песню подхватили высокие горы, обступившие прииск с двух сторон.

Акционерное общество стало возвращать в строй шахты и карьеры, которые были давно заброшены прежними владельцами Спрос на крепежный лес повысился. Павел Тихонов получил крупный подряд на поставку леса. Теперь у него лес рубили триста лесорубов, восемьсот оленей ходило в упряжке. По всей округе извели весь лес, большие площади были превращены в пустыри, словно пожар прошел. Лес рубили на хребтах Таптыги и Чумаркой и возили на Иннокентьевский, Федосиевский, Надеждинский и Андреевский прииски.

Всю зиму Федор возил лес с хребта Чумаркоя на Федосиевский прииск, Однажды весной Федор на восьми оленьих нартах вез лес. По дороге он догнал человека.

— Послушай, приятель, подвези меня до Надеждинского прииска, — попросил пешеход.

Человек, которого Федор догнал, был пьян, его пошатывало из стороны в сторону. «Не хватало еще с пьяным возиться», — подумал Федор и хотел проехать мимо. Пьяный рванулся и схватил за постромки.

— Стой!

— Олени и так еле тащат нарты. Разве не видишь?

— Подвези, — начал канючить пьяный. — Я заплачу… Хочешь спирту? Вон он, спирт…

На приисках спирта невозможно было достать. Изредка контрабандой привозили спирт из Мачи и Нюи и брали за него бешеные деньги. Откуда у этого человека спирт? Уж не ворованый ли? Неужели он не знает, что пьяным опасно появляться — стражники хватают, сажают в холодную и начинают допрашивать, где взял спирт.

— Ты где раздобыл спирт? — спросил Федор.

— Какое твое дело?

— А все-таки. Кто тебе дал?

— Сенька Санников… Знаешь Сеньку?.. Сенька чего хочешь добудет. Скажешь ему: вынь у исправника Курдюкова глаз и брось в помойку — вынет… Вот крест… Сенька м-ма-ладе-ец, Сенька не боится стражников, стражники сами его боятся.

О Санникове Федор слышал. Это был разбойник с большой дороги, держащий в страхе всю тайгу. Рассказывали, что он мужик огромного роста, рыжеглазый, отчаянный и ловкий и что якуты зовут его — Медвежьи глаза. «Уж не из шайки ли Санникова этот пьянчуга?» — со страхом подумал Федор, раскаиваясь, что посадил его.