Когда дождь перестал, Суосальдьыйа Толбоннох нашли мертвой. Она висела на суку лиственницы, недалеко от дома.

Жених три дня не отходил от трупа невесты и, плача, посыпал пеплом голову. Его мучило раскаяние. А в день похорон он тоже повесился на той же лиственнице.

Прошло девять лет со дня этой скандальной и скорбной свадьбы. Однажды в дом осиротевших родителей Суосадьдьыйа Толбоннох заглянул гость. Это был Усук Иван. Хозяева с трудом узнали своего бывшего батрака и страшно удивились: они думали — его давно нет в живых.

Ивана напоили чаем и стали расспрашивать.

Иван, глядя на седого как лунь хозяина, рассказал, что в ту ночь он покинул их дом и долго скитался по тайге, пока не наткнулся на то места в верховьях Лены, где добывают золото. Он нанялся туда на работу. А теперь вот вернулся в свои края.

— Ну, а вы как живете? — спросил Иван. — Как Суосальдьыйа? Дети есть?

Мать, услышав имя дочери, залилась слезами. Отец побледнел и схватился за сердце.

Иван почувствовал недоброе:

— Говорите, что произошло… Что с ней?..

— Нет ее… повесилась… — еле выговорил старик.

Слова отца не сразу дошли до сознания Ивана: некоторое время он сидел с безучастным лицом.

Хозяйка подошла к Ивану и, обливаясь слезами, стала целовать его в голову.

— Голубчик, но что мы могли поделать, коли к этому шло?.. Милые дети мои, как вы дружны были, как дорожили друг другом!..

Иван закрыл, лицо руками. Плечи его вздрагивали, из груди вырывались глухие стоны.

Старики дали ему воды, начали утешать. Только к вечеру он немного успокоился и выпил ковш кумыса.

Хозяева сидели в соседней комнате и слышали, как неистово клял себя Иван:

— Суосальдьыйа, любимая… это я виноват в твоей смерти!..

Уж не помешался ли он? Вскоре Иван влетел к старикам и закричал:

— Нет, это вы ее погубили! Вы — убийцы!.. Из-за денег и богатства растоптали нашу любовь!.. Не будет вам прощенья!.. — И выбежал из дома, сильно хлопнув дверью.

На следующий день его нашли в лесу, недалеко от дома: он висел на ремне, привязанном к дереву.

Похоронили Ивана рядом с могилой Суосальдьыйа Толбаннох.

У Майи, пока она слушала этот рассказ, волосы вставали дыбом, по телу пробегал озноб.

Девушки загнали в хотон скот и вернулись в юрту. Перебивая друг друга, они стали рассказывать Майе новость: к Харатаеву, отцу Майи, пожаловали важные гости из Намского улуса Якутского округа — сам голова улуса старик Яковлев и его сын.

Майя громко засмеялась:

— Из Намского? Хорошо, что не из Сунтарского!.. — и почему-то покосилась на Феклу.

Дотошная Фекла пристально посмотрела на Майю. Та покраснела.

— А вот и не выйду замуж! — выпалила она.

— Сейчас мы узнаем, — сказала Фекла и попросила подать ей жгутики из сухожильной нитки и блюдце с теплой водой.

Девушки налили в блюдце теплей воды и поставили на стол. Фекла что-то пошептала и опустила жгутики в воду. Дрова в камельке горели жарко, и лицо у Феклы раскраснелось, покрылось бисеринками пота. Она быстро задвигала блюдце, приглядываясь к жгутикам. Девушки сбились в кучу, не сводя глаз со жгутиков и плескающейся в блюдце воды. Им не терпелось узнать о судьбе Майи.

Жгутики, намокнув в теплой воде, начали раскручиваться, извиваясь. Один жгутик как бы изображал Майю, второй — жениха. Но который из них — Майя, а который — жених, это знала только Фекла.

Первым задвигался жгутик, лежащий справа.

— Кто это, жених? — спросили у Феклы.

— Жених, подружки, жених. Разве не видите?

— Ух, как выгибается, видать бойкий малый… Смотрите, к Майе приближается…

— Майя отодвинулась… еще отодвинулась… Тоже отказалась?.. Ну. Майя, быть тебе в старых девах… А парень-то какой, не отстает… Молодец!..

Девушки шумели, смеялись.

— Жених не шевелится. Фекла, что с ним?.. Майя подходит к нему… Ой, чудеса!..

Майя, не отрывая глаз от блюдца, проронила:

— Нужен он мне, как…

Жгутик, лежащий справа, опять задвигался, приближаясь к левому.

— Смотрите, сходятся!.. — Фекла подвигала блюдце.

В это время в юрту вошла Ульяна. Девушки заслонили свет, падающий от камелька, потому мать не увидела дочку.

— Вы не видели Майю?

— Я здесь, мама. — отозвалась Майя.

— Ты что здесь делаешь? Сейчас же иди домой.

— Иду, мама. Кто к нам приехал — гости, ночлежники?

— Придешь — сама увидишь.

Майя пригладила волосы у висков и, перекинув косу вперед, заплела распустившийся конец. Она глазами попрощалась с девушками и вышла вслед за матерью.

Как только хозяйки вышли, батрачки опять склонились над блюдцем. Жгутики совсем раскрутились.

— Что это значит? — спросили у Феклы.

— Не знаю. Хозяйка пришла и помешала увидеть, чем кончится дело.

Одна из девушек перевернула кочергой обгоревшие головешки и подбросила дров. В юрте стало светлее.

— Давай-ка еще повторим…

Майя вошла в комнату и увидела гостей. На скамейке сидел юноша лет двадцати. Ей бросились в глаза его большие отвислые губы и длинные раскосмаченные волосы, похожие на медвежью шерсть. Лицо у парня было широкое и какое-то тупое. Радом сидел старик, его отец. Глаза его буравчиками просверлили Майю, пухлая, холеная рука погладила побуревшую бороду.

Как только Майя переступила порог, на лице парня заиграла глупая улыбка. Хозяева накрыли стол и стали угощать приезжих.

Майя сидела за столом и наблюдала за молодым человеком. Тот, слушая разговор стариков, вдруг начинал беспричинно смеяться, отчего его отвислые губы еще больше оттопыривались. Он почти не сводил с Майи своих узких раскосых глаз. Порой парень, будто хотел что-то сказать Майе, смешно выпячивал губы.

«Видать, совсем глуп», — думала Майя. Она с трудом сдержала себя — не расхохотаться бы.

Харатаев и Яковлев, обильно заедая водку, заговорили о государственных преступниках, политических ссыльных. С каждым годом их становится все больше и больше. Жизнь улусных голов становится хлопотной. Несколько лет тому назад на востоке, в Ботурусском улусе, княжец Сидоров со своим родственником Абрамовым прикончил политссыльного Петра Алексеева.

— Вначале, когда преступник исчез, думали — он обежал. А потом его сотоварищи по ссылке потребовали от властей следствия. Подозрение пало на Сидорова и Абрамова. Когда их прижали, они признались в убийстве. Весной, как сошел снег, обнаружили труп, — рассказывал Яковлев-старший.

— Грех-то какой! — Харатаев перекрестился. — И чем же кончилось дело?

— Голову Ботурусского улуса господина Оросина и выборного Романа Большакова отстранили от должностей.

— Напасть-то какая, — сокрушался Харатаев. — Вот повадились привозить их в наши улусы, как будто нет других мест.

Беседа и угощение продолжались до полуночи. Гостям постелили в средней комнате.

Майя, наслушавшись рассказов о ссыльных, вспомнила о своем учителе Аркадии Романовиче Эхове: «Где он теперь? В какой улус загнала его судьба? Жив ли?..»

Утром гости не спешили вставать. Харатаев тоже встал поздно и не поехал на службу.

Утром опять сели за стол. Майя посидела немного со всеми и ушла к себе.

Харатаеву не понравился сын Яковлева, но он все же был склонен к тому, чтобы выдать за него Майю: единственный сын у родителей, богат, отец — улусный готова.

А Ульяна сидела и мысленно молила бога, чтоб и на этот раз дочь отказала жениху.

Следуя обычаю, отец и мать невесты вошли к дочери и объявили, что приехавший молодой человек хочет жениться. Согласна ли она выйти за него?

Яковлевы, отец и сын, остались в комнате вдвоем.

— Ну как, сын мой, понравилась невеста? — спросил Яковлев-старший. Яковлвев-младший глупо улыбнулся, обнажив крупные желтые зубы. — Ну, чего молчишь? — зашипел старик.

— Да, нравится.

Старик не допускал и мысли, что девушка решится отказать его сыну. Наоборот, он боялся: сыну не понравится невеста, и тот заартачится. Услышав мнение сына, он подумал: «Ну слава богу, сыграем свадьбу и — делу конец».