— Поглядим, — буркнул Спиридонка.

В конторе было двое: золотопромышленник, крупный мужчина, с бычьей шеей, и главный бухгалтер прииска, лысый, румяный человек лет пятидесяти с лишним.

Золотопромышленник сидел у открытого окошка и позевывал от безделья. В коридоре послышались шаги. К окошку подошел якут с завязанным глазом и протянул приемщику камень размером с куриное яйцо.

— Самородок. Принимай.

Приемщик повертел в руках камень:

— Ты что, спятил? Это же галька. — И положил камень в окошко кассы.

— Да ты что, надувала, подлец! — зашумел на всю контору якут. — Я тебе самородок дал, а ты мне камень возвращаешь!

— Какой самородок? — опешил приемщик. — Вот он, твой «самородок». Бери и уходи!

— Отдай мой самородок!.. Эй, люди, ограбили!.. Караул!..

Из своей комнаты вышел гневный бухгалтер.

— В чем дело? Кого тут ограбили?

— Меня! — закричал якут. — Забрал у меня вот такой самородок!..

— Да какой самородок? — завопил приемщик. — Гальку сунул, вот она!

— Нет, самородок!.. Ты в кассу спрятал!..

— Убирайся вон!..

— Полиция! — опять закричал якут.

— Какой самородок?.. В какую кассу? У меня в кассе нет ни единого самородка. Могу показать.

— Покажи!.. Я свой из тысячи узнаю.

— Иван Иванович, — обратился приемщик к главному бухгалтеру, — будьте свидетелем.

Якуту открыли дверь в комнату приемщика. Правый рукав у якута был пустой. Приемщик, нащупав у себя в кармане рукоятку пистолета, открыл сейф.

— Смотри.

Якут резко двинул правым плечом. Грохнул выстрел. Приемщик рухнул на пол, выронив пистолет. Налетчик поднял оружие. Теперь на перепуганного бухгалтера смотрели дула двух револьверов.

— Видишь мешочек? Наполняй его золотом.

— С-сию минуту-с, — заторопился бухгалтер.

Когда мешочек был наполнен, якут приставил дуло пистолета ко лбу бухгалтера:

— Стой десять минут и не двигайся. Двинешься или пикнешь — получишь пулю в лоб. — И, захватив мешочек, вышел.

Старатели, работающие неподалеку, видели, как в сторону конторы шел человек с завязанным глазом. Прошло не так много времени, и вот он идет обратно, держа что-то под мышкой. Завернул к ним, подошел:

— Сколько золота за день намываете?

— Да вот уже третий день пустой песок. Если и дальше так будет, придется по миру идти.

Человек с завязанным глазом развязал мешочек и насыпал в золотомойную бутару золота, оставив на дне мешочка совсем немного.

— А это моя доля. Поделите поровну.

Это было так неожиданно, что раньше чем старатели что-нибудь поняли, человек с завязанным глазом был от них уже далеко, на горе. Ему даже спасибо не успели сказать.

Вскоре на дороге показалось восемь всадников. Это была погоня.

К старателям подъехал урядник:

— Эй, вы никого здесь не видели?

— А кого вы ищете, господин урядник? — спросил пожилой старатель в заячьей шапке.

— Грабителя. Огромный такой, с одним глазом!

— Видели, господин урядник, видели. На белой лошади только что проскакал. Как Наполеон. Шея у лошади дугой. — Старатель говорил это так, что не поверить ему было нельзя. Даже показал, какая у лошади шея.

Остальные шумно подтвердили.

— Ух ты! — поразился урядник. — В какую сторону он поехал?

— Вон туда, по дороге. А что он сделал, господин урядник?

— Убил золотопромышленника и ограбил кассу.

— Какой наглец! — возмутился пожилой старатель.

Казаки во главе с урядником галопом поскакали по дороге.

Пожилой старатель показал вслед им кукиш.

— Ищите ветра в поле!

Старатели захохотали.

— Наполеон… Белая лошадь…

Троица встретила Федора на перевале. Джемалдин, семеня кривыми ногами, подбежал к нему, стал на колени.

— Я твой раб. Вот тебе мой кинжал.

Спиридонка и Влас молчали.

Федор отстранил руку Джемалдина.

— Не нужен мне твой кинжал.

— Сколько ты взял золота? — хмуро спросил Влас.

— С полпуда.

— Где золото? — Тонкие губы Власа задрожали.

— Отдал старателям. А вот это наша доля. Тут фунта три.

— Осел! — закричал Влас, брызгая слюной. — Осел, тупица, круглый дурак! Иисуса Христа из себя корчит! Отдать столько золота!.. Ради чего башкой рисковал?!

Федор взял Власа за грудь и затряс так, что у того с головы слетела шапка.

— А зачем тебе одному столько золота? Фризером хочешь стать? Так я тогда первым душу из тебя вытряхну и в землю закопаю! Да, отдал и буду отдавать! Делиться так делиться!..

Спиридонка, который все время молчал, подошел к Федору и поклонился:

— Среди нас ты самый смелый и самый честный. Тебе и быть атаманом.

— А я ухожу! Смотреть на вас, юродивых, тошно! — задыхаясь от бешенства, крикнул Влас. — Вернусь к Сеньке!

— Вольному воля, — любимыми словами Власа ответил Спиридонка.

По тайге пошли слухи о дерзком ограблении приисковой конторы среди бела дня. Слухи росли, ширились, обрастая новыми подробностями. Говорили, будто целая сотня казаков преследовала одноглазого верст пятьдесят, но потеряла из виду. А через три дня новое ограбление — перебиты конторщики и опустошена касса на прииске в устье речки Хадакана. На следующий день то же произошло в Кулибрянке. И все одноглазый, один вид которого способен перепугать любого: росту чуть ли не в сажень, кулаки с оленью голову, лошадь под ним белая, преогромная, когда скачет, земля под ней дрожит.

Вскоре после памятного вечера у купца Шалаева Майя, спасаясь от преследований Марии, которая хотела заполучить красавицу якутку в свое «заведеньице», уехала с сыном в Мачу. Боясь, что Мария станет ее искать, Майя никому не сказала в Бодайбо, куда она переезжает.

В Маче Майя сняла комнатку и стала стирать белье, зарабатывая на жизнь. Семенчик все лето пас лошадей. К зиме он заработал себе на одежду. Майя отдала его в школу.

Однажды Шалаев встретил Майю на улице. Вначале прошел мимо, потом оглянулся и окликнул:

— Эй, красавица. Это ты была у меня на вечере в Бодайбо?

Майя хотела было сказать, что ни на каком вечере не была и видит этого человека впервые, но она не умела лгать и притворяться, ответила утвердительно.

— Так что же ты? Заходи! Подыщу работу. Приходи, не пожалеешь! Хорошо буду платить. Завтра же милости прошу, ждать буду.

После некоторых колебаний Майя пошла домой к Шалаеву. Встретил он ее в роскошном халате, от которого рябило в глазах. Проводил в гостиную, усадил в мягкое кресло.

— Я человек деловой, — начал он без предисловий, — и во всем предпочитаю ясность. Мне нужна в доме женщина, ну вроде наложницы, что ли.

Майя утвердительно кивнула головой, поэтому Шалаев понял: она не знает, что такое наложница. Тем не менее он спросил:

— Ты знаешь, что такое наложница?

Майя не знала.

— Наложница — это то же, что и жена.

Майя поняла. Лицо ее вспыхнуло до самых ушей:

— Что вы, у меня муж! Он вот-вот вернется!

— Ну что ж, вернется, уйдешь к законному мужу. Не беда, если тебя немного убудет. Зато прибыль будет в другом. Завтра же на твое имя кладу в банк пятнадцать тысяч! Это помимо одежды, питания, что ты и твой сын будете у меня получать. Ну двадцать тысяч! В банке проценты идут. Соглашайся, дура, лови счастье! — В голосе Шалаева зазвучали отеческие нотки. — Потребности у меня умеренные. Ну, по рукам?

Майя совершенно спокойно, словно шел самый обычный разговор, сказала:

— А не мало ли двадцать тысяч?

— Ну, сколько? Называй свою цену.

Майя слышала, как с ним договаривалась в Бодайбо та, с ямочками на щеках.

— Двести тысяч.

— Да ты что, милая? Я же разорюсь.

— Оставайтесь при своих деньгах, мне они не нужны. — Майя встала, чтобы уйти.

— Юродивая! — вырвалось у Шалаева. — По миру пойдешь!